Чуть слышно наигрывала коробочка репродуктора на кухонном столе. Я зажигал газ под чайником, когда услышал: "Передаем радиоочерк нашего корреспондента Атаджанова "Дни и ночи Аджикуйи".

Я бросился к репродуктору и включил его на полную мощность.

…Да, это было сделано мастерски, ничего не скажешь! Особенно красиво звучало вступление — описание заснеженной, скованной морозом пустыни. "Все вокруг сияло и искрилось, а на вершинах холмов снег сверкал тысячами рассыпанных алмазов…" Прекрасно выглядел и рассказ об ударной ночной работе чабанов, героически собирающих траву под снегом. Ни слова о том, с какими лишениями и трудностями они встретились в эти дни. А в заключение — выступление Мерета Касаева.

И это все шло от моего имени. Мой голос разносился сейчас на сотни километров — по Ашхабаду и дальше в пустыню, в коши и аулы. И может быть, в Аджикуйи Каратай-ага, Орамет и Ходжав слушают эту передачу и переглядываются: "Да, ловко он нас провел…"

Я сидел за кухонным столом, подперев кулаками тяжелую голову, слезы текли по моему лицу от обиды и унижения; в эту минуту я как-то не думал, что плачущий мужчина — тяжкое зрелище. И уж конечно не помнил, что совсем недавно, каких-нибудь три дня назад, я жалел, что оборвал выступление Каратая-ага в самом начале, поскольку потом, выбрав нужные мне места, смог бы смонтировать его выступление заново.

Репортаж "Дни и ночи Аджикуйи", переданный по радио, доконал меня. Если бы не он, я никогда бы не сделал того, что сделал: достал коробку со шкуркой сура и письмом, адресованным Каратаю-ага. Коробку отложил в сторону, письмо распечатал и дописал:

"Яшули! Может быть, вы слышали по радио мой рассказ о вас. Мне очень стыдно. Но не за себя, а за тех, кто использовал мое имя и мой рассказ, извратив его и придав ему совсем иной смысл. Шкурку сура я решил вам пока не посылать. Я думал, что след кончился, но он, похоже, идет дальше. Так что шкурка сура пригодится мне в дороге. Так же как ваши слова о положении, сложившемся этой зимой на отгонных пастбищах…"

Да, признаюсь, я не подумал в тот момент о Садап. Вот это и мучает меня сейчас больше всего. Но тогда я был как в чаду.

Письмо я опустил в ближайший почтовый ящик, а с коробкой поехал в город.

…Их, конечно, наказали. Касаевского шофера даже судили, как выяснилось, кстати, не в первый раз. Касаеву строго указали на беспринципность. Садап перевели в другой отдел. Впрочем, и я перешел в другую редакцию, подальше от нашего Мухаммедоразова.

Шкурка сура где-то затерялась; должно быть, невыделанная, она просто сгнила, пока фигурировала в качестве вещественного доказательства. Я искал ее, чтобы переправить Каратаю-ага, но так и не нашел.

Садап не простила меня. Мы стали ссориться с ней едва ли не каждый день, и в конце концов она переехала к своим родителям на другой конец Ашхабада. Когда мы встречаемся на совещаниях, то ведем себя вполне корректно: не только здороваемся, но и разговариваем — обмениваемся впечатлениями о том или ином выступлении, о прочитанных книгах.

Иногда мне кажется, что она вот-вот скажет: "Верблюжоночек! Как ты там? Без меня-то? Не пора ли помириться?"

Но иногда я вижу в ее глазах такую неприязнь, что поскорее отхожу в сторонку.

Перевод В.Комиссарова

Соседи

Я жил не особенно задумываясь, совершенно уверенный в том, что жизнь моя течет правильно. Я сам, без посторонней помощи, устроил свою жизнь и, кажется, достиг большего, чем мои аульные сверстники.

Правда, женился я после тридцати, и моему единственному сынишке всего шесть лет, а у моих ровесников сыновья — женихи и дочки на выданье. Ведь у нас, в ауле, как принято? Традиции соблюдаются строго. Если не женишься в восемнадцать лет, аульчане удивляются. Не появится ребенок до двадцати, начинают в тебе сомневаться. А если до двадцати пяти не станешь отцом троих детей, старшие неохотно с тобой здороваются. Жениться у нас — дело нехитрое, да хлопотное, а я хотел учиться. На меня давно уж махнули рукой, когда я встретился с Акджагуль и наконец обзавелся семьей.

К тому времени я вернулся из Москвы, окончив педагогический, два года учительствовал и всерьез подумывал о женитьбе. Акджагуль училась на последнем курсе библиотечного института и была по сравнению со мной совсем еще девочка. Такая серьезная, рассудительная девочка, не то чтобы красивая, она привлекала к себе мягкостью, умением слушать. Не могу утверждать, что она меня полюбила, но почему-то я был уверен, что она согласится выйти за меня замуж.

Почти с самого начала наша жизнь сложилась несколько странно: мы были каждый сам по себе. Акджагуль много работала, часто уходила на какие-то конференции. Это бы еще ничего, но она хотела, чтобы я ходил в магазин!

Я думал, что причина наших недоразумений — ее плохой характер и что со временем я переломлю его, воспитаю жену как мне нужно.

Но как я ошибался!

Ко мне явились нежданные гости — друзья детства. Акджагуль выглянула в коридор, поздоровалась и скрылась на кухне. Я пригласил земляков в столовую и в ожидании дастархана стал расспрашивать о здоровье стариков, о детях, о том, кто чем занимается, чем живет, — обычные разговоры. Расспрашивал, а сам прислушивался к тому, что делается на кухне: вот Акджагуль мост мясо, бросает его в казан, режет лук.

Но вместо шипения масла — звон разбитой тарелки.

Снова тишина. Я начал нервничать.

Распахнулась дверь. Акджагуль в выходном костюме, строго причесанная, как всегда, возникла на пороге. Но вместо угощения в ее руках был портфель.

— Извините, пожалуйста, — виновато сказала она, — но я должна уйти. Я сегодня веду конференцию. Плов готов, чай вскипел. Пожалуйста, угощайтесь. Еще раз извините меня. Желаю вам хорошо отдохнуть.

Хлопнула дверь.

Меня будто ошпарили — опустил голову, боюсь на гостей взглянуть. Где это видано: гости — в дом, а хозяйка — из дому? Что земляки подумают? А что они будут рассказывать в ауле — страшно подумать! Опозорила меня! Женщинам нашего аула и в голову не могло прийти перечить своим мужьям или нарушить вековые традиции.

В голове кровь молотом бьет.

— Где кухня? — Я поднял голову, земляк стоит, улыбается. — Есть с дороги хочется.

Повел я их на кухню. Надо бы налить чаю, тарелки достать, помидоры помыть, а у меня руки не поднимаются. Сел у окна и сижу.

Земляки сами себя угощали.

Ели да Акджагуль нахваливали: мол, красивая, молодая, а как вкусно готовит и порядок везде.

Но мне их слова казались насмешкой.

Сколько сидели гости, не могу сказать. Я вздохнул с облегчением, когда они ушли.

Закрыв за ними дверь, долго стоял в передней, рассматривал картину, на которую давно уже не обращал внимания.

В Фирюзе началась наша жизнь с Акджагуль. В Фирюзе мы часами ходили по песчаным дорожкам и не могли наговориться. Как точно передал мой товарищ голубой воздух Фирюзы, ее тепло, ее красоту!.. Неужели я так ошибся?

В комнате стояло пианино. Акджагуль вечерами играла на нем. Гельдишка стал учиться музыке.

Из гостиной в кабинет, из кабинета в комнату жены и Гельдишки… я ходил и не мог успокоиться. Казалось бы, мелкие недоразумения сейчас виделись мне зловещими. Не случайность то, что произошло сегодня.

Вот она не выгладила мою любимую рубашку. "Это что значит?" — спросил я у Акджагуль, уверенный, что она поспешит исправить оплошность. Но она продолжала как ни в чем не бывало собираться на работу и ответила небрежно: "Утюг испортился". — "Нужно немедленно отнести его в мастерскую!" — возмутился я. А она в ответ: "Это тоже моя обязанность? — Пожала плечами, пошла к двери, бросила с порога: — Ты же видел, я весь день стирала! У меня до сих пор спину ломит!"

Так и пришлось мне идти в мятой, оказалось, что остальные рубашки тоже не поглажены.

Уроки я давал кое-как, на переменах старался ни с кем не заговаривать, мне казалось, что все — и ученики, и учителя — смотрят на мою рубашку и втайне посмеиваются.

Уже ни в чем не сомневаясь, я решительно пошел из квартиры. Около пивнушки всегда можно найти любителей заработать. Помощники нашлись сразу — в полчаса вещи Акджагуль оказались перед подъездом.

Тоскливо было у меня на душе, пусто.

Сквер с мокрой скамьей, кинотеатр с дурацким фильмом, в столовой воздух, синий от дыма.

Мне казалось, я один, совсем один. Деревья голые. Ранняя весна едва угадывается. Воздух сырой, ветер холодный.

Помню еще один случай. После трудного, длинного дня я наконец добрался до дому. Конечно, в школе я пообедал. Но разве то была еда? Акджагуль же вместо ужина поставила передо мной красный чайник с пиалушкой.

1 ... 87 88 89 90 91 92 93 94 95 ... 103

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Люди песков (сборник) - Бердыназар Худайназаров бесплатно.

Похожие на Люди песков (сборник) - Бердыназар Худайназаров книги

Последствия неустранимы: Жестокое счастье. - Михаил Черненок - Великолепные истории
Мужчина на всю жизнь - Герд Фукс - Великолепные истории
Энни - третий клон (СИ) - Раиса Николаева - Великолепные истории

Оставить комментарий