Жизнь рабочих
Об уровне жизни рабочих можно судить не только по известной статистике [97], включающей данные фабричных комиссий царской России, но и по данным анкетирования многих тысяч рабочих, которое проводилось в 1913–1914 гг. обществами экономистов на сотнях предприятий.
Одно подобное анкетирование, скажем, проводилось Обществом экономистов при Киевском коммерческом институте, директором которого был известный в те годы экономист профессор Митрофан Викторович Довнар-Запольский (1867–1934). Результаты были опубликованы в «Известиях» этого института и затем отдельной брошюрой. Довнар-Запольский считал, что невозможно объективно представлять экономическую ситуацию без досконального изучения реальной жизни. Анкета Общества экономистов и результаты анкетирования стали заметным эпизодом на Всероссийской выставке 1913 года, а ее материалы и выводы сразу стали применяться на институтских занятиях, их тщательно изучали будущие экономисты. В исследовании опрашивались 5630 работников на 502 предприятиях ремесленной промышленности Киева в 1913 году. Подобные анкетирования рабочих разных сфер производства проводились в то время и в других городах.
Эти социологические (и вполне репрезентативные по нынешним критериям) исследования давали более полную и объективную картину, чем статистика царских (государственных) фабричных комиссий. И как это ни удивительно, показывали более высокий уровень жизни. Это можно понять, если учесть, что фабричные комиссии ежегодно инспектировали не все, а наиболее проблемные заводы и фабрики, где было больше жалоб от рабочих, а анкетирования проводились как на проблемных, так и на благополучных предприятиях (по репрезентативным выборкам).
Анализ этих данных приводит к следующим выводам:
1. Около 30 % от общего числа рабочих составляли высококвалифицированные добросовестные работники со стажем — их годовой доход был более шестисот рублей (примерно столько же получал за год младший офицер в российской армии, а русское офицерство было элитой страны). Они жили весьма благополучно и не испытывали практически никаких проблем. Это те, кого иногда называли «рабочая аристократия». Интересно, что их было далеко не так мало, как мы себе представляли, почти треть от общего числа.
2. 17 % рабочих получали минимальный доход, 100–120 рублей в год. К ним относились подростки, только начинающие свой жизненный путь, часть наиболее молодых и не самых опытных работниц текстильной промышленности (и конфетных или кондитерских фабрик), а также асоциальная часть рабочих — бессемейные одиночки-неудачники (или имеющие проблемы со здоровьем, которое не позволяло им работать в полную силу), или пропойцы, которые действительно жили на «дне»: снимали угол, иногда у самого работодателя, или в складчину с такими же неудачниками. Однако из анкетирования следует, что и беднейшим рабочим зарплаты хватало на все первоочередные нужды (питание, одежда и прочее). При этом ежемесячно у них оставались на руках свободные деньги (не менее 5 % от зарплаты) — вероятно, они их просто пропивали. При этом даже если человек пил как сапожник (и действительно, согласно анкетам, именно сапожники пили тогда больше всех), он не мог пропить более 9 % этой низкой зарплаты.
3. Около 53 % рабочих не входили ни в число «рабочей аристократии» (30 %), ни в 17 % беднейших. Каков же усредненный портрет такого рабочего? Он таков:
Это глава семьи, работающий в семье один (60–70 % в этой категории) и обеспечивающий семью. При этом на питание семьи (а семьи были большими) в среднем тратилось менее половины заработка (до 49 %). В Европе и США в то время на питание тратили на 20–30 % больше (!). Да, русский рабочий потреблял гораздо меньше мяса, но это, пожалуй, единственный крупный минус, который относится к питанию. Впрочем, для приехавших в город из деревни вряд ли это было сложно, поскольку в русской деревне потребление говяжьего мяса («убоины») традиционно было низким. Кстати, не из-за голодухи, а по причине особенностей деревенского труда в нашем климате.
От 20 до 40 % рабочих (в основном семейных) снимали (арендовали) отдельные квартиры, а остальные — комнаты в коммунальном жилье. Средняя оплата за аренду жилья составляла 19 % от семейного бюджета. Немало рабочих имели недвижимую собственность: небольшие земельные наделы или личные одноэтажные домики. В Московской губернии — 31 % рабочих, на Урале — 32 %, на Украине — 20 %. 40 % горнорабочих Урала имели собственные земельные участки. В особенно хорошем положении находились уральские рабочие, особенно правительственных заводов — Ижевского и Воткинского. Напомню, что в Гражданскую войну рабочие этих заводов выступили против большевиков с оружием в руках и воевали затем в армии Колчака.
Оставили личные воспоминания о жизни рабочих до 1917 года и известные советские деятели.
По воспоминаниям советского премьера Алексея Николаевича Косыгина (он родился в 1904 году), его отец был квалифицированным петербургским рабочим. Семья из шести человек (четверо детей) жила в трехкомнатной отдельной квартире, работал только отец — и без проблем содержал семью.
Никита Сергеевич Хрущев во время визита в США, на ленче в его честь, устроенном 19 сентября 1959 года киностудией «XX век-Фокс», вспоминал:
Я женился в 1914 году, двадцати лет от роду. Поскольку у меня была хорошая профессия — слесарь — я смог сразу же снять квартиру. В ней были гостиная, кухня, спальня, столовая. Прошли годы после революции и мне больно думать, что я, рабочий, жил при капитализме гораздо лучше, чем живут рабочие при советской власти. Вот мы свергли монархию, буржуазию, мы завоевали нашу свободу, а люди живут хуже, чем прежде. Как слесарь в Донбассе до революции я зарабатывал 40–45 рублей в месяц. Черный хлеб стоил 2 копейки фунт (410 граммов), а белый — 5 копеек. Сало шло по 22 копейки за фунт, яйцо — копейка за штуку. Хорошие сапоги стоили 6, от силы 7 рублей. А после революции заработки понизились, и даже очень, цены же — сильно поднялись…
Он говорил это в 1959 году!
Замечу, что первоисточник этой цитаты мне найти не удалось (вероятно, это было опубликовано в одной из американских газет в дни визита Хрущева в США), но немного ниже приведу сходное высказывание из его опубликованной в 1997 году книги «Воспоминания» [117].
Но, может быть, молодой Никита Хрущев принадлежал к высококвалифицированной рабочей аристократии, и его уровень жизни резко отличался от большинства рабочих?
Отнюдь: к 1917 году Хрущеву было только двадцать два года, и получить такую квалификацию он просто не успел.
В 1909 году рабочие, требуя прибавить зарплату, говорили «только плохой слесарь получает 50 рублей в месяц — а хороший слесарь получает 80–90 рублей». Хрущев получал 40–45 рублей. Следовательно, он получал не как хороший, а как «плохой слесарь» — вернее начинающий, молодой.
Этими разъяснениями о «плохом и хорошем слесаре» предваряется еще одно, более лукавое высказывание Никиты Сергеевича. Более лукавое, т. к. будучи на пенсии в СССР он не мог писать все прямо. В книге «Воспоминания» Хрущев писал:
…иной раз брали грех на душу и говорили, что в старое время, дескать, жилось хуже. Грех потому, что хотя и не все, но высококвалифицированные рабочие в том районе Донбасса, где я трудился, до революции жили лучше, даже значительно лучше. Например, в 1913 году я лично был обеспечен материально лучше, чем в 1932 году, когда работал вторым секретарем Московского комитета партии. Могут сказать, что зато другие рабочие жили хуже. Наверное, хуже. Ведь не все жили одинаково… [117, с. 191, 247].
Продолжим анализ статистических данных 1913–1914 гг.
Расходы на одежду для одиноких рабочих составляли в среднем 15 %, для семейных — около 13 % (напомню, что семейные рабочие это, как правило, рабочие с высокой квалификацией и немалым стажем работы, и зарабатывали они заметно больше одиноких). Итак, 49 % на питание, 19 % на жилье, 13–15 % на одежду. Ежемесячно в среднестатистической рабочей семье оставалось около 17–19 % свободных денег. Эти деньги тратились как на развлечения (в то время в крупных городах открывалось немало народных домов, предшественников дворцов культуры в СССР, где выступали знаменитые артисты и работали различные общества), так и на религиозные нужды, а для некоторых категорий рабочих — на «товарищескую солидарность» (взносы в страховые кассы или в пользу зарождавшихся профсоюзов).
Важно отметить (это указано в анкетах самих рабочих), что расходы на здоровье и образование детей занимали в семейном бюджете весьма скромное место (из остававшихся свободных денег) — потому, что власти учитывали эти нужды и создали систему предельно дешевого начального образования и бесплатной медицины для бедных. В той же области очень продуктивно проявляли себя и благотворительные общества.
