После погребения период траура длился недолго — всего девять дней — и завершался поминальными жертвоприношениями вином, оливковым маслом и кровью жертвенных животных. Но память об умерших сохранялась, конечно же, надолго. Утешая своего друга Марулла, потерявшего маленького сына, Сенека в письме, которое он переслал Луцилию, обращается к убитому горем отцу с такими словами: «То и дело говори о нем, торжественно чти, насколько можешь, его память, — ведь воспоминанья станут приходить к тебе тем чаще, чем меньше в них будет горечи. (…) Если ты наслаждался его речами, его шутками, пусть еще детскими, чаще повторяй их… Бесчеловечно забывать близких, хоронить вместе с прахом память о них, щедро лить слезы, а вспоминать скупо. Так любят своих детенышей звери, своих птенцов птицы: их любовь неистова, порой до безумия, до бешенства, но утрата гасит ее. Такое не пристало разумному человеку: пусть его память будет долгой, скорбь — короткой» (Сенека. Нравственные письма к Луцилию, XCIX, 23–24).
Память об умерших римляне чтили принося поминальные жертвы, возлагая цветы на могилы своих близких в годовщины их смерти или в день поминовения мертвых — в Паренталии (поминальные празднества, справлявшиеся в феврале). Соблюдение традиционных обрядов, услуги либитинария со всей его свитой помощников, пышные похороны, устройство зрелищ и поминального пира — все это было для людей состоятельных. С бедняком судьба и после его смерти обходилась круто: погребение ночью, без гроба и жертвоприношений, в общей яме.
Были, однако, и попытки создать такой общественный институт, который мог бы оказывать помощь людям, находившимся в затруднительном материальном положении и не имевшем средств для оплаты расходов на погребение. Создание подобных благотворительных обществ, объединений, братств — «коллегий» — было невозможно без разрешения властей, часто опасавшихся происков заговорщиков и весьма неохотно допускавших существование подобных самодеятельных союзов. Документ из Ланувия в Латии, датируемый 136 годом до н. э., свидетельствует, что в тот период трудностей с организацией таких «коллегий» было меньше. Поддержкой властей пользовались тогда так называемые коллегии бедных, целью которых было прежде всего покрытие расходов на похороны того или иного участника объединения или членов его семьи или же просто оказание денежной помощи семье покойного. Некоторые братства подобного типа располагали иногда значительными суммами, поскольку взносы делали и люди зажиточные, обязывая тем самым членов объединения устраивать поминальные торжества в честь жертвователя, когда тот отходил в мир иной. Это позволяло большому числу бедняков подкормиться на поминальных трапезах, на смену которым впоследствии пришли раздачи неимущим продовольствия и денежных пособий, что до некоторой степени облегчало положение римской бедноты.
Подобным же общественным институтом стали в эпоху империи и «коллегии ветеранов» — старых, заслуженных легионеров. Эти объединения также устраивали своим членам подобающие похороны. Помимо этого в каждом легионе римской армии существовали своего рода сберегательные кассы, куда воины во время службы вносили определенные суммы денег, с тем чтобы получить их назад целиком после окончания ратных трудов. Была в армии и «похоронная коллегия»: средства ее составлялись из солдатских взносов, а ее целью было устройство и оплата всего, чего требовали погребальные обычаи, так что семье умершего не приходилось нести издержек, подчас разорительных. Упомянутые организации достигли расцвета в эпоху Северов, когда заметно возросло количество всевозможных торговых и ремесленных объединений и когда императоры всячески заботились о повышении жизненного уровня воинов, служивших зачастую единственной опорой верховной власти.
Богатый материал об отношении живых к мертвым в античной Италии, о том, как римляне чтили память ушедших, содержат эпитафии. Надгробные надписи сохранили для нас мало сведений о времени жизни, о биографии тех, кто покоится под этими могильными плитами, зато изобилуют размышлениями о скоротечности всего сущего, сетованиями на краткость человеческого века, горькими сожалениями о преждевременно ушедших из жизни молодых женщинах или юношах. Иногда эпитафии раскрывают также причины и обстоятельства смерти.
Об устройстве могил, о гробницах, надгробиях люди заботились с древнейших времен и зачастую еще при жизни готовили себе место последнего упокоения или же в завещаниях оговаривали, какую усыпальницу, какой памятник на своей могиле они хотели бы иметь. Гробницы достигали подчас огромных размеров, были окружены оградой и большими цветниками: уже тогда тщеславные нувориши соревновались между собой и в этой печальной сфере повседневности. Какой видел свою гробницу добродушный, но заносчивый богач Тримальхион, рассказывает сатирик Петроний: обращаясь к присутствовавшему на его пиру владельцу каменотесной мастерской, где изготовлялись самые лучшие в городе надгробия, разбогатевший выскочка спрашивает ею, как идут работы над памятником, который Тримальхион уже заказал себе заранее. Неправильно, говорит он, заботиться о доме, где обитаешь кратковременно — при жизни, и при этом пренебрегать обустройством вечного жилища. Поэтому он просит ваятеля украсить гробницу рельефами с изображением гладиаторских боев, фруктов, венков.
Надгробный рельеф циркового служителя
Он просит также отметить, что права собственности на его надгробный памятник не перейдут к наследникам, и обещает составить завещание таким образом, чтобы его, Тримальхиона, не притесняли и после его смерти. А чтобы люди не вздумали справлять нужду на его великолепную гробницу, ее будет постоянно охранять один из вольноотпущенников. И пусть люди помнят, кем был покойный: богач просит каменотеса изобразить на памятнике корабли, плывущие под парусами, ведь Тримальхион нажил состояние как раз на морской торговле; просит он изобразить и его самого в белой тоге с пурпурной каймой и золотыми кольцами, рассыпающего деньги из большого мешка, — в память о его благотворительности. И, как полагалось, — разбитую урну и плачущего над нею раба. Посередине Тримальхион хотел бы устроить солнечные часы: тогда всякий, кто пожелает узнать, который час, вынужден будет волей-неволей прочесть и имя умершего. Надпись должна гласить: «Здесь лежит Гай Помпей Тримальхион Меценатиан… Мог иметь доступ во все декурии, но не хотел. Был храбрым и верным. Оставил тридцать миллионов сестерциев. Никогда не слушал философов» и т. п. (Петроний. Сатирикон, 71).
Надгробная плита супружеской четы из Афин
Все эти причудливые затеи нувориша были явным отступлением от римских традиций скромного поминовения усопших. Память о человеке, отошедшем в вечность, должна была быть долгой, но в пышных, обильных поминальных жертвах душам умерших — манам — не было нужды:
Честь и могилам дана. Ублажайте отчие душиИ небольшие дары ставьте на пепел костров!Маны немногого ждут: они ценят почтение вышеПышных даров. Божества Стикса отнюдь не жадны.Рады они черепкам, увитым скромным веночком,Горсточке малой зерна, соли крупинке одной,Хлеба кусочку в вине, лепесткам цветущих фиалок:Все это брось в черепке посередине дорог.
Овидий. Фасты, II, 533–540
Эпитафии также были обычно скромными и немногословными, но полными живого чувства. Такая надпись украшала, например, гробницу молодого мужчины: «Прохожий, здесь лежит восемнадцатилетний Гелиодор. Еще прежде него отправился в царство мертвых его брат Менодор, который собирался жениться, но вместо желанного брачного ложа обрел гроб, вместо молодой жены — могильную плиту, вместо свадьбы — отчаяние и горе родных. Прохожий, плачь о несчастной матери, которая собственными руками закрыла глаза обоим своим сыновьям, не успевшим жениться». Многие другие эпитафии полны сетований на жестокую неизбежность, подстерегающую всех смертных: людям не уйти от своей судьбы, всех ожидает один и тот же конец. В некоторых надгробных надписях неизвестные авторы предостерегают прохожих от какого-либо осквернения могил: тот, кто нарушит покой Умерших, сам после смерти не найдет себе покоя в царстве Плутона, а земля ему будет тяжела, как камень.
Среди скромных, самодельных, часто неумелых эпитафий можно было встретить и те, что принадлежали перу знаменитых поэтов. Известна, к примеру, надгробная надпись, сочиненная Марциалом для маленькой Эротии, которую он вверяет заботам своих умерших родителей:
Мать Флакцилла и ты, родитель Фротон, поручаюДевочку эту я вам — радость, утеху мою,Чтобы ни черных теней не пугалась Эротия-крошка,Ни зловещего пса Кербера с пастью тройной.Полностью только шесть зим она прожила бы холодных,Если бы столько же дней было дано ей дожить.Пусть же резвится она на руках покровителей старыхИ по-младенчески вам имя лепечет мое.Нежные кости пусть дерн ей мягкий покроет: не тяжкойБудь ей, земля, ведь она не тяготила тебя.
Марциал. Эпиграммы, V, 34
