По окончании этой беседы мы отправились в церковь, ибо в этот день был праздник воскресения господня[92]. И вот после мессы король пригласил нас на званый обед, который изобиловал не только яствами, но и добрым весельем. Король все время вел разговор о боге, о возведении церквей, о помощи бедным, иногда смеялся, радуясь благочестивой шутке, даже сам шутил, чтобы и нам доставить удовольствие. Сказал он и такие слова: «О если бы мой племянник соблюдал все обещания, которые дал мне! Ведь все, что есть у меня, принадлежит ему. Однако если он недоволен тем, что я принимаю послов Хлотаря, моего [другого] племянника, то я ведь не настолько глуп, чтобы не в состоянии уладить дело между ними примирением. Ведь я знаю, что лучше ссору прекратить, чем ее продолжать. Я дам Хлотарю, если я признаю его своим племянником[93], два или три города в какой-нибудь части моего королевства, чтобы не казалось, что он лишен доли наследства в моем королевстве, и чтобы другой наследник от этого не испытывал затруднений». После сих и подобных слов он, согрев нас теплой лаской и одарив подарками, велел нам удалиться, наказывая всегда давать советы королю Хильдеберту, которые были бы полезны ему.
21. Сам же король, как мы часто упоминали, был щедр на подаяния и усерден в ночных молитвах и постах. Как раз в то время говорили о том, что в Марселе свирепствует паховая чума[94] и что эта болезнь быстро дошла до деревни Октава в Лионской области. Но король, заботясь о средствах, которые излечили бы раны грешного народа, приказал, как подобает хорошему епископу, всем собраться в церкви и с большим благоговением служить молебны. Он повелел не употреблять в пищу ничего, кроме ячменного хлеба и чистой воды, и всем неусыпно молиться. Так тогда и сделали. Три дня он раздавал милостыню щедрее обычного, и он так сильно пекся обо всем народе, что в ту пору его почитали уже не только за короля, но даже за святителя господня. Возлагая всю свою надежду на милосердие господне, он все свои помыслы обращал к тому, кто, как он верил всей душой, приведет эти помыслы к благому исходу. В самом деле, тогда верующие повсюду рассказывали, что какая-то женщина, у которой сына трепала четырехдневная лихорадка и который находился [263] в тяжелом состоянии, приблизилась в толпе народа сзади к королю, незаметно оторвала бахрому от королевской одежды, положила ее в воду и дала выпить сыну. И тотчас лихорадка оставила его, и он выздоровел. В этом я не сомневаюсь, поскольку я сам часто слышал, как одержимые в исступлении взывали к его имени и, покоряясь его чудодейственной силе, каялись в своих преступлениях[95].
22. Раз уж я сказал выше, что в городе Марселе разразилась эпидемия страшнейшей заразной болезни, то мне хочется рассказать подробнее, какие страдания перенес [народ] этого города. В те дни епископ Теодор[96] отправился к королю, чтобы обвинить в чем-то патриция Ницетия[97]. Но так как король Хильдеберт не выслушал его, Теодор решил вернуться восвояси. Между тем в порт Марселя пришел из Испании корабль с обычным товаром, который невзначай и завез эту заразную болезнь. Поскольку горожане покупали различные товары с корабля, то тотчас один дом, в котором жило восемь человек, опустел, ибо домочадцы его умерли от этой заразной болезни. Этот пожар чумы не сразу распространился по всем домам, а лишь спустя некоторое время и, вспыхнув словно пламя на ниве[98], сжег весь город огнем болезни. Тем временем епископ вернулся в город и с теми немногими, кто тогда с ним остался, укрылся за стенами базилики святого Виктора и там в течение всей гибельной эпидемии в городе, пребывая в бдении и молитвах, молил господа о милости, чтобы он прекратил погибель народа и позволил ему жить спокойно. Однако это бедствие прекратилось только через два месяца, и когда народ уже без опаски вернулся в город, мор начался опять и те, что вернулись, умерли. И впоследствии еще много раз город подвергался этой пагубе.
23. Агерик, епископ Вердена, тяжко заболел, снедаемый ядом безысходной тоски из-за того, что Гунтрамн Бозон, за которого он поручился, был убит[99]. К тому же его тоска усиливалась тем, что прямо в часовне его епископского дома убили Бертефреда, а главное тем, что он каждый день плакал о бывших при нем сыновьях Гунтрамна, причитая: «Из-за ненависти ко мне вы остались сиротами». Придя в отчаяние от этих обстоятельств и снедаемый, как мы сказали, горечью тоски, а также сгорая от чрезмерного воздержания в пище, он скончался и был погребен. Его аббат[100] Букциовальд стал домогаться епископского места, но он ничего не добился. Королевской властью с согласия горожан епископом назначили референдария[101] Харимера, Букциовальдом же пренебрегли, ибо гoворили, что он высокомерный, и потому некоторые называли его также Упрямый козел[102]. Умер также и Лицерий, епископ Арля, на место которого был поставлен при поддержке епископа Сиагрия[103] аббат Вергилий из Отёна.
24. Скончался также и Деотерий, епископ Ванса; на его место был призван Фронимий. А был этот Фронимий жителем города Буржа. Однако мне неизвестно, зачем он явился в Септиманию[104] и почему после смерти короля Атанагильда с почетом был принят его преемником Леовом и поставлен епископом в городе Агде. Но после смерти Леовы, когда Леовигильд[105] упорствовал в этой лжевере еретических извращений[106] [264] и когда Ингунда, дочь короля Сигиберта, о которой мы упоминали выше, была выдана замуж в Испанию[107], Леовигильд услышал, будто этот епископ дал ей совет, чтобы она никогда не испробовала бы яда еретической веры. Поэтому-то Леовигильд и был к нему враждебно настроен и постоянно расставлял ему злокозненные сети, чтобы лишить его епископства. Не сумев завлечь его в эту ловушку, Леовигильд наконец послал одного человека убить епископа мечом. Узнав об этом от знающих людей, епископ оставил город Агд, пришел в Галлию[108] и там, принятый многими епископами и одаренный подарками, перешел на сторону короля Хильдеберта. Когда же освободилось место, он с помощью короля получил епископство в вышеупомянутом городе на девятом году после своего изгнания.
В этом году[109] бретоны сильно разграбили земли Нанта и Ренна. Собрав виноград и уничтожив посевы, они увели в плен людей из захваченных им вилл, ничего не соблюдая из того, что они обещали ранее[110]; причем они не только не сдержали обещаний, но еще и нанесли ущерб нашим королям.
25. Хотя Хильдеберт, приняв подарки[111], обещал свою сестру лангобардам[112], когда они просили ее в жены своему королю[113], однако теперь он пообещал ее пришедшим к нему послам готов, ибо он узнал, что этот народ принял католическое вероисповедание[114]. К тому же он направил к императору посольство[115], чтобы сказать, что теперь – чего он прежде не сделал – он выступит против лангобардов[116] и по соглашению с ним изгонит их из Италии. В то же время он направил свое войско для завоевания этой страны. Он призвал герцогов, и они, отправившись туда с войском, вступили с врагом в сражение. Но наши потерпели сокрушительное поражение, причем многие были убиты, некоторые взяты в плен, большинство же, обратившись в бегство, с трудом вернулось на родину. И такое там было избиение франкского войска, какого доселе не было и в помине.
26. На четырнадцатом году правления Хильдеберта покинула сей свет королева Ингоберга[117], вдова покойного Хариберта, весьма разумная и набожная женщина, неустанная в бдениях, молитвах и подаянии милостыни. По божьему провидению, как я полагаю, она послала ко мне гонцов с просьбой, чтобы я явился к ней и узнал о ее последней воле, а именно о том, что она собиралась сделать для спасения души. Причем когда я приду к ней, то она, посоветовавшись со мной, составит завещание о том, что она решит сделать. Я пришел и увидел поистине богобоязненную душу. Приняв меня радушно, она позвала писца и, как я сказал, посоветовавшись со мной, распределила, что отдать церкви Тура, что базилике святого Мартина и что церкви Ле-Мана. А спустя несколько месяцев, истощенная внезапной болезнью, она покинула сей мир, дав многим грамоты на вольное житие. Она умерла, как я думаю, на семидесятом году жизни, оставив единственную дочь, которая была замужем за сыном короля в Кенте[118].
27. Герцог Амалон, отослав жену в другую виллу для наведения там порядка, воспылал любовью к одной девушке свободного происхождения. [265] И однажды ночью, захмелев от вина, он послал слуг, чтобы они похитили девушку и привели ее к нему на ложе. Она стала отбиваться, но ее силой привели к нему в дом, причем так били ее по лицу, что у нее из ноздрей струилась кровь и заливала ее. Посему и постель упомянутого герцога тоже была окровавлена этим потоком крови. Затем он схватил ее и, избив кулаками и исхлестав, заключил в свои объятья, но тотчас же, сраженный сном, заснул. А она, протянув руку, нащупала у него в головах меч и, обнажив его, крепким ударом поразила герцога в голову, как Юдифь Олоферна[119]. На его крики сбежались слуги, но когда они хотели убить девушку, герцог воскликнул: «Прошу вас, не делайте этого! Виноват я, ибо попытался силой лишить ее целомудрия. Так пусть не погибнет та, что нашла в себе силы сохранить чистоту». И, сказав сие, он испустил дух. И когда над телом покойного причитала собравшаяся челядь, девушка с божьей помощью вырвалась из дома, ночью пришла в город Шалон, расположенный от этого места в 35 милях[120], и там, войдя в базилику святого Марцелла, пала к ногам короля [Гунтрамна] и рассказала все, что она перенесла. Тогда милосерднейший король не только даровал ей жизнь, но даже повелел издать указ о том, что она находится под его покровительством и что никто из родственников умершего не имеет права причинять ей какое-либо зло. А мы узнали, что благодаря божьей помощи девушка сохранила целомудрие, несмотря на притязания ее жестокого похитителя.
