На следующий день во Дворце Правосудия французская королевская семья, дворяне, сановники и огромная толпа горожан наблюдали, как послы представляют официальный документ, объявляющий Генриха избранным королем Польши[56]. На большом помосте соорудили два огромных трона, задрапированных тканями, один — с изображением французских лилий, другой — с белым орлом Польши. Послы подходили попарно, потом вошли двое делегатов с огромным серебряным ларцом на плечах. Из ларца извлекли декрет, который положили перед Карлом. Епископ Познанский, соблюдая церемониал, спросил у короля Франции его монаршего разрешения представить декрет его брату. Потом тот же вопрос задали Екатерине, и оба дали согласие. Генрих, преклонивший колени, получил свиток с договором, стоившим стольких усилий, вручение которого сопровождала торжественная речь.
14 сентября Генрих официально въехал в Париж как король Польши. Чтобы отпраздновать это событие, Екатерина решила ввести в строй свой новый дворец в Тюильри, устроив там бал, превосходящий все увеселения, устроенные ранее в честь поляков. Екатерина давно забросила когда-то любимый замок Турнель, напоминавший ей о скорбных днях болезни и смерти мужа, и он постепенно разрушался (ныне на этом месте — площадь Вогезов); но в 1563 году она загорелась идеей выстроить дворец неподалеку от Лувра, выходящий на берег Сены. Это был первый дворец, который она построила исключительно для себя самой, и в нем отразилась ее страсть к искусству архитектуры. Серьезные переделки были проведены при ней в Шенонсо, Мойсо и Сен-Мор-де-Фоссе, но Тюильри был полностью ее собственным домом, «где она никогда не ощущала себя гостьей королей Франции, но именно они были ее гостями». Название дворца («Tuileries» — Черепичники) имело весьма прозаичное происхождение: прежде на этом месте существовали гончарные мастерские, производившие черепицу. Возведенный по проекту Филибера де л'Орма, суперинтенданта по делам строительства и любимого архитектора Генриха II, дворец так никогда и не был завершен. После смерти де л'Орма в 1570 году за дело взялся Жан Бюллан, но через два года работы на несколько лет прекратились, вероятно, из-за недостатка денег. Паскье вспоминает, что Екатерина получила от одного из предсказателей предупреждение: если хочет прожить долгую жизнь, ей следует «избегать Сен-Жермена», т. е. имени св. Германа, ибо оно пророчит ей смерть. К несчастью, она уже подписала проект строительства дворца Тюильри в приходе монастыря Сен-Жермен-л'Оксеруа, звон с колокольни которого послужил началом Варфоломеевской резни. Глубоко суеверная, Екатерина, тем не менее, продолжала приезжать в Тюильри. Хотя он никогда не стал ее парижским домом, как намечалось изначально, она любила давать там грандиозные пиры и представления, часто гуляла в роскошных садах Тюильри. Для резиденции же королева выбрала другое место, подальше от злополучного Сен-Жермена.
В 1572 году Екатерина решила, что выстроит резиденцию близ Лувра, но в пределах городских стен. Она купила большой участок земли в приходе Сент-Юсташ, где располагались отель Гийяр и монастырь Кающихся Грешниц (убежище для спасения падших девушек от разврата и уличной жизни). Там же находился отель д'Альбрэ. Выкупив эти владения, королева постановила снести все находящиеся на участке здания, кроме часовни Кающихся Грешниц. Она хотела обеспечить место для того, чтобы разбить большой и красивый сад вокруг дворца, который получил название «Отель де ла Рен» («Отель Королевы»). Для самого своего личного проекта Екатерина наняла архитектора Жана Бюллана. Наиболее заметной деталью этой застройки стала дорическая колонна в центре двора, видная издалека; в наши дни — единственное, что сохранилось от дворца.
Колонна, названная «Колонной гороскопа», украшенная сплетенными монограммами «Г» и «Е» — знаками супружеской любви, — была одновременно и памятником Генриху II, и, по-видимому, астрономической обсерваторией. Первое сооружение подобного типа в Париже, она была образцом оригинальности в те дни. На вершине колонны хватало места для троих человек, чтобы наблюдать звездное небо сквозь отверстие в металлическом куполе, вокруг купола, вероятно, имелся балкончик с перилами для безопасности. Для того чтобы достичь купола, нужно было сперва подняться по широкой лестнице из 147 ступеней, а затем взобраться по стремянке к люку, проделанному в полу площадки. С этой площадки можно было не только обозревать небеса, но и передавать световые сигналы в Лувр. Панорамный обзор с вершины колонны услаждал взор и предоставлял возможность издали заметить любую опасность. Когда дворец на улице Сент-Оноре был закончен, Екатерина заполнила его книгами, коллекциями произведений искусств, украсила стены портретами членов своей семьи и друзей. Хотя Екатерина так и не оставила своих апартаментов в Лувре (и королевской казне приходилось нести расходы по содержанию двух хозяйств), она все чаще использовала свой новый дворец в последующие годы.
Рассказы о ныне разрушенном «Отеле Королевы» дают весьма интригующее представление о личности Екатерины. Хотя во дворце было пять парадных залов, прославляющих королеву-мать, она разместила там личные коллекции и в последнее десятилетие своей жизни сделала многое для того, чтобы в доме чувствовалось присутствие женщины, а не королевы. Около тридцати пяти портретов королевской семьи, начиная с Франциска I, висели на стенах галереи, соседствуя с портретами семьи Медичи, ее собственных предков. Посреди длинной галереи стоял большой стол, выложенный флорентийской мозаикой, далее следовала комната, украшенная портретами внуков, племянников и племянниц Екатерины. Огромное изображение ее самой висело над камином главной галереи. Это пространство предназначалось для официальных портретов, вообще же дворец наполняли изображения любимых ею людей, порой выполненные отнюдь не наилучшими мастерами. Получалось, что Екатерина жила словно бы в огромном фотоальбоме дорогих и любимых ею людей.
Королева-мать была страстной, хотя и не слишком разборчивой коллекционеркой. Семь чучел крокодилов свешивались с потолка ее огромного рабочего кабинета, на полках были разложены всевозможные образцы минералов. Вдоль стен стояли шкафы, заполненные различными играми: шахматы, миниатюрные бильярдные столики и другие игрушки, помогавшие скоротать время в непогоду Прекрасные коллекции фарфора, венецианского стекла и эмалей, памятки прошедших дней, соседствовали с дорогими сердцу вещами, куклами в разнообразных одеяниях и сентиментальными безделушками. На книжных полках выстроились любимые литературные произведения, тексты, посвященные покойному мужу, фолианты по строительству, генеалогические древа ее родственников по материнской линии, графов Булонских, книги с описанием игр и прочее. Все это королева хотела всегда иметь под рукой. Остальная библиотека насчитывала примерно 4500 томов, включая 776 манускриптов. Среди них были и древние, в том числе даже несколько папирусов, и современные. Темы их столь же разнообразны, как и все прочие коллекции королевы-матери, но излюбленными для нее стали сочинения по истории, классика античной литературы, трактаты по оккультизму, математике, философии, праву и астрономии. В Сен-Мор-де-Фоссе Екатерина собрала еще одну значительную библиотеку, порядка 4000 томов. Эти две коллекции составили впоследствии основу для нынешней Национальной библиотеки Франции.
Бал в Тюильри стал лебединой песней Генриха Анжуйского и шедевром Екатерины. После банкета столы убрали, чтобы дать место для балетного представления, которое исполнял «летучий эскадрон» королевы в одеяниях нимф. Между прочим, Екатерину следует считать основательницей ранних форм современного балета и оперы, которые она привезла с собой из Флоренции и широко распространила во Франции. Брантом писал: «Появилась высокая, медленно вращавшаяся скала. На вершине ее сидели шестнадцать прекрасных нимф, представлявших шестнадцать провинций Франции. Нимфы читали мелодичные стихи, сочиненные Ронсаром, во славу короля Польши и деяний Франции. Затем нимфы спустились со скалы и вручили дары вышеупомянутому королю. Потом они танцевали все вместе. Прелестная соразмерность их движений, жестов, необычайная красота лиц и фигур вызывали восхищение зрителей».
Засим последовало дивное пение кастратов, привезенных Екатериной из Италии, под аккомпанемент первого скрипача, которого слышали во Франции. Карл писал Ла Мотт-Фенелону в Лондон: «Вчера вечером королева, моя мать, давала банкет в своем дворце, где польские кавалеры получили достойнейший прием и такое удовольствие, о котором сказали, что никогда прежде не видели ничего подобного… и они были очень счастливы иметь честь увидеть все это». Поляки действительно были ошеломлены сказочной красотой французского двора. Они заявили, что его блеск бесподобен. «Жаль, что они не могут сказать то же самое о нашей армии», — заметил один придворный циник.
