— Оля, успокойся, все закончилось. Бандиты убиты, только двоим удалось скрыться в лесу. Все хорошо.
— А этот? — отрешенно поинтересовалась девушка, тыкая дрожащим пальцем в лежащее у ног тело.
Стик кинулся к Ольге, осознав, что с ней что-то не так. Жестом дал Диру понять, чтобы тот заткнулся, но маг не обратил внимания на строящего рожи брата, безразлично бросив:
— А что этот? Он чем хуже остальных? По мне так вполне ничего.
— Он тоже убит?
— Не волнуйся, — Дир не замечал ни гримас Стика, ни истеричных нот в голосе девушки. — Все замечательно, и этот тоже мертв, ты его убила. Молодец!
— Молодец?! — взвизгнула Ольга, с рыданиями оседая на пол. — Молодец?!
— Дир, ты идиот! — заорал, приходя в бешенство, Стикур. — Думай, о чем говоришь, и как! Ты не видишь, что ли, в каком она состоянии?
— А что? — пожал плечами маг. — Она же и в самом деле молодец. С одного удара отправить к праотцам такого здорового мужика, при этом превратив его лицо в кровавое месиво — это круто. Я и не думал, что в ней столько силы, мы с Келлом вчера ничего подобного не обнаружили. А оказывается, если ее разозлить, то получается…
— Дир, ты заткнешься, или как? — зарычал Стикур, чувствуя, что тело Оли сжимается от с трудом сдерживаемых рвотных спазмов, а рыдания усиливаются. — Дир, будь другом, вали отсюда! Идите вон с эльфом погуляйте, поищите Зюзюку и уберите, наконец-то, из хижины… — герцог хотел сказать «трупы и кровь», но вовремя опомнился, посмотрев на рыдающую в его объятиях Ольгу. Он задумался, а потом просто неопределенно махнул рукой в сторону пола и брезгливо закончил: — вот это. А мы пока пойдем, попробуем немного успокоиться. Да, Оля?
Девушка ответила громкими рыданиями и беспорядочным мотанием головой из стороны в сторону. Сама она идти не могла, поэтому Стик подхватил ее на руки и бережно отнес за перегородку, в кабинет магов. Парень сам едва держался на ногах, давала о себе знать разбитая об угол двери голова и, по видимому, сломанные ребра. Конечно, раны следовало осмотреть как можно скорее, но Стикур понимал, что в данный момент важнее привести в чувство девушку, а он сам уж как-нибудь переживет, бывало и хуже. Это не первая его травма и далеко не последняя. Попытка усадить Олю на стул успехом не увенчалась, так как девушка ревела и пыталась с него упасть. Стикур просто сгрузил ее на валяющиеся в углу шкуры. Против шкур Ольга тоже что-то имела, но герцог так и не понял, что именно, так как ни одного вразумительного слова среди всхлипов и рыданий разобрать не удалось. Он и не пытался: со шкур рыжая, по крайней мере, никуда не могла упасть, а уж нравится ей это или нет, в данный момент было неважно. Посмотрев на дрожащую от холода Олю в одном откровенном нижнем белье, герцог выругался, спешно снимая с себя окровавленную рубашку. На правом боку молодого человека уже начал наливаться синяк, занимающий большую часть обнаженного торса. Заметив это, девушка зарыдала сильнее. А Стикуру было не до собственных повреждений. Ему было совершенно наплевать, где и каких размеров у него синяки, его гораздо больше волновало, как он мог не подумать раньше, что дверь в хижину стоит открытая уже почти час, и в помещении с каждой минутой становится все холоднее. Он сам в пылу схватки этого не заметил, а вот Оля вполне могла простыть. Стик натянул рубашку на плечи сопротивляющейся девушке, которой от вида и запаха запекшейся крови стало еще хуже. Молодой человек прижал к себе дрожащее от холода и слез тело, согревая и пытаясь успокоить. Что говорить, он просто не знал. Ему еще ни разу не приходилось выводить девушек из состояния истерики, по крайней мере, по такому поводу. А Оле становилось все хуже, она погружалась в пучину отчаяния, бормоча сквозь слезы:
— Я его убила! Я убийца!
— Тихо, тихо… — шептал ей на ухо Стикур, прижимая к себе. — Успокойся, все будет хорошо. Ты все сделала правильно, по-другому было нельзя.
— Можно! Я — убийца, тварь, зверь! Дерри был прав, я превращаюсь в монстра, я убила человека!
— Оля, ты не монстр, ты защищалась! Ты просто защищалась. Если так рассуждать, то все мы монстры — и Дерри, и я. И Дир с Калларионом. Мы все убивали, даже Анет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Да, — всхлипнув согласилась Ольга. — В этом мире вы все монстры, человеческая жизнь здесь ничего не значит, а я с тобой целовалась. — Она заревела еще громче, не представляя, как ее слова ранили Стика, воспитанного на рассказах о чести. Он не мог даже представить, что в чьих-то глазах может быть просто убийцей.
— Ты не права, мы не нападали, если бы мы не убили их всех, они убили бы нас, а тебя увели бы с собой. Я жалею, что двое уцелели и скрылись в лесу, теперь они могут вернуться и привести подкрепление. Да, может быть, наш мир отличается от вашего, но мы не уроды и не чудовища! Ты просто защищалась, пойми это! Защищалась!
— Защищалась? — рыдания застряли в груди девушки. — Защищалась, говоришь? Разбивая лицо, ломая нос, выбивая зубы и кроша кости, чувствуя при этом только охотничий азарт?!
Стик осознал, что слова тут не помогут: сейчас не объяснишь, что без жажды крови не выжить в драке. Не объяснишь, что только так она могла отвести от себя беду, и не скажешь, что, скорее всего, это придется делать не раз и не два. Сейчас не объяснишь… Стик это понял и сделал единственное, что могло, по его мнению, привести девушку в чувство. Он наклонился к ней, сжимая в объятиях, и поцеловал. Вопреки ожиданиям, Ольга не оттолкнула его, с визгом кидаясь в противоположный угол комнаты, а ринулась в поцелуй, словно к брошенному спасательному кругу, прильнув сильней, запутываясь еще липкими от крови пальцами в волосах герцога. Где-то на границе сознания у Стика мелькнула мысль, что он поступает опрометчиво и потом, с утра, будет жалеть, но сейчас это было неважно. Как и вспыхивающая сильнее и сильнее при каждом самом незначительном движении боль в ребрах. Сейчас главным было одно — просто успокоить. Герцог терял голову, пытаясь сохранить остатки разума, стараясь не забыть, что нужно просто успокоить ее, а Ольга не думала ни о чем, радуясь минутной передышке, наслаждаясь тем, что спутанные мысли, чувство вины и отвращения к себе уходят, сменяясь чем-то иным. Ее руки провели по мощным плечам Стика, по груди, ощущая тепло и упругость обнаженной кожи и гулкое биение сердца. Из головы наконец-то улетучились абсолютно все мысли, остались только чувства, солоноватая на вкус мужская кожа, жесткие черные волосы, сильные руки.
«Только успокоить и все… — думал Стик, пьянея от вкуса ее губ, запаха огненных волос, от стройного гибкого тела рядом. — Только успокоить, — проносилось в его голове, пока руки стягивали с ее плеч рубашку и путались в сложных непонятных застежках, увлекали ее за собой на шкуры. — Только успокоить…».
Анет нехотя оперлась на руку Дерри, поданную при выходе из кареты. На улице стояла звездная зимняя ночь. Морозный воздух сразу же принялся щипать нос и щеки, а меховой воротник, слегка влажный от дыхания, заиндевел. Как только под ногами заскрипел снег во дворе гостиницы, Анет высвободила руку из Дерриных пальцев и потихоньку вытерла ладонь о штанину. Этот жест не укрылся от ксари. Он нехорошо улыбнулся, обнимая девушку за талию, и вкрадчивым голосом произнес:
— Все замечательно, дорогая, наконец-то мы на месте, надеюсь, здешние апартаменты удовлетворят твой изысканный вкус, — и намного тише, на ухо, добавил: — Сделай лицо проще и перестань дергаться, здесь полно зрителей. За нами пристально наблюдают: кучер, слуги и спешащий по ступенькам управляющий. Будь умницей и подыграй мне, испортить все ты всегда успеешь, а сейчас твое отношение ко мне не должно влиять на дело. От тебя за версту разит обидой и недовольством. Не привлекай нежелательного внимания.
Анет с отвращением натянуто улыбнулась, так что даже Дерри стало не очень уютно, а любопытных слуг — тех вообще моментально словно ветром сдуло, остался только невозмутимый и много чего на своем веку повидавший управляющий.
От вида степенно вышагивающего ксари у Анет появилось непреодолимое желание дать ему пинка. Общее ощущение мерзости происходящего не покидало ее с момента поцелуя, и чем дальше, тем становилось противнее. Да уж, она все представляла совсем иначе. А Дерри? Дерри просто взял и втоптал в грязь ее мечты, грезы и фантазии. В общем, сделал все возможное, чтобы основательно и надолго испортить ей настроение. «Что ни говори, а целуется он как бог, — думала девушка. — Или как дьявол?». Впрочем, это было неважно: для него, в отличие от самой Анет, поцелуй ничего не значил. Просто способ проучить ее и отомстить за дерзость. Вот этот момент и был наиболее обидным и унизительным.
