оркестр, которым я руковожу. Тонкие настройки, индивидуальные инструкции, чтобы все чувствовали единение, порыв. Я создаю мир, уникальный в своем роде, исключительный, и когда он оживает, я выбираю точку, из которой буду на него смотреть, из которой покажу его миру. Иногда несколько.
– Очень красиво звучит. Где мы можем найти координаты всех ваших моделей и мастеров. Вы ведете картотеку?
– Нигде не найдете. Во-первых, не веду, я уже объяснил – творчество не терпит организованности. Гениальные идеи рождаются из хаоса. В этом хаосе я и живу. Во-вторых, я вам ее не дам, – он мелко замахал гривой и тут же исправился, – Не дал бы, если бы она у меня и была. Потому что это строго конфиденциальные сведения. Мало кто из осуществляющих творческий процесс пожелает, чтобы его таскали в полицию или посещали со всякими вопросами. Я не работаю с плебеями. У меня исключительно нобили в сотрудничестве. А для них творчество, как правило, хобби, в случае обнародования которого их репутация пострадает. Так что – нет!
– Телефоны? Емаилы? Соцсети? – упорно перечислял Егерь. – На ваших фото встречаются одни и те же люди, стало быть, совместные создания миров случались не единожды. Как вы с ними связываетесь?
– Никак. Я же объясняю, когда зарождается шедевр, мир сам подбрасывает мне нужных людей, я встречаюсь с ними случайно: в кафе, в театре, в библиотеке.
– Какую постановку вы смотрели в театре последний раз, и когда это было? – голос Егеря стал жёстким и глухим, словно рычание бультерьера. Ничего хорошего оппоненту это не предвещало.
Артик явно потерялся:
– Я что, являюсь подозреваемым? Вы меня будто допрашиваете? «Кармен» – балет на прошлой неделе, кажется, в четверг.
– Где?
– В Театре современной драматургии. Необычная такая постановка…
– Мы проверим. – Егерь кивнул Веронике, та что-то забила в ноутбук, громко стуча клавишами.
– А в чем меня, собственно, подозревают? Мне нужно позвать адвоката?
– Пока нет необходимости, – спокойно уточнил Егерь. – Но предоставить нам координаты тех, с кем вы работаете, вам все равно придется.
– Нет, – отрезал Артик.
– Что вы делали вечером с восемнадцати до двадцати двух часов пятнадцатого июня? – Егерь и Артик стояли друг напротив друга, словно два гипнотизирующих друг друга орангутанга, слегка ссутулившись и подавшись вперед верхней частью туловища. Казалось, мгновение, искра, и они кинутся друг на друга.
– Мне надо свериться с ежедневником, но обычно в это время я творю в своей студии. Делаю наброски или описание к ним.
– Значит, ежедневник у вас все-таки имеется? И записи вы ведете. Не в абсолютном хаосе пребываете?
– Я еще и дневник веду! С третьего класса! И на заборе мелом писал! – рычал художник. – Я творческий человек! У меня все спонтанно и неожиданно. Как вдохновение накроет, так и творю.
– Вдохновение ваше нас как раз не интересует. Только координаты тех, с кем вы работаете. На ваших картинах изображены женщины в крови, связанные и с перерезанными горлом и животами. Мы можем осмотреть вашу студию?
– Не можете!
– Вы проводите реальные порнографические оргии с участием несовершеннолетних! – Вероника видела, шеф свирепеет. – На ваших фотографиях изображены сцены насилия, избиений и убийств. Есть большие сомнения, все ли остались живы в процессе вашего творчества.
– А что? Кто-то написал заявление в полицию? – Артик смотрел насмешливо, свысока. – Внутренняя кухня моего творчества не может быть обнародована. Иначе произведения потеряют ценность. Я продаю тайну и смерть, секс и вседозволенность.
– Иначе говоря, вы не гнушаетесь ничем? Какое угодно дерьмо сфотографируете, лишь бы купили? – подколол Егерь.
– Вне сомнений, – Артик скорчил презрительную мину. – Нарисовать и сфотографировать нет никаких проблем, а вот продать! Иди, попробуй! Тем более искусство в голодной стране! – он почти рычал, злился, от этого стала улавливаться легкая картавость. – Думаете, просто продавать картинки людям, которые по уши в долгах и страхе за будущее? Я творю для очень узкого круга. Капризного и избалованного. Я постоянно на пике эпатажа, на гребне моды, я создаю эту моду! Я пользуюсь всем, из чего можно вытянуть деньги. А лучше всего продаётся секс, смерть и тайна! Я изображаю все! БДСМ во всех его проявлениях, бойни, лужи крови, раздирание плоти – все, что вызовет бурю эмоций, любые чувства: страх, брезгливость, осуждение, восторг, все, что угодно, лишь бы не безразличие!
– Нам необходимы списки ваших мастеров, тех кто специализируются на шибари… – Егерь не договорил.
– Хрен вам, а не мастера. У вас на меня ничего нет. Я фотохудожник, часто пользуюсь фотошопом. Картинка и есть картинка!
– Вы испытываете неприязнь к женщинам? – Егерь чувствовал, как к презрению, которое его переполняло при одном взгляде на этого говнюка, добавлялась злость. Ярость разрасталась комком в животе, накалялась, жгла, расширялась в шаровую молнию, разматывалась, словно клубок обжигающих нитей.
Вероника сжалась и немного отодвинулась.
– Я поклоняюсь женщинам! На моих фотографиях они запечатлены королевами, богинями, ведьмами, призраками, безумно красивыми, отвратительно уродливыми и вообще во всех своих ипостасях. Дающие жизнь и обрекающие на смерть.
– Альфа и омега в одном лице, – прошептала Вероника за спиной у Егеря.
– Именно! – Артик ткнул в девушку крупным, корявым, совсем не эстетичным пальцем и тоже попятился от наступающего на него следователя. – Женщина – сложное необыкновенное существо, внутри которого идет постоянный суд, непрекращающейся выбор. Извечный вопрос: что она делает, производя потомство на свет? Дает жизнь? Или все-таки обрекает на смерть, рожая существо, обреченное умереть? Это основа моего перманентного хаоса, муки создателя и кризисы. Благодатное поприще для создания шедевров.
Артик уперся задом в мраморный стол и от неожиданности покачнулся. Егерь в ту же секунду воспользовался неустойчивостью художника, толкнул назад и прижал его гениталии коленкой к камню. Ко лбу художника приклеилось дуло пистолета.
– А какие муки создателя тебя, урода, мучают, когда ты притаскиваешь на свои порно оргии малолетних девочек? – зарычал следователь.
Артик скукоживался от боли и трепыхался перед Егерем, будто игрушка йо-йо на резинке. Упасть спиной на стол ему не позволяла растяжка и яйца, прижатые к столу, держаться над столом не хватало физической формы, слабый пресс и нависающий над ним разъяренный мужчина, приставивший пистолет к его взмокшему лбу.
– А-а-а! Ой-йой! – скулил верзила, внезапно превратившийся в суетливого и трепыхающегося человечка. – Вам это с рук не сойдет. Я вас лейтенантом сделаю. Я вас погон лишу!
– Сначала ты своих яиц лишишься! Говорят, кастратов вдохновение чаще посещает!
– У нас все добровольно! Я никого не заставляю! Они за это деньги получают! – скулил художник.
– Если тебя наркотой нашпиговать, как рождественскую утку, ты и на свинью залезешь! – Егерь сильнее надавил коленом. Вероника поморщилась. Она уже видела жалобу «…обширная гематома в области гениталий…».
