После слез пришел сон, а утром меня разбудил Левеет. Солнце еще не поднялось, и по траве полз густой туман, но, казалось, Левеет не чувствовал холода. Его босые ноги сбивали росу, а голенища сапог жалобно выглядывали из пухлой торбы.
— Вставай, — встряхивая меня, сказал он. — Хозяйка велела гнать скотину на дальние пастбища. Ты пойдешь со мной.
Все еще не понимая, где я и как тут очутилась, я завертела головой. Вчерашний разговор с берсерком показался нелепым сном. Только во сне мой враг мог пощадить своего убийцу.
— Свейнхильд очень рассердилась, когда Хаки приказал не трогать тебя, — присев на корточки, беспечно продолжал болтать Левеет. — Все слышали, как они спорили. А потом Волк разозлился и сказал, будто еще до середины лета уйдет в Норвегию и больше сюда не вернется. Тогда Свейнхильд стала плакать и просить у него прощения…
— А он? — вполуха слушая паренька, спросила я.
— Он — хевдинг, а настоящий хевдинг не отказывается от своего слова, — гордо заявил Левеет. — Он уйдет. Его люди уже занялись кораблем… Когда-нибудь я стану таким же сильным, как они, и сам отправлюсь в море. Трор говорил, что из меня может вырасти настоящий воин. — Вспомнив Черного, Левеет погрустнел. — Люди болтают, будто это ты отравила Трора и пыталась убить Хаки, но я не верю. Разве тогда Волк отпустил бы тебя? Он мог пощадить своего врага, но не врага Трора. Он любил Черного больше, чем родных братьев.
Любил… Он умел любить и прощать, а я так и не научилась. Урманский зверь оказался милосерднее словенской женщины.
— Трор был очень добрым. Он защищал меня и дарил разные диковины. Вот, гляди… — Паренек полез рукой куда-то под рубаху и вытащил оттуда круглую крученую ракушку с длинными шипами по бокам и дыркой в середине.
— Это привез Черный. Если посмотреть сюда, — он приложил раковину дыркой к глазу, — то кажется, что земля стала маленькой и ее можно унести на ладони.Хочешь взглянуть?
Нет. Нельзя смотреть! Нельзя даже думать о том, что Трор мог быть добрым или Дарить кому-нибудь такие чудеса…
Обидевшись, Левеет спрятал ракушку.
— Ладно, нечего попусту болтать. Нам еще собирать стадо. Вставай!
Собирать стадо… Я обреченно поднялась на ноги. Что ж, ненависть загнала меня в ловушку. Теперь впереди ждала тоскливая жизнь рабыни, а где-то в Кольеле oн поднимал на руки своего первенца, и чуть дальше Красном Холме, голым наростом торчал березовый пенек, а возле него сидел грустный шилыхан. Жизнь продолжалась… Берсерк Хаки собирался в далекие походы. Но ведь не навсегда? «Нити Норн спутаны», — сказал он. Может, еще не все потеряно и он вернется?
— Солнышко всходит! — прищурившись на небо, засмеялся Левеет, и, очнувшись от ночной дремоты, в моей груди закопошился паук мар. Злобно дергая лапами, он полз к сердцу. Я вскрикнула, согнулась и сдавила руками грудь. Левеет участливо склонился:
— Тебе плохо?
— Да…
Да, мне было плохо. Я должна была убить Хаки, уже не зная — хочу ли этого…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ВОЛКИ ОДИНА
Рассказывает Хаки
После разговора с рабыней у меня на душе стало спокойнее. Словенка ничего не знала о Вальхалле и о стае воронов на Бельверс-те. Она была обычной женщиной. Отчаянно смелой и упрямой, но никак не колдуньей. Она пыталась отомстить мне и Трору не заклинаниями и заговорами, а ядом и мечом. Что до моих видений, то они стали казаться не более чем дурным сном, а если я ошибался — словенку тем более нужно было оставить в живых. Время сотрет и ее ненависть, и преграду на Бельверсте…
Свейнхильд считала иначе. Дара пугала ее. Лисица так хотела проучить отравительницу, что прибегла к угрозам.
— Если ты не желаешь наказывать словенку, то ее накажу я! — кричала Свейнхильд. — Ведь это моя рабыня!
Вдова Ульфа была мне другом, но даже она не смела мне угрожать!
— Как хочешь, — ответил я, — но едва «Акула» будет готова, мы уйдем и вряд ли вернемся к тем, кто не желает прислушаться к просьбе гостя!
Тогда Лисица сдалась. Тем же утром она отправила словенку куда-то в горы.
— Пусть пасет телят, — сказала она. — Там травить некого.
Мне понравилось ее решение. Боги и время распорядятся судьбой своенравной рабыни лучше, чем люди…
В середине лета мой хирд покинул Уппсалу. Теперь «Акуле» не мешали ракушки на днище, и она летела по волнам с невиданной легкостью. К полудню я приказал поставить парус, и мы целый день отдыхали от гребли и наслаждались благосклонностью Ньерда. А вечером Скол заметил дым. Это случилось у побережья Сканей[90]. Уже смеркалось, и мы шли совсем близко к берегу. Кормщик поднялся со скамьи, всучил руль Фроди и двинулся ко мне.
— Там неладное…
Глаза кормщика — глаза корабля. Они замечают все, что может встать на пути драккара, поэтому тот дым, что Скол разглядел издалека, я увидел только у самого берега. Но выходящие из бухты корабли мы заметили одновременно.
— Хакон? — удивился Скол.
Я насторожился. От ярла давно не было вестей, но, по слухам, он примирился с Синезубым, крестился и покинул Марсей лучшим другом кейсара и датского конунга. Поговаривали, будто ярлу так понравилась новая вера, что он даже взял на борт несколько болтунов-священников. «Чтобы нести истину в Норвегию!» — сказал он. Но Норвегия лежала далеко к северу, а на Сканей были владения Синезубого. Зачем ярлу понадобилось возить священников от одних датских земель к другим? Может, об этом его просил Синезубый? Вряд ли…
Я вытащил из-под настила мечи, раздал их воинам и предупедил:
— Без команды в драку не лезть! Парус осторожно съехал вниз, а носовые весла улеглись на настил.
— Может, просто уйдем? — глядя, как из бухты один за другим выныривают острые носы Хаконовых кораблей, засомневался Скол.
— Хакон хитер, — возразил я. — Если мы уйдем, он поймет, что мы слабы, и пустится в погоню, если же встретим его без страха — заподозрит неладное и не нападет.
— Не думаю… — покачал головой кормщик.
— А тебе и не надо думать! — разозлился я. —Твое дело рулить.
Скол редко спорил со мной. Не стал и нынче. Все случилось как я предполагал. Едва приметив «Акулу», корабли Хакона остановились. Ярл немного подождал, но, разглядев белые стороны щитов и спущенный парус, пошел на сближение. Из стаи кораблей отделился «Красный Ворон», остальные покачивались на волнах, словно нахохлившиеся чайки, и ожидали его возвращения. Я тоже ждал. Мы дурно расстались с Хаконом, однако…
«Ворон» подошел совсем близко. Ярл забрался на нос и приветливо улыбнулся:
