— Я не убиваю людей, — отрезал он.
— Тогда в чем дело?
— А это вопрос!
Я вдруг сообразил, что он имеет в виду. Мы сидели, глядя в разные стороны, словно были незнакомы друг с другом.
— Я был на похоронах, — неожиданно сказал он. — О Господи!
Я насторожился:
— Да?
— Она думала, что это я… мне пришлось, черт подери, втолковать ей, что отец ребенка не я, а ты…
— Благодарю за заботу! А почему ты заговорил об этом сейчас? Чтобы помучить меня?
— Да, да, угадал, только успокойся! — громыхнул он. Я был невозмутим, но старался не встречаться с ним глазами. Он снова принялся за свое:
— Ты ее видел?
— Кого?
— Девочку.
— Да.
— Похожа она на тебя?
— Прекрати! — взмолился я.
Через некоторое время я не выдержал:
— Угощаю водкой!
— Какой ты щедрый сегодня! — презрительно бросил он.
— Какой уж есть.
— Ты виделся с Анной? — равнодушно спросил он, когда нам принесли водку.
— Нет. А ты?
— Виделся. — Он кинул на меня злобный взгляд.
— Я скоро уезжаю домой, — неожиданно сообщил я.
— Еще бы! Здесь у тебя земля горит под ногами! Это было уже слишком. Я отодвинул рюмку и встал.
Надел пальто. Его глаза следили за мной.
— Пойду! — Я кивнул на прощание.
Он как будто не заметил моего эффектного жеста.
— А где твоя мать? Все еще за границей? Она поправилась? — спросил он, словно мы все еще сидели за столиком друг против друга.
— Она и не была больна.
— Но ведь ты ездил в Берлин из-за ее болезни?
— Я с ней не встречался, — уклончиво ответил я.
— Вот как?
— Да.
— Но ведь ты привез ее виолончель?.. Я думал, что из-за болезни она больше не может играть. Если не ошибаюсь, она раньше играла?
— Да, какое-то время. Брала уроки.
— Я так и понял. А теперь, значит, перестала?
— Да.
— Она тоже собирается вернуться домой?
— Нет.
— Да сядь же ты в конце концов! Чего ты злишься? Это я должен злиться, а не ты! — заорал он.
Я пожал плечами и сел на кончик стула.
— Странные у вас там женщины, на Северном полюсе! Ты не находишь? — Он даже улыбнулся.
Я промолчал.
— Она хорошо играет? Виртуоз?
— Не думаю.
— А как она сама считает?
— Никак.
— Ты не спрашивал?
— Я же тебе сказал, что я ее не видел! Нельзя ничего спросить у женщины, которую последний раз видел еще в детстве!
— Ты хочешь сказать, что твоя мать когда-то просто уехала из дому?
— Что-то в этом роде.
— О Создатель! И давно? Сколько тебе тогда было?
— Не помню… Кажется, четырнадцать…
— Вот черт!.. — пробормотал он и подергал себя за бороду. — А я-то считал, что знаю тебя! Оказывается, мне многое еще неизвестно…
Я молчал, но мне был ясен его намек.
— Я не знал, что она уехала так давно. А из-за чего? Чтобы учиться играть на виолончели? Или была какая-нибудь другая причина? — спросил он.
— Поехала учиться играть на виолончели. Насколько мне известно, — солгал я.
Мы помолчали. Аксель обхватил рукой рюмку. Я посмотрел на свои руки. Ни он, ни я не занимались физическим трудом. Мои руки для этого не годились. По сравнению с руками Акселя они выглядели слабыми и хрупкими. Я унаследовал от Дины ее длинные пальцы. Впрочем, кто знает? У Иакова пальцы тоже могли быть длинные. У Акселя же кулаки были как кувалды. Словно кто-то подсунул пастору сына кузнеца.
— Ты хочешь сказать, что не нашел ее? И далее не знаешь, где она сейчас?
— Примерно так.
— А ты искал? Или смирился?
— Перестань! Неужели ты думаешь, что я просто так прокатился в Берлин?
— Ты отсутствовал недолго.
— Ее нет в Берлине!
Он настойчиво дергал себя за бороду.
— А если сейчас съездить туда? — Его голос был похож на шепот, влетевший ночью в открытое окно.
— Зачем?
— Узнаешь, хочет ли она тебя видеть. Как она живет.
— Я пытался. Впрочем, меня больше не интересует, как она живет!
Он пристально посмотрел на меня, потом зажмурился, и лицо его скривилось.
— Меня не проведешь! С тех пор как она уехала, не прошло ни одного дня, чтобы ты не думал о ней!
— Ха!..
— Я не прав?
— Почему же, иногда думал…
— Мы едем!
— Мы?
— Да! Тебе нужен спутник. А мне надо вырваться отсюда, посмотреть мир! Неужели только женщины могут разъезжать, где им вздумается, а мы должны работать в поте лица своего? — Он усмехнулся.
— У меня нет денег на такое путешествие.
Он вздохнул и задумался, вытянув губы трубочкой.
— Это я постараюсь уладить.
— Нет, я не могу влезать в долги.
Я объяснил ему, что брать взаймы — последнее дело. Он не сводил с меня глаз, потом стукнул кулаком по столу:
— Ты просто трус! Боишься найти свою мать! Боишься, что она прогонит тебя!
Зал вдруг закачался у меня перед глазами. Аксель превратился в какие-то зловонные останки. Мне следовало уйти отсюда, пока не поздно.
Я встал, ноги плохо держали меня, но Аксель вдруг протянул руку и посадил меня обратно на стул.
— Я поеду с тобой в Берлин! — решительно заявил он.
— Что заставило тебя принять такое решение? — Я обратил внимание, что он закурил одну из гаванских сигар профессора.
— Это имеет для тебя значение?
— Да. Я должен знать, какие у тебя намерения. Хочешь ли ты таким образом отомстить Анне или считаешь, что должен поддержать меня.
— Ни то и ни другое. Мной движет эгоистическое желание попутешествовать, — ответил он.
Я протянул руку. По старой привычке он отдал мне сигару. Я затянулся два раза и вернул ему.
— Пошли, — сказал я и осушил рюмку.
Аксель был на удивление покладист. Мы пошли по направлению к его дому. Он жил в Валькендорфе.
— У меня нет денег на поездку в Берлин, как бы мне этого ни хотелось, — сказал я.
— А ты не можешь где-нибудь достать?
— Нет. То есть я мог бы попросить у Андерса, но не знаю, как обстоят у него дела. На это требуется время.
— Я могу занять для тебя, — предложил он.
— У кого?
— У своей матери. — Он засмеялся.
— Не сказав ей, на что берешь? Он пожал плечами:
— Она подумает, что я залез в долги.
— Почему тебе этого так хочется?
— Я уже объяснил тебе.
— Ты хочешь отвлечь меня от Анны! Но ведь я все равно скоро уеду!
Он остановился и схватил меня за руку:
— Дело не только в этом. Ты просто глуп, если не понимаешь этого. Я Анне больше не нужен. Во всяком случае, сейчас. Если женщина может уехать, значит, я тоже могу!
— Понятно, понятно!
Через несколько шагов он снова остановился и снова схватил меня за руку. Смех его не предвещал добра.
— Сегодня вечером я был там. У Анны. — Он смеялся.
