С началом работы на кухне Сандра не могла понять, как из выдаваемых со склада продуктов сварить похлебку на всех. Еды было слишком мало, а людей — много. Она не переставала жаловаться коменданту, что с тем количеством продуктов, что ей выдают, больные никогда не выздоровеют. Комендант же неустанно объяснял, что продовольствия в лагере ровно столько, чтобы не умереть с голода.
— Идёт война, госпожа Бильрот. Никто в империи сейчас не ест досыта. Пару месяцев назад англичане разбомбили овощное поле, с которого мы заготавливали припасы. Сейчас очень напряжённая ситуация, и как бы я не желал, но не могу ничего с этим поделать. Конечно же, пайки для рабочих на фабрике обильнее тех, что готовите вы для больных. Но работающие заключенные и должны лучше питаться. Подождите немного. Красный Крест должен прислать нам посылки с провизией и лекарствами.
— То есть, на помощь родного государства, нам рассчитывать не приходится?
Сандра и сама поражалась своему нахальству и полной атрофии страха перед карой за критику режима. После всего пережитого за последние три года, власти были последним, чего она боялась.
Через месяц ситуация в Берген-Белзене начала неумолимо ухудшаться. В лагерь шли эшелоны с заключенными из других мест — тех лагерей, через ворота которых уже переступила советская армия. Имперский вождь Химмлер боялся, как бы дешевая рабская сила не дослалась Советам, и потому приказал эвакуировать всех.
Прибывших было так много, что пришлось разместить их на территории оздоровительного лагеря, а больных перевести в тесный барак на другом конце Берген-Белзена.
Сандра смотрела на новоприбывших и недоумевала: как же много среди них женщин. С этими женщинами приехали и их дети, подростки и грудные младенцы. Вот кому империя доверила ковать свою победу на фронтах войны… К чему теперь удивляться, что фронт страдал от нехватки обмундирования и амуниции. В этой бойне мир просто сошёл с ума. Победа? О ней уже никто не помышлял, все стали реалистами, все, кроме властей.
Пайки больных таяли с каждым новым эшелоном с востока. В лагерь привозили не только заводских рабов, но и самое страшное, что может поселиться в огороженном от всего мира пространстве — болезни и голод.
В один из дней на кухню оздоровительного лагеря ворвалась растрепанная женщина и принялась хватать и совать за пазуху всё съестное, что было на столе. На миг Сандра опешила от такой наглости, но быстро пришла в себя:
— Ты что делаешь?! Положи обратно!
Но женщина и не думала реагировать на её крики, а продолжала тащить еду. Сандра подскочила и принялась хватать её за руки, но женщину это только озлобило. В ответ она вцепилась в Сандру и принялась царапать ей лицо. На крики сбежалась охрана. Воровку оттащили. Сандра поднялась с пола и принялась вытаскивать брюкву из одежды заключённой, пока надзирательницы держали её за руки.
— Что же ты делаешь? — причитала Сандра. — Это для больных в госпитале. Кто ты вообще такая? Ты не из нашего подлагеря. Воруй у своих.
Женщину выволокли из кухни. Наверное, её наказали и даже побили. Таков был лагерный закон. В замкнутом сообществе нет хуже проступка, чем воровство.
По всей Германии не хватало еды. Голодали везде — в лагерях, городах, на фронте. В Ганновере Сандра видела, как недоедают дети и их родители. Она ещё слишком хорошо помнила, как в испытательном батальоне рядовые охотились за копытами мертвых лошадей и раненые готовы были есть самих себя. Сандре вспомнилось, как в ту зиму на передовой доведенный до отчаяния солдат убил другого, подозревая, что тот припрятал лишний паёк. И эта женщина тоже была готова на зверство ради еды. Вот он, основной инстинкт, что движет живым существом, обезличенный и дикий. Сандра молила, чтобы ей самой не пришлось узнать в полной мере, что это такое, чтобы не стать такой как голодные заключенные, не стать такой как белые упыри.
Сразу же по прибытии в лагерь, она нашла своего донора. От болезненного отчаяния Сандра не стала придумывать вразумительного довода, зачем ей нужна чужая кровь. Она просто задурила голову молоденькой поварихе Кларе ласковыми словами и нежными девичьими объятиями. В это ужасное время доброта от любого человека была несбыточной мечтой. Перед такой доброй душой Кларе было не жалко и отворить вены.
А с каждым днём быть лагерным поваром становилось всё опаснее. И Клара и Сандра боялись нести варево из пары-тройки брюквин на воде в барак. Чтобы истощённые пленные не накинулись на них, к женщинам приставили охрану.
По вечерам персонал лагеря собирался в своём корпусе, чтобы отвести душу в разговорах на отвлечённые темы. Но теперь все мысли были не о радужной мирной жизни.
— У больных очень много вшей, — сетовала Сандра. — А вши переносят тиф.
— В Аушвице, — поделилась надзирательница Ирма, — мы дезинфицировали одежду газом в специальной камере, чтобы вывести вшей. Так некоторые нервные заключенные стали сочинять, будто вместо вшей в камерах травят людей. Ненормальные они какие-то, с больной фантазией.
— А ещё, — подхватила её подруга, — я слышала, как они пугают друг друга электрическими ваннами. Мол, окунешься туда, а надзиратель, вроде меня, пустит ток.
— Помню, — подхватила Клара, — когда только привезли заключенных из Аушвица, их построили, стали распределять по баракам, а один упал на колени, и стал кричать, что не хочет умирать. Его подняли, заставили встать в строй, а он всё кричал, будто тех, кого отправили в первый барак, повели на расстрел. Эти заключенные сами друг друга пугают, а потом выдумывают истории пострашней.
Сандра молча соглашалась. Сколько раз в батальоне то и дело возникали дикие слухи, что война вот-вот кончится или всех распустят по домам. И главное, многие в это искренне верили. Видимо в замкнутых коллективах всегда имеется благодатная почва для распространения всяческих небылиц. Но в батальоне не выдумывали страшных предсказаний — там все и так твердо знали, что каждый день может стать последним. Здесь же люди мучились от неизвестности и неуверенности в завтрашнем дне.
А каждый день становился всё чернее. Как и боялась Сандра, за несколько недель по лагерю разнеслась эпидемия тифа. Карантинный барак был переполнен, а с востока везли все новых и новых заключенных. Комендант слал телеграммы в Берлин. Он просил, умолял, не пересылать в Берген-Белзен заключённых и отправить в лагерь больше еды и лекарств. Но высокое начальство ему категорически отказало. Чего бы не опасался Химмлер, но прибывшие в лагерь уже не могли работать ни на Третью империю, ни на Советы. Их было втрое больше, чем мог выдержать лагерь. И всем им не хватало крова и еды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});