Сын Марии Долгоруковой, вышедшей впоследствии замуж за графа Георгия Берга, оставил записки, в которых рассказывал о том, что слышал от своей матери. В этих записках граф Борис Берг писал: «Вава должна была родиться при дворе Борджиев, где она нашла бы подходящую для себя атмосферу. Вава, зная, что Катя будет отсутствовать почти все лето, скроила дьявольский план».
Вава привезла Муш в «Бабигон» и отвела к Александру, а сама стала ждать, когда девушка выйдет от императора. Прошло немало времени, прежде чем заплаканная и взволнованная Муш вышла из комнаты царя.
Интриганка уже торжествовала, как вдруг ее постигло глубокое и неожиданное разочарование. Оказалось, что Александр долго и подробно расспрашивал девушку о ее жизни, о ее планах и потом внимательно и сочувственно слушал ее рассказ о бедствиях и нищете, обрушившихся на нее, о смерти матери и равнодушии родственников. В конце рассказа Муш, расчувствовавшись, заплакала и увидела слезы и в глазах Александра. Вслед за тем царь встал и, достав из письменного стола кошелек с золотыми монетами, попросил Муш взять их себе, сказав: «Я был у вас в Тепловке и был знаком с вашими родителями. Царство им Небесное. Я позволяю себе в их память поднести вам эту помощь. Простите мне, милая барышня, что я временно упустил вас из виду. Вы станете и впредь получать мою стипендию. Когда вам будет необходимо, вы всегда можете обращаться ко мне». Затем Александр отечески обнял ее и, поцеловав в лоб, сердечно распрощался.
Потрясенная рассказом, Варвара Шебеко впервые в жизни поверила в любовь и верность, убедившись, что для Александра не существуют более никакие другие женщины, кроме его единственной возлюбленной — Катеньки Долгоруковой.
Новелла 6
Сватовство и обручение цесаревича Александра Александровича
В то время, когда происходили все эти события, цесаревич Александр Александрович решил жениться и остановил свой выбор на Дагмаре, которая вот уже более года безраздельно владела его сердцем. Однако из-за того, что Александр был скромен и застенчив, он не говорил Дагмаре о своих чувствах, хотя догадывался, что бывшая невеста покойного его брата, кажется, неравнодушна к нему.
Летом 1866 года новый цесаревич уехал путешествовать в Европу с намерением заехать и в Копенгаген и там еще раз проверить свои чувства по отношению к Минни, как звали Дагмару в узком семейном кругу Романовых.
И когда он увидел ее снова, решимость объясниться с Дагмарой стала непреоборимой. И все же сначала цесаревич решил посоветоваться с отцом: «Я чувствую, что могу, и даже очень, полюбить милую Минни тем более, что она так нам дорога. Дай Бог, чтобы все устроилось, как я желаю. Решительно не знаю, что скажет на все это милая Минни; я не знаю ее чувства ко мне, и это меня очень мучает. Я уверен, что мы можем быть так счастливы вместе. Я молюсь усердно Богу, чтобы Он благословил меня и устроил мое счастье».
Наконец 11 июня он решился сделать предложение, о чем в тот же день писал отцу: «Я уже собирался несколько раз говорить с нею, но все не решался, хотя и были несколько раз вдвоем. Когда мы рассматривали фотографические альбомы вдвоем, мои мысли были совсем не на карточках; я только и думал, как бы приступить с моею просьбою. Наконец я решился и даже не успел всего сказать, что хотел. Минни бросилась ко мне на шею и заплакала. Я, конечно, не мог также удержаться от слез. Я ей сказал, что милый наш Никс много молится за нас, конечно, в эту минуту радуется с нами. Слезы у меня так и текли. Я ее спросил, может ли она любить еще кого-нибудь, кроме милого Никса. Она отвечала мне, что никого, кроме его брата, и снова мы крепко обнялись. Много говорили и вспоминали о Никсе, о последних днях его жизни в Ницце и его кончине. Потом пришла королева, король и братья, все обнимали нас и поздравляли. У всех были слезы на глазах».
Семнадцатого июня 1866 года была помолвка в Копенгагене, а через три месяца нареченная невеста прибыла в Кронштадт, где ее встретили император, императрица и все члены их семьи. Из Кронштадта они поехали в Царское Село, а 17 сентября 1866 года, в день Веры, Надежды, Любви и матери их Софьи, в чудесный, ясный и по-летнему теплый день въехали в Петербург. Весь Невский проспект был заполнен бесконечной вереницей золоченых и придворных карет, многочисленной свитой, следовавшей верхом за каретой невесты, в которой рядом с нею сидела и императрица-мать. Дома были украшены цветами, коврами, русскими и датскими флагами.
Возле Казанского собора шествие остановилось, и члены царской фамилии взошли на ступени храма, где их встретил митрополит Исидор и причт, окруженный клиром. После молебна молодые поехали в Зимний дворец, и принцесса непрерывно кланялась на обе стороны, прижимая руки к сердцу.
А вечером цесаревич, Дагмара и императрица Мария Александровна проехали по главным улицам Петербурга, встречаемые радостными, восторженными кликами.
Тринадцатого октября состоялся обряд обручения, миропомазания и наречение новым именем — великой княжной Марией Федоровной, а еще через полмесяца был издан манифест о вступлении в брак Александра Александровича и Марии Федоровны, и в честь их бракосочетания была объявлена амнистия, а с неисправных должников были сложены недоимки и взыскания.
Датской принцессе было непросто занять подобающее ей место в российской императорской семье и при петербургском дворе, но она успешно справилась с этим, вызвав, правда, неудовольствие партии великого князя Константина Николаевича и откровенную радость их политических противников.
«Цесаревна Мария Федоровна, — писал князь П. В. Долгоруков, — хотя не красавица в полном смысле слова, но женщина необыкновенно приятная лицом, взглядом, обхождением, разговором, женщина очень умная, но властолюбивая и совершенно преданная понятиям ретроградным». Долгоруков объяснял эту реакционность Марии Федоровны полученным ею воспитанием и ее природными корнями. «Отец ее, — продолжал Долгоруков, — датский король, преисполнен аристократической спеси, ненависти к либерализму и к современным идеям, а мать, родом из Гессен-Кассельского рода, который разбогател в XVIII веке, продавая своих подданных в английскую армию: за солдата, который возвращался увечным, платилось столько-то процентов прибавки, а за солдата убитого или умершего платилось еще большая прибавка».
Разумеется, Мария Федоровна и при дворе своего свекра опиралась на тех царедворцев, которые были близки ей по духу и взглядам. И первым из них оказался шеф жандармов и начальник III Отделения граф Петр Андреевич Шувалов, а вторым — его двоюродный дядя, гофмаршал двора цесаревича, Владимир Яковлевич Скарятин — сын Якова Федоровича Скарятина, одного из убийц императора Павла.
Новелла 7
Второе покушение
Шестнадцатого мая 1867 года император с двумя своими сыновьями — Александром и Владимиром — и с большой свитой выехал в Париж на Всемирную выставку и 20 мая прибыл в столицу Франции. Их встречал Наполеон III, поселивший высоких гостей в Елисейском дворце, в тех же апартаментах, которые в 1814 и 1815 годах занимал Александр I. Каждый день пребывания императора и великих князей в Париже ознаменовывался пышными и блестящими торжествами и празднествами: обед и бал в Тюильри сменился парадным спектаклем в Опере, а затем последовало и посещение Выставки. Однако официальный протокол не отражал всего многообразия мероприятий, к которым приобщился в Париже Александр II. Не знали об этом и приставленные к царю французские агенты. А дело было в том, что Александр собрался в Париж не только потому, что ему хотелось увидеть великий город, двор Наполеона III и Всемирную выставку, но и потому, что там ждала его Катенька Долгорукова. В первый же день приезда Александр отправился в Комическую Оперу, но уехал со спектакля, заявив, что он скучен. Вернувшись в Елисейский дворец, царь около полуночи постучал в двери апартаментов графа Адлерберга и попросил у него немного денег.
— Сколько вам нужно? — спросил удивленный граф.
— Даже не знаю, может быть, сотню тысяч франков?
Адлерберг дал Александру сто тысяч, и как только царь ушел, министр двора тут же сообщил находившемуся в том же дворце шефу жандармов Шувалову, что Александр ушел, как он сказал, на прогулку и просил его не сопровождать.
Шувалов не забеспокоился, потому что по инструкции за царем должны были следовать русские агенты. Однако время шло, а Александра не было. Он вернулся во дворец в три часа ночи. А утром агенты доложили, что царь взял наемный фиакр и поехал на улицу Рампар, в дом, где остановились, как выяснили агенты, две знатные дамы-иностранки: одна из них была Китти Долгорукова, вторая — жена ее брата Михаила, до замужества итальянская маркиза Вулкано.
А 25 мая в честь Александра на Лоншанском поле был устроен смотр войск. После смотра Александр, Наполеон III и свиты обеих императоров неспешно и торжественно поехали к городу через Булонский лес. Наполеон, Александр и оба великих князя сидели в одной открытой коляске, как вдруг раздался выстрел, но пуля попала в лошадь французского шталмейстера, ехавшего рядом. Стрелявшего задержали. Им оказался двадцатилетний польский эмигрант Антон Иосифович Березовский, сыч бедного дворянина Волынской губернии. Шестнадцати лет он участвовал в восстании 1863 года, а потом бежал за границу. Два года он работал в слесарной мастерской и не был связан ни с какими революционными организациями. Когда его предали французскому суду присяжных заседателей, он заявил, что покушение на царя было задумано и осуществлено им самим без чьей-либо помощи и соучастия. Покушение он считает своим личным делом и просит рассматривать как акт мести за вековое угнетение Польши и за те жестокости, которые совершали русские войска и царская администрация при подавлении восстания 1863 года. Симпатии к Польше были во Франции многовековой традицией. Березовского суд присяжных приговорил к пожизненной каторге. Забегая вперед, скажем, что осужденный провел на каторге почти 30 лет. Лишь в 1906 году он был помилован премьер-министром Клемансо, но когда ему сообщили об освобождении, Березовский отказался оставить место заключения.
