это и сейчас у консервативных историков, восхваляющих изобилие, которое, по их мнению, проистекает из привлекательной державы, и предупреждающих об упадке Запада и столкновении цивилизаций. Возьмите на себя бремя белого человека. Риторика, направленная против буржуазии и ее деятельности, мало чем отличается от новой.
В словаре Джонсона "cit", от "citizen", означает "низкий горожанин", а в OED говорится, что это слово использовалось "более или менее пренебрежительно, например, для обозначения человека из города, а не из деревни, или торговца или лавочника, в отличие от джентльмена". Первые три цитаты в OED относятся к 1633, 1673 и 1674 годам. Слово возникло как реакция на расширение возможностей буржуазии XVII - начала XVIII вв. сначала от груди Хэмпдена или меча Кромвеля, хотя наиболее влиятельными парламентариями, выступившими против короля во время Гражданской войны, были не ситты, а дворяне, привыкшие носить оружие. Таким был, например, сам Кромвель.
Новоявленный "сквайрархизм", выделяемый теперь в более многочисленную категорию "среднего рода", стоящую ниже аристократии, будет часто употреблять такое слово, как "cit", чтобы насмехаться над буржуазией, сидящей ниже их в Великой цепи бытия. В пьесе Стила 1722 года "Сознательные любовники" бристольский купец мистер Силанд ("sea-land", что примерно соответствует этому слову) отвечает на насмешку сельского дворянства:
Сэр, как бы вы меня ни принимали за горожанина, я знаю город и мир. И позвольте мне сказать, что мы, купцы, - это род дворянства, выросший в этом веке, и мы столь же почтенны и почти столь же полезны, как и вы, помещики, которые всегда считали себя намного выше нас. Ведь ваша торговля, как известно, не простирается дальше, чем груз сена или жирный бык. Вы приятные люди, потому что вас воспитывают в лени. Поэтому, ручаюсь вам, промышленность для вас бесчестна.⁷
Признание насмешки и соответствующего буржуазного укора все же присутствовало - и в самом слове "cit", и в саркастическом "almost as useful" при оценке меркантильного "вида дворянства" в сравнении с деревенским вариантом. Мистер Силенд вступает в словесную дуэль с другим, еще более высокопоставленным дворянином в пьесе, сэром Джоном Бевилом, и Стил устраивает так, чтобы Силенд победил:
СЭР ДЖОН БЕВИЛ. О, сэр, ... вы смеетесь над тем, что я делаю упор на происхождение. Но я должен сказать вам, сэр, что я никогда не знал никого, кроме того, кто хотел бы [то есть не имел] этого преимущества, превратить его в посмешище.
MR. SEALAND. И я никогда не знал никого, кто, имея гораздо больше преимуществ, положил бы это на свой счет.
Даже острословие Силанда выражено на буржуазном языке счетов. Другие дворяне в пьесе встревожены браком с буржуа (акт 5, сцена 1):
МИРТЛ. Но является ли он непосредственно трейдером в это время?
СИМБЕРТОН. Позор не скроешь, сэр; он торгует во всех концах света.
МИРТЛ. В нашей семье еще не было ни одного человека, который бы происходил от людей, занимавшихся чем-либо.
Однако то, что в 1723 году публика смеялась над словами "сделал все, что угодно", свидетельствует о социальных изменениях.
Вольтер с таким же сарказмом писал десять лет спустя: "Я, однако, не возьмусь сказать, кто из них полезнее для своей страны: ...пудреница, которая с точностью до минуты знает, когда король встает или ложится спать... или купец, который... из своего счетного дома посылает свои заказы в Сурат или Каир, способствуя тем самым счастью и удобству человеческой природы"⁸ И еще позже Джонсон снова утверждал безвредность добывания денег. А гораздо позже, в 1844 году, накануне Великого преобразования против улучшения жизни среди элиты американских писателей (таких, как его друг Торо), Эмерсон писал:
Гении есть как в торговле, так и в войне. . . . Природа, кажется, разрешает торговлю, как только вы видите прирожденного торговца. . . . Привычка его ума - это обращение к нормам естественной справедливости и общественной пользы; он вызывает уважение и желание иметь с ним дело как из-за спокойного духа чести [обратите внимание на это слово], который его сопровождает, так и из-за интеллектуального времяпрепровождения, которое дает зрелище столь высоких способностей.⁹
В начале этого светлого утра буржуазной чести, в 1731 г., лондонский ювелир Джордж Лилло (1693-1739) написал "Лондонского купца, или Историю Джорджа Барнуэлла" - свою вторую пьесу и первый успех. Она положила начало буржуазной трагедии, которая достигла своей художественной высоты в пьесах Ибсена и Миллера, романах Драйзера и Апдайка. Само название жанра - абсурд по прежним драматическим меркам, поскольку пасть так, как того требует греческая трагедия, могли только сильные мира сего (так позже говорили теоретики романтизма, например, Шиллер). Абсурд был имитирован во Франции и Германии через четверть века после Лилло в "буржуазной траурной пьесе" ("bürgerliches Trauerspiel") или "буржуазной драме" Дидро. В Испании, католизированной (путем пяти французских адаптаций в 1748, 1757, 1758, 1769 и 1781 гг.), "Лондонский купец" был переделан в четырех испанских версиях - в 1776, 1783, 1785 и 1787 годах, причем один из испанских драматургов предполагал, что французский перевод является оригиналом.¹⁰ Это было важное произведение в масштабах Европы.
Сюжет заимствован из старой уличной баллады, действие которой происходит во времена Армады 1588 г. - Великобритания в 1731 г. недавно вновь вступила в войну с Испанией. Восемнадцатилетний Джордж Барнуэлл, подмастерье у хорошего городского торговца, под влиянием шлюхи миссис Миллвуд совершает кражу у своего хозяина, выходца из буржуазии, за деньги, а затем убивает своего дядю, выходца из дворянства, за деньги. В балладной версии Child:
"Нет, у меня есть дядя;
В Ладлоу он живет;
Он - скотовод, что при богатстве
И все остальное тоже.
"Раньше я буду жить в недостатке,
И нет у меня для тебя монеты,
Я ограблю его дом и убью его".
"Почему бы и нет", - сказала она.¹¹
Барнуэлл и миссис Миллвуд оба попадают на виселицу, хотя Барнуэлл, по крайней мере, благословлен истинным раскаянием.
Сказка была настолько известна, что "тонкие, пудовые искры" (по выражению поэта-лауреата Колли Киббера из "Эпилога" к спектаклю), пришедшие на первое представление, принесли с собой широкоформатные экземпляры поэмы, которые Лилло в качестве рекламы распространял по городу накануне премьеры. Антибуржуазные искры намеревались посмеяться. Но сын Колли Теофил утверждал, что они остались плакать.
Литературные критики называют пьесу "почти воинствующей в своей гордости за средний класс"¹². "Честные купцы, - заявляет старший купец пьесы, нелепо названный Тороугудом, - в некоторые времена способствуют безопасности своей страны, как и во все времена способствуют ее счастью"."Тороугуд смело утверждает то, что еще
