отбросил карандаш. Такое он позволял себе чрезвычайно редко.
— Господин Президент, — снова встал начальник штаба. — Ракета летела по странной траектории. Несколько раз она меняла курс. Компьютер не смог вычислить ее параметры. Специалисты объясняют это отсутствием в ракете целого ряда узлов из ценных металлов. Это и привело к перемене курса.
— Мы тратим миллиарды на оборону, — сказал Президент. — А что получается? Они сильней. И только потому, что воруют?
— Мы запустили еще один спутник-шпион, — сказал начальник штаба. — Он будет сообщать о фактах воровства.
— Хорошо, — сказал Президент. — А что нам делать пока? Я звонил в Кремль. Говорил с Елкиным. Он все объясняет случайностью. Говорит, что это был лишь непроизвольный пуск. И голос его… Как сказать… Опять был не очень… Ну, вы понимаете. А эти указы, смена политики.
— Пытается поднять свой рейтинг, — сказал госсекретарь. — Вернуть любовь народа. Отсюда и новые оклады, пенсии.
— Но где он возьмет деньги?
— Может, они нашли золото партии, — пошутил министр финансов.
— Пару лет протянут. А больше не надо. Они дальше не думают.
— А где это золото? — спросил Президент. — Кто-то хоть знает?
— Только один человек, — сказал шеф ЦРУ. — Но его уже нет. Бывший генеральный секретарь. Леонид Брежнев. Швейцария, Люксембург — мы все обшарили. Оно может оказаться в самом неожиданном месте. Даже под ногами.
За дверью послышался шум. Кто-то пытался проникнуть в кабинет.
— Что там еще? — крикнул Президент.
Охранник приоткрыл дверь, в кабинет ворвался начальник средств информации.
— Извините, господа. Чрезвычайное событие. Вчера российский Президент встречался с деятелями науки и культуры. Мы сделали видеозапись и пришли в ужас!
Подкатили столик с видеоаппаратурой. Поставили кассету. Засветился экран. Возник Кремль, зал приемов. Вошел Президент. Все дружно зааплодировали. Он поздоровался с некоторыми за руку…
— Видите? Видите? — заверещал начальник информации. — Смотрите, как он здоровается. Правой рукой!
— И что?
Начальник перегнал пленку назад, на крупный план какого-то деятеля.
— Обратите внимание на этого человека. Прозаик Болдырин. Вот! Он улыбается. Видите его зуб золотой? Третий справа?
— Что вы мучаете нас загадками? — рассердился Президент.
— Хорошо. Не буду. На самом деле у Болдырина золотой зуб не справа, а слева. Вот фотография!
Все уставились на фотографию, а потом на застывшее изображение прозаика. Действительно. На фотографии золотой зуб был слева, а на «стоп-кадре» — справа.
— И что из этого следует? — спросил госсекретарь. — Какое нам дело до зубов русских прозаиков? Пусть они даже неплохо пишут.
— Тогда еще один кадр, — не унимался человек из информации. — Вот! Видите часы на руке у академика Щелкунова? Смотрите! В замедленном движении. Видите?! Они идут наоборот!
И все действительно увидели секундную стрелку. Она шла наоборот, против движения.
— Что за чушь! — воскликнул бывший посол. — Что это значит?
— Это значит, — сказал начальник средств информации, — что русские пустили пленку на просвет. На самом деле часы шли как и должны были идти. Зуб у Бодцырина находился на положенном месте, слева. А Президент здоровался с собравшимися не правой рукой, а левой…
— Это неслыханно. Но зачем? Там же у него…
— Именно. А здесь — все в порядке.
Следовательно…
Все затаили дыхание.
— Следовательно, он вырос. Или это не русский Президент.
Собравшиеся находились в состоянии шока.
— Да, — сказал Клинтон. — Тогда многое становится понятным. Но это еще надо проверить. Я предъявлю русским ультиматум. В связи с пуском ракеты. Очень серьезный. И попрошу вручить самому Президенту! Вот мы все и проверим. Что есть, а чего нет. И на какой руке.
На этом чрезвычайное собрание окончилось.
16. «Ну, блин…»
Заявление американского Президента было сделано официально. Посол приехал на Смоленскую площадь, в роскошном автомобиле с флажком, полчаса проговорил с министром, а потом министр отзвонил по «вертушке» и передал все Колобкову. Колобков был похмельно хмур и отвечал односложно: «Да… да… нас этим не запугаешь…» На вопрос, когда посол может встретиться с Николаем Борисовичем, Колобков под диктовку «Николая Борисовича» ответил: «Как только сочтем нужным».
Блинов был свидетелем разговора и понял: дальше так продолжаться не может. Ракеты, ультиматумы — это не хухры-мухры. Силовики ропщут, второе лицо подало заявление об отставке, в Думе — до рукопашной дошло, стенка на стенку. Половину парламента отвезли в «Склифосовкого». И вчерашняя встреча с деятелями науки и культуры никого не убедила. Все прошло гладко, как задумывали. Здоровались левыми — получилось правыми, и озвучку сделали, чин-чинарем — не верят. «Почему тех пригласили, а не этих?» Почему, почему? Потому!
Пора эти игры кончать. Пусть отставка, пусть пенсия, но интересы страны выше. Нельзя. Заигрались маленько.
С твердым намерением убедить «Президента», уговорить го вернуться в родные Огрызки, Блинов направился в кабинет.
«Президент» был не один, он гонял чаи с дружками. Те приехали вчера из Твери и расположились в комнате для почетных гостей. Они еще вчера Блинову не понравились. Сапоги в грязи, пахнут махоркой, но «сам» пригласил, пришлось пропустить. Давно в загородной резиденции не было такого, со времен Ленина, наверно. Если верить книжкам. В кабинете — не продохнуть. Один, самый здоровый, развалился на ковре и грыз конфеты из метровой коробки. Брал их черными задубленными пальцами, не разворачивая сдергивал фантики. И коробка, и стакан были тут же, на ковре. Двое других, лет по сорок ребята, в нижних темно-серых рубахах, забивали «козла». Прямо на президентском рабочем столе. При каждом ударе стаканы чаем позвякивали, но это никого не смущало, стол был длинный, массивный, всем хватало места, и чаю, и домино, и раскрытым папкам. Колобков расположился на другом конце стола за бокалом пива. Блинову показалось, что его ждали, все чуточку напряглись при его появлении.
— Здравия желаю. Я по делу.
— Валяй, не стесняйся, — сказал «Президент».
Блинов сделал глазами, мол, не хотелось бы при посторонних.
— При Ваське да Ермолае? И при шурине моем? У меня нет секретов. Да и не поймут ничего, мозгами не вышли. А шурин, — он кивнул на пожирателя конфет, — и вовсе глухой, на левое крайнее.
Делать нечего, пришлось говорить. Блинов вздохнул и изложил наболевшее:
— Нельзя так дальше, порохом пахнет. Пора на попятный. Заигрались. Признаться надо, авось простят.
«Президент» хмыкнул. Хмыкнул и Колобков. Дружки из Твери сохраняли молчание.
— Ладно, Блинов, — сказал «Президент», — возможно, ты прав.
— Кстати, с дружками моими так и не познакомился. Это — Василий, а вон тот — Ермолай, а это — шурин, Руслан, ничего пацанчик?
Шурин встал с ковра во весь свой богатырский рост, вытер о галифе конфетную руку и протянул Блинову. Тому ничего не оставалось, как протянуть свою:
— Блинов, — сухо представился он.
Шурин, не называя себя, до боли
