Командир неожиданно отбросил свою медлительность и сделал два-три шага вперед. Я встал, чтобы пропустить его, гадая, куда же он направляется.
Наконец-то Франц пришел в себя и сдавленным голосом произнес: «Слушаюсь!» Он быстро огляделся вокруг, низко пригнулся и нырнул в люк кормовой переборки.
Командир остановился на полушаге и посмотрел назад с повернутой на странный угол головой.
«Он ушел, Командир», — заикаясь, сказал Стармех.
Командир отвел ногу назад. Мне это напомнило фильм, который прокручивают назад. Как боксер с затуманенной после боя головой, чувства которого все еще неспособны адекватно воспринимать окружающую обстановку, он молча прошагал назад на свое место.
«Я собирался застрелить его».
Ну конечно же — пистолет в закутке Командира!
«Руль право на борт — держать курс два-три-ноль», — произнес он нормальным голосом. «Погрузиться на пятьдесят метров, Стармех».
«Шумы винтов на пеленге ноль-один-ноль», — доложил Германн.
«Очень хорошо».
Импульсы гидролокатора прошуршали по корпусу лодки.
«Отвратительно!» — прошипел Командир.
Все в центральном посту понимали, что он имел в виду Франца, а вовсе не ASDIC. «Франц, из всей команды — Франц! Какой позор!» Он передернулся от отвращения. «Под арест — я посажу его под арест».
Германн доложил, не поднимая голоса: «Шум винтов приближается, Командир».
«Держать курс два-четыре-ноль. Оба мотора малый вперед».
Истощив свой репертуар трюков, мы увертывались в строну уже в который раз.
Кислый запах приплыл через дверь носовой переборки. Как будто для того, чтобы «подсластить» атмосферу, кого-то стошнило.
Германн снова нахмурил брови. Каждый раз, как он делал такое лицо, я отворачивал свою голову и втягивал в плечи.
Шквал барабанных ударов, за которым последовал один ужасный разрушительный взрыв, и затем снова — как мощное перекатывающееся это — рев и бурление тонн вытесненной воды.
Эхо было подчеркнуто пятью резонирующими взрывами, все совсем близко. В течение секунд каждый незакрепленный предмет начал кататься или скользить в корму. Даже пока продолжались разрывы бомб, Стармех увеличил скорость и заорал «Откачивать!» Теперь он стоял позади горизонтальных рулевых, слегка согнувшись, как загнанное в угол животное.
Рев втягивавшейся в пустоты воды продолжался. Мы пробивались через бурлящий, шипящий водоворот с нагло работающим насосами.
Прежде чем Стармех смог остановить откачку, еще три разрыва сотрясли подлодку.
«Продолжать откачку!» Стармех произвел глубокий выдох и взглянул на Командира. Кажется, я уловил признак удовлетворения — он действительно был доволен, что его насосы могут продолжать работу.
«Ты им должно быть понравился, Стармех», — сказал Командир. «Это очень тактично с их стороны».
Было уже далеко после 04:00. Наши попытки вырваться уже продолжались — сколько часов? Большинство людей в центральном посту уселись, опустив головы на руки. Никто не смотрел вверх. Второй помощник глядел на нечто воображаемое на палубе.
Но, чудо из чудес, корпус все еще держался. Мы все еще могли двигаться, все еще имели нейтральную плавучесть. Моторы работали, винты вращались. Мы продвигались сквозь глубины на своей энергии. Стармех мог удерживать подлодку — он даже выровнял ее снова.
Мичман склонился над штурманским столом. Должно быть, он изучал что-то интересное, если не считать того, что его голова склонилась слишком низко. В правой руке он держал циркуль. Кончики игл воткнулись в линолеумное покрытие стола.
Старшина центрального поста засунул в рот два пальца, как будто он собирался насвистать нам мелодию.
Второй помощник пытался сымитировать невозмутимость Командира, но его выдавали руки. Они крепко сжали бинокль, который все еще висел у него на шее. Костяшки пальцев были белыми от напряжения.
Командир повернулся к гидроакустику. Глаза Германна были закрыты, и он вращал штурвал своего аппарата вправо и влево. Казалось, он выделил шум, который искал, потому что движения штурвала уменьшились до того, что в какой-то момент совсем прекратились.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Приглушенным голосом он произнес: «Шумы винтов удаляются в направлении один-два-ноль».
«Наверно, они думают, что прикончили нас», — сказал Командир. Итак, с одним все ясно, а что там другой?
Стармех ушел в корму, оставив Командира самому командовать горизонтальщиками.
Хныканье прекратилось, но я все же слышал спорадические всхлипывания из носового отсека.
Когда Стармех вернулся, его руки и предплечья были черными от масла. Я уловил несколько отрывков его доклада, произнесенного полушепотом. «Кормовое уплотнение — забортный выхлоп — компрессор — две шпильки срезало — закрепили клиньями — уплотнение все еще течет — не так уж плохо …»
Рядом со столом Командира лежал затоптанный картонный ящик с сиропом. Чехол от аккордеона лежал раскрытым в отвратительной слизи. На переборке не осталось висеть ни одной картинки. Я осторожно переступил через перевернутый портрет Командира флотилии.
В кают-компании среди полотенец и протекающих бутылок с яблочным соком лежали разбросанные книги. Мне пришла в голову мысль, что надо бы заняться приборкой, чтобы чем-то занять себя. Я наклонился, преодолевая закоченелость в суставах, и опустился на колени. Невероятно — я все еще мог двигать своими руками. Я делал себя полезным. Однако, осторожно: никакого шума, никаких стуков.
Через десять минут моих занятий мимо прошел Стармех. Под глазами у него были зеленоватые пятна. Ввалившиеся щеки, зрачки черные как угли. Он выглядел полностью погруженным в себя.
Я передал ему бутылку с соком. Принимая сок, он весь передернулся и затем плюхнулся на стул, чтобы выпить его. Но лишь только отняв бутылку от своих губ, тут же подскочил, слегка покачиваясь, как измотанный боец перед последним раундом. «Нельзя останавливаться…» — пробормотал он, уходя.
Ни с того ни с сего прозвучало три взрыва, но они звучали как удары по коже мягкого барабана. «Совсем не близко», — услышал я комментарий мичмана.
«Два-семь-ноль, медленно удаляются», — доложил гидроакустик.
Только подумать — где-то там существовала твердая земля. Холмы и долины… Обитатели домов в это время еще должны были спать — по крайней мере в Европе. Яркие огни в Нью-Йорке все еще должны были сиять, а мы вероятно находились сейчас ближе к Америке, чем к Франции после нашего последнего рывка в западном направлении.
Подводная лодка соблюдала полную тишину. Через некоторое время Германн шепотом доложил: «Шумы винтов на пеленге два-шесть-ноль, очень слабые. Обороты небольшие — похоже, что они уходят».
«Крадутся на самом малом ходу», — прокомментировал Командир, «обратив уши назад. Куда подевался второй? Продолжай пытаться уловить его».
Я слышал тиканье хронометра и падение капель конденсата в льялах. Германн искал звуки снова и снова, но ему не удалось установить контакт со вторым кораблем неприятеля.
«Подозрительно», — пробормотал Командир, «очень подозрительно».
Уловка — наверняка это уловка. Любой дурак сказал бы, что тут что-то не так.
Командир уставился невидящим взором в пространство. Он пару раз моргнул и сглотнул, явно не в состоянии решиться на какое-то действие.
Если бы я только понимал — в чем заключалась игра. Мне хотелось спросить, каковы были наши шансы, но мой рот был наглухо закрыт. В голове у меня бушевал кратер вулкана, извергавший лопающиеся пузыри.
«Больше никаких звуков?» — спросил Командир.
«Нет, господин Командир».
На часах около 05:00.
Никаких звуков? Непостижимо. Неужели они в действительности бросили охоту, или предполагали, что мы затонули?
Я пробрался обратно в центральный пост. Командир шепотом держал совет с мичманом. Я расслышал: «… всплытие через двадцать минут».
Я не поверил своим ушам. Неужели мы выпутались? Или нам нужно всплывать, потому что нет альтернативы?
Гидроакустик начал что-то говорить, помедлил, и стал снова вращать штурвал своего гидролокатора. Должно быть, он услышал слабый шум. Штурвал поворачивался почти незаметно, когда он пытался поймать его источник.
