Тем временем музыка кончилась и со стороны площади донеслись восторженные крики толпы.
– Людям понравилось, – констатировал Радек. – Это отлично!
И Радек, и Петренко, и Саляев – каждый из них в своё время убеждал Соколова в необходимости устройства службы внутренней безопасности государства. Тот же Ярослав уже дважды выдворял людей Строгановых прочь из пределов Ангарии. Причём второй раз пограничникам предлагались немалые деньги за возможность пропуска группы в земли княжества. Покуда незадачливых шпионов выдавала их прямо-таки кричащая непохожесть на остальных переселенцев, но это не могло повторяться каждый раз и гарантировать безопасность со временем стало бы просто невозможно. Конечно, тот же Петренко, мог бы заняться этой проблемой, но у него было слишком много работы в пограничном воеводстве. А тут требовался профессионал, коих среди людей Матусевича было изрядно. Точнее, его группа контртеррористического отдела КГБ только из них и состояла и использовать их единственно как щит от маньчжур, лишь посылая оружие, боеприпасы и пополнение, было непродуктивно. Матусевич и сам ранее намекал Соколову на необходимость создания хотя бы базы института контрразведки, способной к саморазвитию, как прицел на будущее. Но тогда дело стопорилось тем, что майору госбезопасности верхушка первоангарцев до конца не доверяла. И только в последние годы эти настроения резко переменились. Благодаря отличной работе Игоря Олеговича на посту воеводы огромного и сложного по всем параметрам края, его, наконец, оценили должным образом. К этому времени Матусевич не только с успехом отбил все попытки маньчжур атаковать его крепость на Сунгари, но и наносил им большой урон постоянными вылазками на их территорию. В том числе и отрядами местных племён и родов. Солоны, нанайцы, гогулы сотрудничали с ангарцами, активно торговали с ними, а дауры и вовсе считали себя народом, принадлежащим державе далёкого князя. Союзники маньчжур – дючерские племена были выдавлены из бассейна Амура большей частью на север, в земли отошедшие Руси. Таким образом, они попали между молотом и наковальней и в скором будущем должны быть замирены, лишившись поддержки своего хозяина – маньчжурской державы Цин. Меньшая часть их бежала на юго-запад, в верховья Сунгари. Сами же маньчжуры после полного разгрома их войска, посланного к Сунгарийску, более не давали знать о себе, сохраняя полное молчание. Даурские князья, в частности майор вассальной рейтарской конницы Лавкай, предполагали по весне появление переговорщиков из Мукдена.
– Внимание, внимание! Говорит Ангарск! Говорит Ангарск! Передаем первый выпуск "Вестей Сибири" по радио! – донеслось вдруг до Вячеслава.
– Николай! – будто очнувшись от тяжёлых мыслей, Соколов пихнул профессора в плечо и увлёк за собой. – Пошли, надо это видеть!
Сеул, Чхандок (Дворец Процветающей Добродетели). Январь 1645.
Секретный парк Пивон по обыкновению был тих и совершенно безлюден. Стража незримо охраняла двух мужчин, решивших прогуляться по аллеям. Под подошвами тёплых войлочных сапог поскрипывал мягкий, как пуховая перина, снег. Крупные хлопья снежинок медленно падали с неба, тихонько шурша в вечернем воздухе. Дорожка вилась вглубь парка, огибая аккуратно подстриженные, овальной формы кусты и неглубокие овражки, огороженные изящным резным заборчиком. Шагая неторопливо и размеренно, они негромко переговаривались. Казалось отец и сын чинно беседуют о чём-то отвлечённом. Однако это было не так, в груди молодого человека бушевали сильные чувства. Одно из которых – беспредельное уважение к отцу, а другое – любовь к родной стране, а ещё чувство несправедливости в окружавшей его действительности. И забрезжившая вдруг возможность всё изменить, перестав с чувством покорности ждать очередного хозяина, сетуя на тяжёлую судьбу.
А властитель Кореи, ван Ли Инджо в этот момент отчитывал его, своего среднего сына, принца Хёджона, за непослушание. Тот защищался будто нехотя, сохраняя должное почтение к отцу.
– И почему ты смеешь поддерживать кружки вздорных вольнодумцев столь открыто? – не глядя на сына, спрашивал Инджо. – Ты позоришь меня. Ты только недавно вернулся домой из Мукдена. Империя Цин проявила величайшее добродушие, отпустив тебя на Родину!
– Отец, – учтиво отвечал принц. – Эти, как ты говоришь, вольнодумцы, хотят помочь своей Родине. Неужели ты не видишь эту косность, что поглощает собой всё, абсолютно всё? Орды чиновников… Эти ленивые янбаны! Они не работают, они служат сами себе, объедая крестьян! Их количество только растёт!
– Довольно! – позволил себе слегка повысить голос ван. – Ты заговариваешься, Хёджон! Я не позволю тебе идти против наших устоев, это уже слишком! Ты меня понял?
– Да, отец, – склонив голову, тихо проговорил принц. – Прости меня за глупость и дерзость.
Долгое время Инджо сохранял молчание, и только подходя к внутренним дворцовым воротам, он спросил Хёджона:
– Что ты хотел рассказать мне о северных варварах?
– Они не варвары, отец, – мягко возразил принц. – Мне говорили о них многое, причём самые хорошие люди своей страны. Которые болеют душой за Отчизну! – он сделал небольшую паузу, после чего говорил уже более мягким, почтительным голосом. – К тому речь северян слишком богата для варваров, а оружие слишком сильное. И рассказы о самоходном корабле…
– Это лишь слова, – оборвал его ван. – Я тоже их слышал.
– А проклятые маньчжуры их видели! – широко улыбнулся сын, повернувшись спиной к воротам. – И чувствовали на себе мощь речного властелина.
– Не может этого быть, – покачал головой Инджо. – На север от Мудангана лишь дикие леса и редкие поселения варварских племён…
– Ты уговариваешь сам себя в этом, отец! – в отчаянии воскликнул Хёджон. – Ты не хочешь знать истину!
– Замолчи! – зашипел вдруг ван. – Если северные варвары стали так важны для тебя – уходи!
– Как прикажешь, уважаемый отец! – выкрикнул Хёджон, поклонился и быстро зашагал прочь, к воротам внутреннего двора Чхандока, распугивая своим видом слуг и чиновников, неловко отбегавших в сторону, чтобы не быть на пути принца.
– Ван прогнал его… Хёджон снова прогневал отца… Возмутитель спокойствия и устоев… – зашелестели слова среди сановников, приторно улыбавшихся молодому человеку ещё мгновение назад.
Ли Инджо чинно прошёл мимо склонившихся в поклонах людей и, сопровождаемый группой ждавших его возвращения чиновников, прошествовал во дворец. Лишь только оставшись наедине с самим собой, перед встречей с пхансо* по делам церемоний он позволил себе улыбнуться:
– К кому душа лежит, к тому и ноги несут. Пусть так и будет… Я буду ждать твоего возвращения, Хёджон.
Конечно же он знал о том, кто подобным образом вразумил только-только вернувшегося из Мукдена сына. Сон Сиёль, советник по вопросам ритуалов и негласный наставник принца, . Ван так же вёл свою игру. Нужно было многое узнать о северном соседе, но сделать это нужно было так, чтобы маньчжуры никоим образом не прознали про замыслы вассального вана. Хёджон был любимым сыном своего отца, но оставить престол ему Инждо не мог, только лишь по причине стойкой ненависти принца к захватчикам. Ибо ещё одно нападение маньчжур Корея попросту не переживёт.
* Пхансо – ранг высшего чиновника, соответствующего министерскому.
Хверён-Туманный, река Туманган. Февраль 1645.
Выйдя из Хверёна, отряд принца далее двигался по льду Тумангана, мимо его пустынных, покрытых ослепительно белым снегом низких берегов. Шесть десятков запряжённых в повозки и навьюченных мулов шли по неглубокому снегу, что покрывал замёрзшую реку. Ночёвки устраивали в редких и бедных деревеньках, что прятались от чужих глаз немного поодаль от берега, и поближе к сопкам, поросшим низким лесом. К устью пограничной реки корейцев вёл офицер дворцовой гвардии Ан Чжонхи и с ним был полусотня отборных солдат, а также несколько чиновников из числа сочувствовавших движению сирхак или его членов. Принца Хёджона сопровождали его многочисленные друзья, а также отряд аркебузиров, которому военный начальник провинции Хамгён доверил сопроводить принца до северной границы Кореи, где он и должен был находиться в изгнании, покуда ван не сменит гнев на милость. Слуги и крестьяне-проводники составляли до половины численности каравана. Принц сидел в своём возке нахохлившись – Хёджону до сих пор было стыдно за себя перед отцом. Как он ошибался в нём! И как ловко отец провёл своего сына, сыграв на присущей молодости резкости и глупости. Вот что значит жизненный опыт и мудрость! Она даёт возможность извлечь из тупиковой ситуации максимум возможного. Конечно же, ван Кореи не мог просто так отпустить сына, возможного наследника престола к врагам Цин, а вот выгнать его на северную границу, где тот сможет набраться ума и образумиться – запросто!
