находившихся на борту Армады, направлявшейся за ними, и соединение двух армий привело бы к разгрому англичан, которые не выигрывали крупных сухопутных сражений с континенталами со времен Вернейля в 1424 году. Декларация Елизаветы была аристократическим нахальством (и, как отмечает литературный критик Мэри Бет Роуз по поводу этой и других речей королевы-девственницы, она проявила еще большее нахальство в своей "риторической технике, [которая] включает успокоение широко распространенных страхов по поводу женского правления путем соблюдения условностей, предполагающих неполноценность женского пола только для того, чтобы вытеснить его"⁸).
Еще в 1657 г. ученый Джошуа Пул в своей цитатной книге "Английский Парнас" восхищался своими соотечественниками-англичанами как "смелыми, дерзкими, авантюрными, воинственными". Хотя ограниченные налоговые полномочия английских и шотландских королей не позволяли им принимать активное участие в континентальных войнах вплоть до 1690-х годов, отдельные англичане сохраняли общеевропейскую репутацию добровольцев или наемников, набранных из тех, кого Фрэнсис Бэкон в начале XVII века назвал "холерической и воинственной нацией"."Один предприниматель (и почтмейстер) фламандского происхождения, живший в Лондоне в прошлом веке, говорил о подражателях-аристократах-англичанах, что "народ этот смел, отважен, пылок и жесток на войне, но очень непостоянен, опрометчив, тщеславен, легкомыслен и лжив, и очень подозрителен, особенно к иностранцам, которых он презирает"⁰. Из этих качеств в эпоху буржуазии Англии выжили только смелость и презрение к иностранцам. Джереми Паксман, один из многочисленных рассказчиков сказки, пользуясь словами Флеминга, замечает, что к XIX веку англичане стали считаться обладателями "честности [в нашем современном, буржуазном понимании], благоразумия, патриотизма, самообладания, честной игры и мужества".¹¹ "Это не крикет" - это далеко не "скоро мы одержим знаменитую победу над врагами моего Бога, моего королевства и моего народа". Очевидно, что-то изменилось. Язык изменился раньше.
Так же и в вопросе отношения к торговле. Слово "кредит" происходит от creditus - "верю". Все сотни цитат из Оксфордского словаря английского языка, иллюстрирующих существительное и глагол, относятся к периоду после 1541 года, но в XVI веке большинство случаев использования этого слова в коммерческой сфере свидетельствуют о враждебном отношении к нему. В акте 34-35 Генриха VIII (т.е. 1542 г.) отмечалось, что "некоторые люди потребляют вещество, полученное в кредит от других людей". Позор им (эта брань дошла до популистских нападок на кредит, таких как книга антрополога Дэвида Грэбера в 2011 г. и партия "Сириза" в Греции в 2015 г.). Но к 1691 году Локк использует нейтральный, деловой язык: кредит - это всего лишь "ожидание денег в течение некоторого ограниченного времени".
Роджер Холмс указал мне на Фелисити Хил и Клайва Холмса, The Gentry in England and Wales, 1500-1700 (1994).¹² Он хорошо резюмирует их свидетельства:
Они указывают на изменение погребальных памятников ("мармориализованных господ") от памятников XVI к памятникам конца XVII века. Изображения усопших в доспехах уступают место изображениям в римских тогах или современной одежде. ... . . Герваз Холлес утверждал, что "не вычеркнет из своей родословной трубочиста", и порицал тех, кто отказывался признать "тех честных [обратите внимание на новое употребление] предков, чья промышленность подготовила путь к нашему лучшему состоянию". . . . "К концу XVII века, - пишут Хил и Холмс, - сэр Роберт Аткинс, писавший свою историю Глостершира, считал само собой разумеющимся, что "очень немногие семьи продолжают процветать на протяжении трех поколений, поэтому существует мало семей, проживших более ста лет""¹³.
Замечание сэра Роберта подтверждается недавним исследованием Грегори Кларка, посвященным сохранению в Англии на протяжении столетий профессиональных (низкий статус: Smith) и нормандских (высокий статус: de Bourg) имен.¹⁴
В экономической истории мы только начинаем серьезно относиться к идеям и их следам в языке. Но экономистам и экономическим историкам, выходящим из эпохи материализма 1890-1980 годов, приходится нелегко. В интересной работе Плопеану, Фолдвари, ван Левена и ван Зандена, опубликованной в 2012 г. и посвященной этапам связи между книгами и прогрессом, слово "идеи" постоянно заключается в пугающие кавычки. Это напоминает мне, как Гэри Беккер в своих классических работах по теории брака, основанной только на благоразумии, заключил слово "любовь" в кавычки, чтобы показать, насколько он сомневается, что оно имеет большое значение для взаимовыгодного обмена приготовлением пищи и ремонтом автомобилей между Ф и М. Аналогичным образом экономист Аджит Синха в личной переписке отметил, что я "привожу "доказательства" существования идеи буржуазного достоинства в этот период из литературы и т.п.". Но тогда, полагаю, можно привести еще больше доказательств отсутствия буржуазного достоинства в литературе того же периода. В таком случае, как решить, кто из них представляет доминирующую культуру того периода?" Да, но обратите внимание на позитивистскую усмешку в кавычках по поводу "доказательств", которые не оформлены как не имеющий научного значения тест на "значимость". В любую эпоху можно найти похвалу или порицание буржуазным добродетелям и порокам. О пороках вам с удовольствием расскажут очаровательно страстные старики, торгующие на углах экземплярами "Социалистического рабочего". Вопросы таковы: Каково соотношение похвалы и порицания в документах, вызывающих уважение, почтение или разоблачение? Меняется ли оно? И имеет ли это изменение значение для улучшения ситуации?
Я утверждаю, как мне кажется, правильно, что после 1700 г. и особенно после 1800 г. гораздо легче найти разговоры о буржуазии с коэффициентами благоприятствования после 1700 г., чем до этого, и легче в Великобритании до 1980-х годов, чем, скажем, в Китае или Индии. Когда в свободном обществе накапливаются разнообразные свидетельства - "и тому подобное" Синхи, - мы вправе сделать вывод, что общество изменилось. Экономист Нимиш Адхиа показал, что с 1950-х по 1980-е годы герои ведущих болливудских фильмов менялись с бюрократов на бизнесменов, а злодеи - с владельцев фабрик на полицейских, причем параллельно с аналогичным изменением соотношения хвалебных отзывов о проверенных торговлей улучшениях на редакционных страницах газеты Times of India. Адхиа цитирует лидеров новой независимой Индии. Махатма Ганди заявил, что "нет ничего более позорного для человека, чем принцип "покупай на самом дешевом рынке и продавай на самом дорогом"". Неру согласился: "Не говорите со мной о прибыли. Прибыль - это грязное слово".¹⁵ Переход от ненависти к восхищению проверенными торговлей благами сделал возможными индийские реформы после 1991 года? Очевидно, что без изменения мнения партия Конгресса не смогла бы в условиях демократии провести либерализацию экономики. Результатом либерализации стали темпы роста в 7% на человека в год, в отличие от того, что индийцы с горечью называли "индусскими темпами роста" в 1% в год в течение первых четырех десятилетий после обретения независимости. Я привожу для "Великого обогащения" те же аргументы, которые Адхиа привел для Индии конца ХХ
