Этьен Делон (1518–1583?), французский художник.
Геометрия.
Аллегорическая фигура из серии «Основные науки».
Гравюра резцом.
Так вот и причитает для виду молодая жена (хоть и думает совсем обратное), а супруг ее и не знает, смеяться ему или плакать: ему и радостно, что его любимая жена столь целомудренна, что об измене и не помышляет, ему и горько и жалко ее оттого, что она плачет, и он не утешится, пока ее не утешит, и для того старается и так и сяк ее развеселить. Но она, твердо решивши добиться своего, то есть желанного платья, безутешна. И, встав утром раньше обычного, ходит весь день как в воду опущенная, и слова путного от нее не добьешься. А как наступит следующая ночь, она ляжет спать, а добрый ее муж все будет смотреть, заснула ли она и хорошо ли она укрыта. И если нет, он ее укроет получше. Тогда она притворится, что проснулась, и простак ее спросит: «Вы не спите, душенька?» — «До сна ли тут», — ответит она. «Ну, как, вы утешились ли?» — «Утешилась? А что вам до моего утешения? И слава богу, у меня всего достаточно, что мне еще желать?» — «Клянусь богом, — говорит он, — душенька моя, у вас будет все, что душе угодно, и я уж постараюсь сделать так, чтобы на свадьбе у моей кузины вы были самой нарядной из всех дам». — «Ну, нет, я уж больше на праздники ни ногой!» — «Нет, душа моя, вы уж пойдите, и все, что хотите из нарядов, я вам доставлю». — «А разве я чего-нибудь хотела? — говорит она. — Ничего я не хотела, и не выйду я теперь никуда из дома, кроме как в церковь, а если я вам что-нибудь и говорила, так это оттого, что меня другие застыдили, а уж мне одна кумушка донесла, как они обо мне судачили».
И снова приходится мужу ломать себе голову над всеми этими делами, и мебели-де в доме нет, а платье ему обойдется в пятьдесят или шестьдесят экю[156] золотом, а денег, хоть тресни, взять неоткуда, а взять-то надо, потому что вот она, жена, — честная и добрая женщина, которую господь бог дал ему на радость, за что ему хвала. И так он ворочается всю ночь с боку на бок, и уж ему не до сна, как подумает о том, сколько ему денег надо раздобыть. А хитрая дама тем временем смеется себе потихоньку в подушку.
Утром простак муж, измученный бессонной ночью и заботами, встает, и уходит из дому, и покупает сукно и бархат на платье в кредит, на долговое обязательство, или занимает деньги у кого-нибудь в обмен на десять — двадцать ливров[157] ренты или же закладывает какую-нибудь золотую либо серебряную драгоценность, что ему досталась от отца, а затем возвращается к себе со всем, что жена у него просила, а она делает вид, что вовсе этому не рада, и проклинает тех, кто завел всю эту моду и наряды; потом же, видя, что дело сделано и сукно с бархатом у нее в руках, начинает так говорить: «Ах, мой друг, надеюсь, вы не упрекнете меня в том, что я заставила вас потратить деньги, ибо за самое красивое платье в мире я гроша не дам, если мне в нем не будет тепло, — для того я и просила у вас сукно да бархат». Как бы то ни было, а платье шьется, а также пояс и капюшон, и все эти уборы будут выставляться напоказ и в церквах и на праздниках.
А тем временем подходит срок платить долги, а платить бедняге мужу нечем, но кредиторы ждать не хотят и описывают у него дом либо самого тащат в суд, и вот жене его об этом становится известно, и она видит, как пропадают в закладе золотые вещи, за которые было ей куплено платье. А после суда сажают мужа в тюрьму, а нашу даму выселяют в трактир[158]. И только бог знает, каково сладко приходится мужу, когда дама с криками и воплями приходит к нему в тюрьму и слышит он от нее вот что:
«Будь проклят день, когда я родилась, и почему я не умерла сразу же после того. Увы! Приходилось ли когда-нибудь женщине моего происхождения нести такой позор, когда мне столь благородное воспитание дано было. Увы мне! Сколько я трудов положила, как дом вела, и все, что я наживала и копила, идет прахом! Отчего я не выбрала среди двадцати других женихов, — жила бы я тогда в богатстве и почете, как и живут сейчас их жены. Бедная я, несчастная, хоть бы меня смерть забрала!» Так причитает дама и не поминает при этом ни о платьях, ни об украшениях, каких она добивалась, ни о праздниках и свадьбах, куда в своих уборах ходила, когда приличней ей было бы сидеть дома да вести хозяйство, — а она все сваливает на беднягу мужа, который ни сном ни духом не виноват. Но он столь простодушен, что ему и невдомек, кто всему виною. Невозможно и представить, как терзается и грызет себя бедняга, — не спит он, не ест, а только думает о том, как бы ему утешить дорогую жену в ее горестях. А жене все кажется, что ему мало досталось, и если она чем и недовольна, так только этим. И так влачит он свои дни в бедности, и вряд ли когда-нибудь дела его пойдут на лад, а ей все нипочем.
Вот так и попадаются простаки в брачные сети, не ведая, чем это чревато, а кто еще не попался, все равно попадется и загубит свою жизнь и горестно окончит свои дни.
Радость четырнадцатая
Четырнадцатая радость брака в том состоит, что юноша, приложив все старания к тому, чтобы в брачных сетях оказаться, женится, и женится он на красивой молодой женщине, нежной и милой, простодушной, веселой и доброй; и живут они в мире и согласии два или три года, ничем один другого не огорчая, но доставляя друг другу все радости, какие только можно придумать, и нет меж ними ссор, и милуются они, как два голубка, и столь крепко любовь их соединила, что если бы одному из них стало больно, то и другой тотчас бы боль почувствовал. Так живут они, будучи юными супругами, но случается, что дама жизнь земную сменяет на загробную, и тогда молодой ее муж приходит в такую печаль, что невозможно и пересказать. И счастье от него отворачивается, ибо рассудите сами — ведь не живут люди в тюрьме в свое удовольствие, а иначе тюрьма не была бы тюрьмою. И молодой человек впадает в большое отчаяние, ропщет на бога, на смерть и на судьбу, что так жестоко его наказала и всякую радость у него отняла; и, как мне кажется, нет большей в мире печали, чем та, о которой выше рассказано.
И так проходят его дни в горе и душевных невзгодах, и живет он один, избегая друзей и думая лишь о большой потере, которую понес, и стоит у него перед глазами образ его милой жены, которую он так любил. Но нет в мире ничего, что не проходило бы. И многие в городе или в окрестности, рассудив, что он хороший и честный человек (а это и в самом деле так), стараются его посватать и женят его на другой, которая от первой его жены отличается, как ночь от светлого дня: она вдова и не первой молодости, но скорее средних лет, и уж эта женщина многому научилась за первым мужем, в особенности тому, как ей надобно вести себя со вторым. И, поскольку она хитра, то ей долгое время удается прикидываться не такой, какова она на самом деле. Но чуть лишь она убедится, что муж ее человек прямодушный и добрый и на дурное не способный, — куда что девалось! Тут-то она и изольет на него весь яд, что скопился у ней под языком. И начинает она мужем помыкать и обрекает его страдать и мучиться. Да будет вам ведомо, что нет хуже раба и горше рабства, чем для молодого человека, простодушного и доброго, быть под пятой у жены, успевшей до того повдоветь, особливо если она зла и взбалмошна. Такую бабу можно сравнить лишь с самым отъявленным и жестоким злодеем, а тому, кто попал к ней в руки, ничего не остается, как только молиться богу, чтобы тот ниспослал ему побольше терпения перенести все муки. Такой муж подобен старому медведю в наморднике (а у него и зубов-то давно нет), опутанному толстой железной цепью, прикованному к бревну, и все, что ему осталось — это реветь, да и за то получит он от злого поводыря еще лишних два-три пинка.