– Шестьдесят полос серебра в год и пять сотых прибыли.
– Ты ведь понимаешь, что это мало до неприличия.
– Не забывай: мне еще придется утаивать планы Гальтского Совета касательно устранения андата. Поэтому цена уже справедливая, но надо же соблюсти видимость сделки, ты так не считаешь?
Марчат задумался. Едва заметный изгиб губ, намек на улыбку, подсказал ей то, что она хотела знать.
– И ты впрямь решила сделать на этом прибыль? Вычесывать семена из хлопка – работа не из приятных.
– У меня всегда найдутся женщины, желающие уйти с еще более мерзкой работы, – сказала Амат. – Думаю, мы сможем помочь друг другу.
– А если я соглашусь, – продолжил Марчат, неожиданно смягчившись и сворачивая с проторенной колеи, – будет ли это значить, что ты меня простила?
– По-моему, прощения изжили себя, – ответила она. – Мы заложники собственного долга. Вот и все.
– Ладно, бывают ответы и хуже. Что ж, по рукам. Эпани составит договоры. Отнести их в твое гнездо разврата?
– Да, – ответила Амат. – Было бы замечательно. Спасибо, Марчат-тя.
– Это меньшее, что я мог сделать, – отозвался он и допил остывающий чай. – И скорее всего, наибольшее. Мой дядя едва ли оценит этот жест. В Гальте дела ведут отнюдь не так тонко, как в городах Хайема.
– Потому, что ваша культура только-только вылупилась, – заявила Амат. – Когда у вас за плечами будет тысяча лет Империи, вы будете глядеть на мир иначе.
Марчат кисло посмотрел на нее и налил себе еще чая. Амат подвинула к нему свою чашку, и он наклонился, чтобы ее наполнить. Носик чайника звякнул о тонкий фарфор.
– Будет война, – проговорила Амат после долгого молчания. – Между моим народом и твоим. Рано или поздно будет.
– Гальт – странное место. Я так долго там не был, что не знаю, впишусь ли теперь. Мы неплохо преуспели в войнах. За последнее поколение почти вдвое расширили пахотные земли. Веришь ли, у нас есть места, не уступающие городам Хайема. Только мы добиваемся этого самыми безжалостными и бесчеловечными методами. Тому, кто не бывал в Гальте, не понять. Там совсем иначе, чем здесь.
Амат приняла позу настойчивости, дожидаясь ответа на свои слова. Марчат испустил долгий свистящий вздох.
– Да. Когда-нибудь будет война. Но не при нашей жизни.
Амат жестом поблагодарила его за слова. Марчат повертел в пальцах чашку.
– Амат, перед уходом… возьми письмо. Я написал его, когда думал, что ты вот-вот огласишь обвинение, что Гальт и меня ожидает расплата. Хочу, чтобы оно было у тебя.
У него, как у мальчишки, все отпечаталось на лице. Амат недоумевала, как он мог быть таким осторожным и хитрым в делах и таким неуклюжим в любви. «Если он сейчас продолжит, – подумала она, – то потом предложит мне работу в Гальте». И ей, несмотря ни на что, будет жаль отказаться.
– Пусть пока полежит у тебя, – сказала она. – Я заберу его в свое время.
– И когда же?
Амат мягко ответила, стараясь его не обидеть и в то же время выразить печаль. Уж очень много оба потеряли…
– Потом. Когда закончится война. Тогда и отдашь.
Ота спал и видел себя в людном месте – не то на углу улицы, не то в бане, не то на складе. Вокруг царило оживление, разговоры прохожих сливались в приятный гул. Вдруг он оторопел: в толпе ходил Хешай-кво и говорил, как живой, но все же был мертвым. Во сне это не на шутку пугало.
Ота вскочил, хватая ртом воздух. Кругом было темно, как в погребе. Только когда сердце немного успокоилось и прошла одышка, скрип корабельных досок и стук волн в борта напомнил ему, где он находится. Ота прижал ладони к глазам, пока в них не замелькали круги. Снизу Мадж что-то пробормотала сквозь сон.
Трюмная кабинка была крошечной – высоты едва хватало для двух гамаков, не говоря о том, чтобы встать в полный рост, – и такой тесной, что, разведя руки, можно было коснуться противоположных стен. Жаровни в ней не было, поэтому спать приходилось одетыми.
Ота осторожно спустился, чтобы не потревожить Мадж, и оставил этот гроб, вместилище кошмаров, ради палубы, луны и свежего ветра. Его встретили трое палубных караульных. Ота улыбнулся и, как его ни тянуло уединиться, побрел навстречу. Пара фраз, пущенная по кругу бутылка, сальная шуточка – такой малостью покупалось расположение людей, которым он доверил судьбу. Много времени это не отняло, и скоро он мог удалиться в тихое место у борта и смотреть на невидимый горизонт, где туман над водой стирал черту между морем и небом. Ота сел, облокотившись на вытертый борт, и стал ждать, пока сон не выветрится из головы. Как каждую ночь. В полсвечи караул сменился, и снова надо было изображать дружелюбие. Пора любопытных или тревожных взглядов, которые Ота ловил на себе в первые ночи на палубе, миновала. Люди к нему привыкли.
Мадж вышла на палубу где-то в три четверти свечи, хотя ночью море зачастую творило со временем странности. Иногда Оте казалось, что он смотрит на темные волны и дробящийся лунный свет уже недели.
Бледная кожа Мадж почти сияла в холодных лучах. Она озирала бескрайние просторы вод с видом хозяйки. Ота смотрел, как она отыскивает его взглядом, подходит ближе. Никто из моряков с ней не разговаривал, хотя по меньшей мере один владел ниппуанским. Мадж села на палубу, скрестив ноги. Ее глаза выглядели почти бесцветными.
– Сны? – спросила она.
Ота ответил утвердительной позой.
– Если бы был ручной станок, ты бы ткать, – сказала она. – Занял ум настоящим. Тебя ест прошлое.
– Справлюсь, – отозвался он.
– Ты грустный по дому. Я знаю. Я вижу.
– Наверное, – согласился Ота. – Я все думаю, правильно ли мы поступили.
– Думай нет?
Ота опустил взгляд на воду. Что-то вырвалось на поверхность и снова исчезло в глубине. Он не успел разглядеть, что.
– Вряд ли. Я думаю, мы сделали, что смогли. Но вот это дело… Правильно ли мы поступили?
– Убийство, – поправила Мадж. – Называй своим именем. Не «это дело». Когда прячешь имена, даешь им власть.
– Меня беспокоит, правильно ли мы сделали, что… убили его. По ночам я об этом думаю.
– А если вернуться назад, сделай по-другому, ты бы сделал?
– Нет, я поступил бы так же. Это тоже меня волнует.
– Ты слишком долго жить в городах, – заметила Мадж. – Тебе было лучше уехать.
Ота промолчал, хотя мог бы поспорить. Ночь тянулась к рассвету. Еще неделя, и они достигнут Квиана, самого южного из Восточных островов. Груз – тонкие ткани и канаты Сарайкета, пряности и кованые изделия прочих городов Хайема – поменяют на жемчуг и перламутр, шкуры необычных островных животных и красочные птичьи перья. Спустя недели корабль начнет принимать на борт рыбу и сушеные фрукты, лес, соленую дранку и рабов. И лишь с первыми днями весны, спустя несколько недель, через десять портов, они достигнут Ниппу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
