В осажденной Москве
Гибель огромной советской группировки на юго-западном направлении оживила надежды Гитлера на захват Москвы еще до наступления зимы. На московское направление переключалась значительная часть немецкой армии. 7 октября в районе Вязьмы была окружена основная часть Западного и Резервного фронтов, 9 октября – Брянского фронта. Путь на Москву был открыт. Вызванный в эти дни к Сталину военный летчик А. Е. Голованов застал его одного. Сталин молча сидел на стуле, на столе стояла нетронутая еда.
Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила.
– У нас большая беда, большое горе, – услышал я наконец тихий, но четкий голос Сталина. – Немец прорвал оборону под Вязьмой […] После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин так же тихо сказал:
– Что будем делать? Что будем делать?! […]
Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой страшной душевной муки. Мы встречались с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся[610].
Тяжелое состояние Сталина, видимо, частично объяснялось болезнью. По словам маршала Жукова, в эти дни у Сталина был грипп. Соблюдать постельный режим, однако, не было возможности. В критической ситуации Сталин продолжал активно работать, контролируя подготовку и переброску под Москву всех возможных резервов, пытаясь восстановить управление армией. Частью этих мер был отзыв Жукова с Ленинградского фронта и назначение его командующим войсками на московском направлении. 8 октября Сталин подписал постановление ГКО о подготовке к уничтожению предприятий Москвы и Московской области. В список на уничтожение было включено 1119 объектов[611]. 14 октября немцы захватили Ржев и Калинин. До Москвы оставались считаные километры.
По свидетельству Микояна, 15 октября в 9 часов утра у Сталина собралась группа высших советских руководителей (помимо себя, Микоян назвал Молотова, Маленкова, Вознесенского, Щербакова, Кагановича). Сталин сообщил, что немцы могут прорвать фронт под Москвой, и предложил эвакуировать иностранные дипломатические миссии и правительственные учреждения. По утверждению Микояна, Сталин предполагал удерживать Москву в любом случае, ведя уличные бои до подхода резервов, способных выбить немцев[612]. По результатам обсуждения 15 октября за подписью Сталина было оформлено постановление ГКО. Сам Сталин решил оставаться в столице до последнего момента. В постановлении по этому поводу говорилось: «т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке»[613]. Однако необходимые меры были приняты. По свидетельству А. М. Василевского, который с небольшой группой работников Генштаба также оставался в Москве при Сталине, были подготовлены самолеты для возможной эвакуации в последний момент[614].
Решение об эвакуации Москвы вызвало прежде всего массовый выезд советских чиновников, особенно многочисленных в столице. Сборы были недолгими и лихорадочными. Даже в здании ЦК ВКП(б) после эвакуации «царил полный хаос»: «многие замки столов и сами столы взломаны, разбросаны бланки и всевозможная переписка, в том числе секретная […] Вынесенный совершенно секретный материал в котельную для сжигания оставлен кучами, не сожжен […]»[615]. Пользуясь неразберихой, многие из чиновников, бросив вверенные им предприятия и учреждения, спасали себя, свои семьи и имущество. Из города потянулись вереницы служебных машин. Были отмечены многочисленные случаи хищений казенных средств и вывоза ценностей. По официальным данным, 16 и 17 октября более тысячи московских коммунистов уничтожили свои партийные документы[616]. Бегство чиновников и слухи спровоцировали панику среди населения Москвы. Она переросла в заметные беспорядки, начавшиеся 16 октября и продолжавшиеся несколько дней. Судя по многим документам и мемуарным свидетельствам, беспорядки в основном были трех типов. Первый – грабежи магазинов, заводских складов (особенно запасов спирта), нередко сопровождавшиеся пьяными оргиями. Второй – нападения на автомобили, в которых из Москвы отправлялись эвакуированные и их имущество. Случалось, что такие нападения сопровождались грабежом. Третий – стихийные митинги рабочих на заводах и фабриках, в том числе оборонных, вызванные невыплатами обещанного денежного пособия и слухами о предстоящем уничтожении предприятий. Чувствуя себя преданными и брошенными, рабочие в ряде случаев препятствовали вывозу оборудования, требовали разминировать заводы[617].
Поскольку верхушка советского руководства не выехала из Москвы 15 октября, как предполагалось первоначально, 16 октября Сталин вызвал к себе на квартиру группу соратников. Подробности об этой встрече сообщил в мемуарах нарком авиационной промышленности А. И. Шахурин, приехавший первым. Кремль выглядел безлюдным. Передняя квартиры Сталина была открыта. Сталин курил и молча ходил по столовой. В квартире были видны следы подготовки к эвакуации – из книжного шкафа исчезли книги. На Сталине были привычная куртка и брюки, заправленные в сапоги. Однако в местах сгиба в сапогах были дыры. Поймав удивленный взгляд Шахурина, Сталин объяснил ему: «Обувку увезли»[618].
Свидетельства Шахурина, опубликованные еще при советской власти, однозначно указывали на то, что Сталин готовился к возможной эвакуации из Москвы. Однако в последующие годы Г. А. Куманев напечатал свои записи бесед с Шахуриным, в которых этот эпизод подвергся кардинальной ревизии. Шахурин якобы говорил: «Вхожу в столовую, одновременно из спальни туда входит Сталин. Здороваемся. Он курит и ходит. В столовой вся мебель на обычном своем месте. Сталин одет как обычно: куртка и брюки, заправленные в сапоги»[619]. Очевидно, что в новой версии читателям ненавязчиво внушается вывод: Сталин и не собирался уезжать из Москвы. Красноречивые эпизоды с пустым книжным шкафом и увезенной обувью исчезли. Не вдаваясь в рассуждения о причудах человеческой памяти и политических пристрастиях интервьюеров, отметим, что Сталин просто не мог не предусматривать возможность эвакуации из Москвы, хотя и собирался сделать это в последний момент. Кстати, о мебели. Дочь Сталина Светлана вспоминала, что даже год спустя, осенью 1942 г., квартира в Кремле была «пуста и неуютна. В столовой у отца стояли пустые книжные шкафы – библиотеку вывезли в Куйбышев»[620].
Однако вернемся к 16 октября 1941 г. Дальнейшее описание встречи на квартире у Сталина в воспоминаниях Шахурина совпадает с записями Куманева. Вскоре за Шахуриным пришли Молотов, Маленков, Щербаков и другие. Садиться Сталин не предложил. Походив взад-вперед, он задал прибывшим вопрос: «Как дела в Москве?» Шахурин рассказал, что на одном из заводов не всем рабочим выдали зарплату, что в городе не ходят трамваи и не работает метро, что закрыты булочные и другие магазины, что наблюдаются случаи мародерства. Сталин отдал соответствующие распоряжения: перебросить самолетами денежные знаки и наладить работу транспорта и торговли. Подводя итоги короткому разговору, он успокоил себя и соратников: «Ну, это ничего. Я думал, будет хуже»[621]. В последующие несколько дней ситуация в Москве действительно стабилизировалась. В значительной мере это было связано с введением в столице с 20 октября осадного положения и массовыми задержаниями и арестами «подозрительных элементов»[622].
