— О чем? — спросил я.
Он улыбнулся и покачал головой:
— Что у тебя есть враг.
— Ты не назвал его имени.
— Неужели сам не догадался? Значит, я плохо учил тебя. Такому ученику нет места в Вальхалле.
— Не смей мешать мне! — Я попытался взобраться на кручу, но камни выскальзывали из-под ног, скатывались по склону и беззвучно пропадали в пустоте, а на вершине появлялись новые.
Ульф засмеялся и указал мне на рог.
— Смею. Я призван охранять вход в жилище богов
— Это дело Хеймдалля! — крикнул я.
— Почему ты так решил? — не скрывая презрения захохотал Ульф. — Потому, что об этом рассказывали те кто никогда не достигал жилища Асов?!
Хватит насмешек и пустых пререканий! Нужно идти вперед, к заветным чертогам!
Собравшись с силами, я оттолкнулся и прыгнул. Воронье сорвалось с насиженных мест. Черная вопящая туча рухнула на меня и сбила в пропасть. Перед глазами мелькнул светлый краешек Бельверста. В последнее мгновение пальцы зацепились за него, но подтянуться я уже не смог. Вороны кружились рядом, били крыльями по голове и клевали мою спину. Ульф не пытался отогнать их, просто стоял и с улыбкой смотрел, как крепкие крылья птиц пытаются сбросить меня в царство синекожей Хель.
— Ульф! — отчаянно выкрикнул я, и он перестал смеяться. Морщинистое лицо Круглоглазого стало сердитым, а пальцы отпустили загубник рога.
— Вернись и найди своего врага, — глухо сказал он. — Твой враг воздвиг эту преграду. Он созвал летучих слуг смерти на твой путь, и только ему дано отогнать их. Пока этого не случится, для тебя нет дороги в Вальхаллу!
От этих слов мне стало холодно и страшно. Огромный ворон уселся на мои пальцы и принялся долбить их острым черным клювом.
— Хватит! — крикнул я и полетел в пустоту, все дальше и дальше от жилища Одина. Теперь никакие подвиги, никакие победы не помогут мне достичь его. Прежде нужно найти неведомого врага и заставить его снять заклятие. Но какого врага?!
Я застонал и очнулся. Закопченные стены, глаза Свейнхильд… Что-то отвратительное подкатило к горлу, заставило перевернуться на живот и хлынуло изо рта в подставленный Финном котел. Значит, Финн все-таки пришел и вернул меня к жизни?
— Он спасен, — сказал старик.
Ах, колдун! Кто же называет спасенным отверженного? Я сплюнул в котел остатки отравы и откинулся на спину. Враг, враг, враг… Кто же этот враг?!
— Уберите девку, — громко приказала Свейнхильд. Какую девку? Я повернул голову. Слуги Лисицы тащили к дверям рабыню-словенку. Она упиралась и не сводила с меня настороженного взгляда. Так смотрела… Великий Один! Конечно же, это была она! Девчонка-рабыня из сожженного печища Гардарики! Тогда она еще не понравилась Орму. «Убей словенку, — твердил он. — Ее проклятия не пустые слова», а я не послушался. Как давно это было…
— Но это не я! — вдруг звонко выкрикнула она.
— Ты, — беззвучно шевельнулись мои губы, и она поняла. Глаза словенки стали пустыми, словно у потерявшегося щенка, а руки повисли вдоль тела. Ее поспешно вытолкали вон.
— Хаки! — склонилась Свейнхильд, но я лишь махнул рукой:
— Уходи.
Мне нужно было подумать. Ульф назвал эту словенку моим самым опасным врагом… Значит, она и есть тот самый загадочный враг? Забавно и нелепо. Но как заставить эту словенскую упрямицу снять заклятие? По всему видно, что сила тут не поможет…
— Выпей-ка…
Я оттолкнул трясущуюся руку колдуна и, преодолевая слабость, сел на столе. Финн помешал варево и упрямо протянул миску к моему носу:
— Пей!
Не отстанет… Я отхлебнул и поморщился:
— Этот напиток не из медовой росы… Финн закудахтал, словно курица, и ощерил в улыбке гнилые зубы:
— Пей, пей…
Я глотнул еще раз и покосился на него.
— Спросить о чем хочешь? — догадался колдун.
— Верно. Прежде чем умереть, Ульф сказал мне о каком-то враге… Это она? — Я мотнул головой на дверь.
Финн окончательно развеселился. Его белая борода затряслась, ноги задергались в загадочной пляске, а слишком маленькие для мужчины ладони захлопали по бокам.
— Ты спрашиваешь о том, что знаешь, хевдинг!
Его смех мне не понравился. Старик осмеливался смеяться над моими сомнениями! Однако только он сможет разъяснить речи Ульфа и подсказать способ справиться с заговором словенки.
— Что с ней сделать? Старик притих.
— Убей, если не боишься пустоты, или отпусти, если не боишься быть убитым.
— Ты говоришь загадками, а я не люблю загадок. Финн обиженно хмыкнул:
— Хевдинги говорят звоном мечей, женщины — взглядами, а колдуны — загадками. Я колдун. Но помни, хевдинг, победить сильного врага без потерь можно, лишь став ему другом. Тогда тебе не понадобится меч или темница. А теперь пей!
Колдуны — странные люди. Финн до утра оставался со мной в доме Лисицы, но не произнес больше ни слова, лишь совал мне в руки плошки с питьем да подставлял котел, когда меня выворачивало наизнанку. А на рассвете Он ушел и вернулась Свейнхильд.
— Я отправила словенку в яму, — заявила она. — А Трора похоронили на Еловой Горе. Его тело полили кровью Тюрка.
— Почему Тюрка? — удивился я.
— Грек сознался, что хотел отравить тебя и Трора. Да и кто еще мог изготовить такой страшный яд? Даже Финн не распознал эту отраву.
Я улыбнулся. Хитрый грек опять обманул меня и сбежал. Теперь уже навсегда. И когда он успел сговориться со словенкой?
Свейнхильд обрадовалась моей улыбке. Ее глаза засияли.
— Не все поверили Тюрку. Твои хирдманны хотели убить словенскую рабыню, но я не позволила.
Мне было известно почему. Дара была моим подарком Свейнхильд, а если бы я умер — то даже последним подарком. С друзьями расставаться трудно, но с памятью о них — еще труднее. Свейнхильд ненавидела словенку, но не желала ее терять. Я погладил ее белую руку:
— Ты поступила верно, Лисица.
Она удивленно приподняла брови, и тогда я рассказал ей о давнем походе в Гардарику, выбросившейся за борт девчонке, предсмертном предупреждении Ульфа и своем видении. Мне незачем было таиться от Свейнхильд Она выслушала и сказала:
— Не знаю… Иногда трудно разгадать речи Ульфа. Попробуй сам поговорить с рабыней. Может, тогда ты что-нибудь поймешь…
— Может быть… — Я не собирался становиться другом рабыни и не очень-то верил в насланные заклятия, но вновь столкнуться с вороньем на Бельверсте мне не хотелось…
Лисица отправилась за водой, и в избу заглянул Скол.
— Подойди! — окликнул я.
Он потоптался на пороге, но потом уселся и принялся рассказывать об «Акуле» и обо всем, что творилось в хирде.
