– Я под машину попаду, – мстительно сказал Епишко.
– Похоронят, – равнодушно отозвался Звягин.
И стал рассуждать о везении и невезении. Вечный вопрос. «Что было бы, если б такой-то избежал невезения…» Говорят, в характеристиках западных капитанов даже есть графа: «Удачлив ли?» На удачу надо плевать – тогда она придет сама. И быть к ней готовым: недостойному она не поможет – он не сумеет ею воспользоваться, удержать. Ее надо добиваться, но на нее нельзя рассчитывать: везет тому, кто сам себя везет. Когда человек может и без удачи, своим горбом и разумом добиться цели – при любых обстоятельствах! – вот тогда удача сама идет навстречу.
Газовали грузовики, мигали светофоры, текла толпа, – Звягин рубил воздух ладонью, вбивая в Епишко тезисы, как патроны в обойму. Неудачи бессильны против того, кто твердо гнет свою линию. Раз не везет, два, сто, – но не бесконечно. И когда человек обретает умение и мужество держаться вопреки любому невезению – вот тогда он в порядке; и с первой крохой удачи – а эти крохи выпадают всем! – он попрет, как танк.
В дальние дали несло бледнеющего Епишко напором чужой страсти. Но страшно было оторваться от привычного причала.
– Но ведь бывают случайности, когда рушится все?
– У настоящего человека – практически нет! Цезарь в лодчонке нарвался на весь вражеский флот – приказал править к флагманскому кораблю и объявил всех своими пленниками! Верить в себя! Верить. И делать все возможное – тогда невозможное получится само!
«Его нельзя оставлять без присмотра… Но не могу же я пасти его ежедневно: у меня десять суточных дежурств, семья и собственные заботы…»
Расхаживая дома вдоль книжных полок, Звягин составлял список:
1. Джек Лондон. «Мартин Иден», «Морской волк», рассказы.
2. Э. Войнич. «Овод».
3. Б. Полевой. «Повесть о настоящем человеке».
4. В. Богомолов. «Момент истины».
5. Тарле. «Наполеон», «Талейран».
6. А. Парадисис. «Жизнь и деятельность Балтазара Коссы».
7. Р. Сабатини. «Одиссея капитана Блада».
8. Дюма. «Три мушкетера».
9. С. Цвейг. «Звездные часы человечества».
10. Трухановский. «Адмирал Нельсон».
11. Джованьоли. «Спартак».
Дочь заглянула ему через плечо:
– Если это список рекомендательной литературы мне на лето, папочка, то биографий я терпеть не могу, а остальное, кончив уже восьмой класс, давным-давно читала!..
– Это не тебе, – Звягин взъерошил ей светлую короткую стрижку.
– А-а, твоему неудачнику! Он еще не стал суперменом?
– Уже научился злиться, следить за собой, мечтать, кажется, начинает… Парень впечатлительный, пусть читает книги, укрепляющие дух: они заразительны. Не помешает.
Епишко честно читал Лондона, сидя в честно убранной комнате, когда Звягин ввалился к нему с шахматами и учебником для начинающих:
– Семь рублей сорок копеек – с тебя. Доставка бесплатно.
– З-зачем мне шахматы? – удивился Епишко. – Я гантелями занимаюсь! – гордо добавил он, надувая грудь и топыря плечики.
– Дисциплинировать мышление. Уметь сосредотачиваться. Искать варианты и не зевать. Защищаться и добиваться победы. Игра древних владык, – а уж они понимали толк в судьбе. Расставляй!
И трижды разнес хозяина в дым, даже не трогая тяжелых фигур.
Через неделю Епишко, проработавший пол-учебника, неким чудом сумел свести вничью.
– Прогресс, – обронил Звягин. – Когда сумеешь выиграть, сделаю тебе один подарок. Не угадывай, не представишь.
Заинтригованный Епишко зашел раз-другой в Екатерининский садик, где на скамейках под сенью листвы разыгрывали баталии всевозможные любители шахмат: уж они-то знали и умели все. Настал день, когда он звенящим от торжества голосом объявил противнику мат.
– Ты смотри! – кисло признал Звягин. – Способности, что ли?
– Я еще в школе когда-то немножко играл, – сияя и конфузясь, утешил Епишко. – Вы просто в миттельшпиле попали в ловушку, это Алехин…
– Алехин, – пробурчал Звягин. – По утрам бегаешь?!
– Бегаю…
– А брюки кто гладить будет?!
– Я в понедельник гладил…
– Развел опять свинарник!
– Леонид Борисович, – осмелел Епишко, – а… подарок?..
– Обещал – сделаю. В воскресенье.
Но еще до воскресенья, когда на подстанции «скорой» он дремал в комнате отдыха после выезда на дорожное происшествие, его позвали к телефону.
– Леонид Борисович! – ликующе заорала трубка.
– Чего орешь на всю станцию? – спросил Звягин.
– Мне дали премию!!
– Государственную?
– И благодарность в приказе! К годовщине театра! И десять рублей!
– Ну и нормально, – сказал Звягин. – Так и должно быть. Поздравляю, Толя.
– А что это у вас там хлопает?
– Бригада на выезд поехала. Ну, будь, не занимай телефон.
Он протянул трубку в окошко диспетчерше Валечке, положившей ее.
– У вас радость, Леонид Борисович? – полюбопытствовала Валечка.
– Больной на поправку пошел, – ответил Звягин. – А что, Валечка, похож я на афериста?
Дело в том, что премия Епишко стоила ему двухчасового уламывания начальника пожарной охраны («Епишке благодарность?!») и разъяснительной беседы с директором театра, которому он пообещал достать дефицитное лекарство для жены; с них еще была взята клятва хранить тайну.
Что же до воскресного подарка, то он был преподнесен в ЦПКиО. Первый желтый лист слетал на песок аллеи. Епишко лизал мороженое, изгибаясь вопросительным знаком, чтоб не закапать брюки.
– В блокнот все свои дела с утра записываешь?
– Записываю… почти все.
– На работу не опаздываешь?
– Всего один раз… чуть-чуть.
– А вот и подарок, – объявил Звягин, простирая руку. – Первый прыжок!
Они стояли перед парашютной вышкой. Епишко задрал голову, уронил мороженое и попятился.
Девичья фигурка встала на фоне неба, шагнула и поплыла вниз под куполом, скользящим по вертикальному тросу.
– Восемнадцатилетние пацаны прыгают с самолетов, ночью, на воду, на лес! – а тут тебя еще внизу страхуют.
Дядька под вышкой приобнял парашютистку; отстегнул лямки.
– А лямки не расстегнутся? – шепотом паниковал Епишко, подпихиваемый по крутой лесенке крепкой дружеской рукой.
– У меня семьсот прыжков, – успокоил Звягин, – исключено.
– Можно с-сломать ногу…
– А зачем?
Он пожал руку и шепнул что-то инструктору наверху, лично проверил мелко дрожащему Епишко крепление – и неожиданно сильно столкнул вниз:
– Ахх…
Ужинать он привел его к себе. Счастливый Епишко сидел за белой скатертью и неумело ковырял ложечкой пирожное: он стеснялся.
– Терпеть не могу условностей, – сказал Звягин и, подцепив пальцами пирожное, отправил в рот. – Аристократа не может уронить ничто. Всегда поступай как удобнее – и все будет отлично.
– Простите, вы каким видом спорта занимались? – спросила проинструктированная жена.
Епишко покраснел.
– У вас, знаете, такая упругая походка человека, много занимавшегося спортом.
Правда, прощаясь, Епишко опрокинул-таки вешалку, на что умница-дочь мгновенно закричала, что эта проклятая вешалка падает на нее каждый день, и давно пора ее выкинуть!
Проснувшись среди ночи, жена обнаружила Звягина на кухне: поигрывая желваками и жестко щурясь, он писал крупным почерком:
«Я ЖЕЛЕЗНЫЙ.
Я ВСЕ МОГУ.
Я ВСЕГДА ДОБИВАЮСЬ СВОЕГО.
ТРУДНОСТЕЙ ДЛЯ МЕНЯ НЕ СУЩЕСТВУЕТ.
Я СМЕЮСЬ НАД НЕВЕЗЕНИЕМ.
ЖИЗНЬ ПРИНАДЛЕЖИТ ПОБЕДИТЕЛЯМ.
СДЕЛАТЬ ИЛИ СДОХНУТЬ!
Я ДОБИВАЮСЬ СВОЕГО ЛЮБОЙ ДЕНОЙ.
Я ИДУ ПО ЖИЗНИ, КАК ТАНК.
Я ОБАЯТЕЛЕН, СИЛЕН, НАХОДЧИВ, ВЕСЕЛ.
Я ГНУ СУДЬБУ В БАРАНИЙ РОГ.
УДАЧА ВСЕГДА СО МНОЙ.
ЖИЗНЬ – ЭТО БОРЬБА, И Я НЕПОБЕДИМЫЙ БОЕЦ.
Я НИЧЕГО НЕ БОЮСЬ.
Я ПОБЕДИТЕЛЬ, И ЖИЗНЬ ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ!
Я УВЕРЕН В СЕБЕ.
Я НЕПОБЕДИМ».
Жена вытаращила глаза:
– Ты начал писать белые стихи или заболел манией величия?
Звягин нацедил в стакан молоко из холодильника и кинул туда голубую соломинку.
– У него сильнейший, застарелый комплекс неполноценности, – сказал он. – Это надо было переломить. Сейчас дело сдвинулось, он на взлете. Это надо развить, поддержать, закрепить. Вот – как бы аутотренинг. Пусть по утрам и на ночь повторяет себе сии заповеди. Человек ведь может убедить себя в чем угодно, – так надо убеждать в хорошем, а не плохом, нет?
– Думаешь, он уже переменился?
– Нет, конечно. Еще не раз начудит, падет духом, станет опускаться опять. Тут и надо будет ставить подпорки, как под провисающие провода. А там и выздоровеет. Его невезение – как вирусы, которые здоровый организм давит автоматически. Его духу я и прописал цикл антибиотиков. А что, разве плохую «молитву» сочинил? – спросил он с авторской гордостью.
…Предоставленный сам себе Епишко продержался без опеки две недели. По истечении этого контрольного срока Звягин обнаружил признаки упадка:
