(«Альбом или Слон», 1911)
Он не сомневается, что Маша его будет помнить, а Оля не та девушка, которая будет вообще что-то помнить. Слон здесь символичен. У поэта этот образ означает «непробиваемость» чувств, толстокожесть.
27 мая поэт посвящает обеим сестрам по стихотворению. И снова они разнятся по смыслу, по уровню и по содержанию, как небо и земля. Оле он записывает стихотворение «В четыре руки». Оно легкое, но немного сонливое, как вялотекущий дождливый день, когда сестры сидели дома и в четыре руки играли на рояле:
За спиною так ленивоВ вазе нежится сирень,И не грустно, что, дождливый,Проплывет неслышно день.
(«В четыре руки…», 1911)
При жизни поэт это стихотворение в сборники не включал. Иное дело стихотворение, написанное в альбом Маше. Пожалуй, это самое серьезное стихотворение в ее альбоме:
Замирает дыханье, и ярче становятся взорыПеред сладко волнующим ликом твоим, Неизвестность,Как у путника, дерзко вступившего в дикие горыИ смущенного видеть еще неоткрытую местность…
(«Неизвестность», 1911)
Строки эти освещены не только глубоким подтекстом, но и философским осмыслением жизни. Это — поэзия, хотя и вписанная в девичий альбом, но предназначенная для читателя. Его Гумилёв вместе со стихотворениями «В саду», «Лиловый цветок» и «Сон. Утренняя болтовня» из Машиного дневника отправляет мэтру символизма Вячеславу Иванову 4 июня 1911 года, сопроводив конверт надписью: «Мой адрес: Станция Подобино, Московско-Вандаво-Рыбинской ж. д., именье Слепнево, мне»: «Многоуважаемый и дорогой Вячеслав Иванович. Теперь, наверно, уже вышел второй том „Cor Ardens'a“, и я очень верю, что у Вас есть несколько свободных стихотворений, которые Вы могли бы дать для августовской книжки „Аполлона“, как однажды обещали мне. Если да, я буду Вам очень благодарен, если пошлете их прямо Зноско-Боровскому, чтобы он сдал их в печать, потому что номер уже набирается. Кроме того, у меня к Вам есть еще большая просьба; я написал здесь несколько стихотворений в новом для меня духе и совершенно не знаю, хороши они или плохи. Прочтите их, и если решите, что они паденье или нежелательный уклон моей поэзии, сообщите мне или Зноско-Боровскому, который мне напишет, и я дам в „Аполлон“ другие стихи. Если понравятся, пошлите в „Аполлон“ их вместе с Вашими. Этим Вы докажете, что Вы относитесь ко мне достаточно хорошо, чтобы быть строгим, и еще не отреклись от всегда сомневающегося, но всегда преданного Вам ученика. Н. Гумилёв. Поклон всем на башне…»
Второй том «Сог Ardens’a» Вячеслава Иванова вышел только в следующем году в издательстве «Скорпион» в Москве. Стихи Гумилёва мэтр в «Аполлон» не послал. 16 июня 1911 года он ответил с извинениями за задержку: «Ваши стихи я не решился передать в „Аполлон“ — принципиально. Если бы Вы просто поручили передать, сделал бы это „неукоснительно“, но так как Вы обусловили передачу моей опекою, я не мог позволить себе такого вмешательства, — точнее, как ни благодарен Вам за доверие, все же отказываюсь от предоставленного Вами полномочия применить к Вашим произведениям юрисдикцию и власть, Вам в редакционных делах принадлежащие. Что же касается моего мнения, то, во-первых, Вы хорошо знаете, что я горячо приветствую вообще разнообразие и „пестрой лиры“, опыты в новом и неиспробованном роде; во-вторых, Ваши новые стихи я нахожу достаточно удавшимися, „уклона“ нет, неожиданной новизны — также. Много Анненского, но это вовсе не дурно. Восхищения не испытал. Печатать советую, если Вы не ограничиваетесь стихотворениями безупречными и вполне оригинальными».
Очевидно, что Вяч. Иванов не одобрил новые опыты поэта, которые явились его отходом от заповедей символизма. К тому же в стихотворении «Неизвестность» мэтр мог отнести слова «бродит строгий учитель, томя прописною моралью», к себе. Гумилёву ценно было услышать именно одобрение от мэтра, но он его не получил и не стал публиковать эти стихи[19].
Иногда, устав от шумных компаний, Николай уединялся с томиками любимых поэтов. Особенно он любил отправляться на прогулку с книжечкой стихов Федора Тютчева. Родственник поэта, В. В. Тютчев, во вступительной статье к сборнику Ф. И. Тютчева[20] писал: «В дни моей собственной юности я как-то встретил вечно бродившего по полям, лугам и рощам нашего соседа по имению, будущего поэта Николая Гумилёва. В руках у него, как всегда, был томик Тютчева. „Коля, чего вы таскаете эту книгу? Ведь вы и так ее знаете наизусть!“ — „Милый друг, — растягивая слова, ответил он, — а если я вдруг забуду и не дай Бог искажу его слова, это же будет святотатство“».
Для Гумилёва слово было превыше всего. И в имении Гумилёв продолжал писать стихи, вел переписку с поэтами, следил за литературной жизнью в столице и Москве.
3 июня, через десять дней после приезда, он написал Белому: «Дорогой Борис Николаевич. Очень Вас благодарю за письмо и стихи. Не получая от Вас довольно долго ответа, я уже попросил стихов для августа у Вячеслава Иванова, если он даст, то Ваши пойдут в сентябре (разница в один месяц); если же нет, они пойдут в августе, как мы и думали. „Мусагет“ я еще не получал. В августе мне снова придется обратиться к Вам за стихами для альманаха „Аполлона“, который предполагается издать осенью. Хотелось бы иметь стихотворений шесть или семь. Но я еще напишу об этом. Искренне уважающий Вас Н. Гумилёв».
Андрей Белый стихи в журнал послал, о чем сообщал уже 7 июня в письме А. М. Кожебаткину. В «Мусагете», о котором упоминал поэт (антология издательства «Мусагет», в редактировании которой Белый принимал участие), вышли стихотворения Гумилёва «Я тело в кресло уроню» и «Абиссинские песни». В свою очередь в альманахе «Аполлона» появилась баллада в пяти частях А. Белого «Шут».
В первой половине июня Гумилёв отправил письмо Брюсову: «Многоуважаемый и дорогой Валерий Яковлевич, благодарю Вас за переводы Верлена (они мне очень и очень понравились)[21] и за новую „Земную ось“. Правда ли, что книга Ваших стихов выходит осенью? Это очень нужно, а то проходящая зима была так бедна стихами, что даже интерес к ним стал как будто пропадать. Ваши мысли по поводу реализма в поэзии (из „Русской мысли“) заставили меня много думать, волноваться, даже сердиться. Но Вы правы: и ангелы и замки не лучше гражданской поэзии. Меня смутил только Ваш отзыв об Эренбурге. Сколько я его ни читал, я не нашел в нем ничего, кроме безграмотности и неприятного снобизма… Посылаю Вам три новых стихотворения, может быть, пригодятся в какое-нибудь изданье. Но мне хотелось бы знать об их судьбе. Целую ручки Анны Матвеевны. Мой адрес до августа: Тверская губ., полуст. Подобино, имение Слепнево, мне. Искренне преданный Вам Н. Гумилёв». К письму Николай Степанович приложил три стихотворения, среди которых были «Двенадцатый год» и «Из логова змиева».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
