– Трофеи у вас были какие-нибудь?
– Как-то я помог нашему оружейному мастеру чинить ПТРы, так он мне в благодарность за это подарил маленький немецкий пистолетик, с которым у меня был такой случай. Как-то я шел без винтовки, и вдруг ко мне подходят два солдата: «Мы власовцы, а ну иди вперед». Но я быстро выхватил этот пистолетик: «Сейчас по пуле получите». Эти «шутники», видно, подумали, что я совсем без оружия, и решили меня проучить. Они извинились, что неудачно пошутили, правда, потом я не помню, куда подевал этот пистолет.
Как-то пришло пополнение, и ко мне подходит один солдат: «Слушай, давай махнемся». – «А что на что?» – «Винтовка на винтовку». – «Так какая тебе разница?» – «Да я тебе еще дам часы «Докса», хорошие, немецкие». – «Так твоя же винтовка чистая, а моя грязная. Зачем тебе такой обмен?». Поменялись, причем я у него еще и велосипед выпросил, потому что ему на передовой он явно не нужен. А я ведь связной, и мне разрешалось иметь или лошадь, или велосипед. Но потом он мне рассказал, в чем секрет. «Мою винтовку сперли, но и я для себя тоже украл, поэтому боюсь, чтобы у меня ее не обнаружили». Потом, кстати, на одном мосту стоял генерал с солдатами и отбирали у солдат, которые ехали к фронту, велосипеды. У меня тоже хотели отобрать, но я ему показал документ, что я связной, и мне велосипед вернули.
– А посылки домой вы посылали?
– Если не ошибаюсь, то рядовым разрешалось послать одну посылку на пять килограммов. Я и послал единственный раз кусок какого-то материала, мыла кусок, и все нормально дошло. Про злоупотребления я ничего рассказать не могу, потому что ничего такого не видел. Правда, у нас ходили разговоры, что один генерал до того обнаглел, что отправил в Союз из одной церкви фисгармонию, и что по приказу Сталина его за это разжаловали. Но правда ли это или пустые разговоры, точно вам сказать не могу.
– Как вы можете оценить пулемет «максим»?
– Я бы назвал его не то что хорошим, а скорее даже стратегическим, ведь из него можно долго стрелять. У немцев пулемет был хоть и скорострельнее нашего, но очень быстро нагревался ствол, и хотя его можно было заменить, но в этом плане «максим» все равно лучше. Из немецкого стрелять я не пробовал, но говорили, что хороший. Вот из немецкой винтовки я стрелял, мне она показалась лучше нашей. У нашей отдача такая, что потом плечо болит, а у их нет.
Запасных позиций мы никогда не делали, хотя за пулеметчиками идет постоянная охота. В моем щитке, например, было семь вмятин от пуль, хотя у нас уже и особых боев тогда не было. Но я же из разведки попал в пулеметчики, поэтому я там себя чувствовал как в раю. Пулеметчики тоже смертники, это никто не спорит, но разведчики – это сверхсмертники… Я в пулеметной роте так и говорил ребятам: «Вы тут еще более-менее живете…»
– Под обстрел своих приходилось попадать?
– Такие ошибки случались из-за несогласованности, но это обычное для войны дело. Вот много народу у нас подорвалось на своих же минах. Причем мне запомнилось, что саперы почти всегда минировали не впереди, а позади нас и только оставляли небольшие проходы.
– Как было налажено снабжение? Как одевали, кормили? Как часто удавалось помыться?
– Помню, что я с радостью сменил шинель на телогрейку, а к ней ведь еще прилагалась плащ-палатка, вот это, скажу вам, вещь! Ватные штаны тоже хорошие, теплые, правда, сохнут долго. И все время я проходил в ботинках. На фронте снимали их раз в десять дней… Портянки мы не стирали, а просто брали в брошенных домах материал и рвали его на портянки. Ботинки лучше чем, что они не набирали ни воды, ни песка, как сапоги. Запомнилось, что когда мотаешь, обмотки получалось двенадцать оборотов, и мы все смеялись: каждый оборот – вроде как месяц. Начинаешь мотать – январь, а к колену уже декабрь.
Соловьев А.И. (стоит 4-й слева) с сослуживцами сразу после войны
В обороне мылись примерно раз в двенадцать дней, а вот в наступлении как придется. С такой помывкой и вши, конечно, были. У нас их называли – «лучшим другом человека». Ведь в самой тяжелой обстановке вошь всегда с тобой… А если все хорошо, то и вшей нет. Но с вшивостью, конечно, боролись, делали вошебойки, пропаривали белье.
Деньги я получил всего один раз, уже в госпитале. Да и что там на них купишь. Помню, когда посчитали, то получалось, что я мог купить на них один килограмм орехов или яблок в Румынии.
Ни концертов, ни кино у нас этого ничего не было. Нашу дивизию, как настоящих гвардейцев, кидали на самые опасные участки фронта, поэтому нам было не до концертов…
Но вообще по сравнению с немцами мы были очень бедные. В их окопах мы находили и масло сливочное, и консервы, и шнапс, не то, что у нас.
– С кем-нибудь вы успели сильно подружиться? Чью смерть, например, тяжелее всего переживали?
– Нет, друзей завести я просто не успел. И ни по кому я не плакал, но вот этих девчонок, которых венгры растерзали, было очень жалко… И нам было непонятно, зачем они их так пытали, мы же от этого еще злее стали…
– Но вам тогда, например, не казалось, что мы воюем с неоправданно большими потерями?
– Вы ведь знаете, что у нас даже песня такая есть: «…мы за ценой не постоим…» Но нужно ясно понимать, что необходимо было срочно спасать страну, народ… Вот говорят, мол, в Сталинграде была мясорубка. Ну а если другого выхода просто не было?!
Или, например, что у нас было много неподготовленных солдат. Но если не было времени их готовить?! Война – это ведь не работа, когда можно и брак давать, там была совсем другая цена учебе или халатности… Но у нас потом так и говорили: «Немцы нас научили воевать, а мы их отучили…» Но вот когда я уже был связным и в мои обязанности входило водить на передовую пополнение, то я уже начал понимать, какие у нас потери…
– Приметы, суеверия у вас были какие-нибудь?
– Нет. Я же совсем молодой был, даже не брился еще, поэтому ничего такого у меня не было. Хотелось только остаться живым. Но страшно было очень… Не только мне, все боялись, но страх держали в себе и старались его не показывать.
Как бы вам это объяснить… Зачастую нейтральная полоса была шириной всего 80-100 метров, то есть как длина футбольного поля. Ведь иногда мы даже и разговоры слышали в немецких окопах… Это никакой режиссер не прочувствует, если сам этого не пережил… Когда в кино показывают, что солдаты в атаке кричат «ура» – это все свистеж! Да кто там кричал «ура»? У нас, например, не кричали, зато был такой случай.
