class="p1">— Немного.
— Из-за твоих холстов?
Он кивнул.
— Если ты не пользуешься ими, то трудно нанести краску с минимальным количеством морщин. А я не хочу, чтобы моя картина была испорчена, поэтому я… предлагаю помощь.
— Тебе нравилось прикасаться к ним? — Колючая жалость к себе пробежала по моему позвоночнику.
Его лицо исказилось от гнева.
— Знаешь, ты выбрала странное время, чтобы стать собственницей.
— Это случается, когда ты трахаешься со своим парнем.
— Бывшим. Бывшим парнем. — Его ноздри раздувались. — Я не твой, О.
Мой желудок болезненно скрутило.
Тебе не нужно напоминать мне.
Я знала.
Поверь мне… я знала.
Я молчала. И, подняв подбородок, выпятила грудь.
— У тебя мало времени. Давай просто покончим с этим.
Гил сжал зубы. На секунду показалось, что он либо кинется на меня, либо трахнет. Но затем он снова воздвиг стены вокруг себя и перевел свое внимание на мою левую грудь.
Я задохнулась, когда его прохладные пальцы сжали мой сосок. Он наклонил голову и сухо поцеловал кончик соска, а затем приклеил пэстис — очень чувствительное, покалывающее ощущение.
Я не ожидала сладости, смешанной с кислинкой.
Моя зависть к другим женщинам снова переросла в одержимость.
— Я ненавижу тебя прямо сейчас. Ненавижу за то, что я устала и раздражена. Ненавижу, что продолжаю позволять тебе сбивать меня с толку, когда у меня должно хватить смелости сказать тебе, чтобы ты либо посвятил меня в свои планы, либо оставил меня в покое. Я ненавижу…
— Наконец-то. — Он резко вдохнул, больно сжав мою грудь. — Наконец-то, ты делаешь что-то разумное. Ненавидь меня. Блядь, из всех именно ты имеешь больше всего прав на это. — Его глаза сверкнули. — Ненавидь меня, Олин. Ненавидь меня… но не бросай меня. Не сейчас.
Мои конечности превратились в желе, когда он сжал мой сосок, разглаживая пэстис вокруг ареолы.
— Это ты бросаешь меня, — пробормотала я. — Как и раньше.
Гил вздрогнул.
Зеркало так и не нагрелось за моей спиной, покрытой татуировкой, напоминая мне, что из всех его полотен я не самая идеальная.
Невыплаканный гнев заставил меня пробормотать:
— Мои шрамы и татуировки… будут ли они проблемой для этого заказа?
Я не знала, почему вспомнила о своих недостатках. Самосаботаж? Мольба о помощи? Последняя попытка оттолкнуть его, чтобы я могла быть свободной?
Он провел носом по моему горлу.
— Они, конечно, заноза в моей заднице. Но я могу с ними работать.
Наш разговор был не о том, но я все равно его продолжила.
— Как? Как ты будешь с ними работать?
— Я буду прятать эту часть тебя на фото.
— Ты скроешь, кто я?
— Моя краска скроет то, кто ты есть. — Настороженные глаза встретились с моими. — Я знаю, что означает эта татуировка, Олин. Я не дурак.
— Я никогда не говорил, что ты такой.
— Ну да, — усмехнулся он. — Я понял.
— Я не думаю, что ты что-то понимаешь.
Его зеленые глаза загорелись праведным гневом.
— Правда? Ты думаешь, я не знаю, что эта татуировка символизирует нас. Наше прошлое. Нашу любовь…
— Любовь, от которой ты ушел.
Он положил ладонь на мою грудь, прижав меня к зеркалу.
— Ты не можешь этого делать.
— Не могу делать что? Защитить себя от тебя? Говорить правду?
— Да… все это.
— Как насчет того, чтобы скажу тебе, что я чувствую? Как насчет того, что я чувствую себя жалкой из-за того, что все еще люблю тебя…
— Не надо. — Гил тут же отдернул руку, как будто ощущение того, что мое сердце колотится под его ладонью, испугало его. — Прекрати. Ты не можешь. Я не имею права…
— Ты знаешь, как сильно я люблю…
— Тихо. — Он накрыл ладонью мои губы, заставив меня замолчать. — Я не хочу знать.
Воздух в крошечной примерочной, казалось, был насыщен недоверием и нетерпимостью.
И сексом.
Телесная связь, а не душевная принадлежность.
И вместо того чтобы страдать от болезненных узлов в моем сердце, я бросилась в омут с головой. В омут, который был переполнен химией, которая горела так жарко, что сжигала наше прошлое и испепеляла нашу боль.
Вот что у нас было.
У нас была магия.
Эта часть была неоспорима.
И если это было все, что я могла получить, то намеревалась взять как можно больше.
Отстранив его руку, я сказала:
— Я хочу тебя, Гил.
Гил закрыл глаза.
— Остановись. Блядь, пожалуйста… не заставляй…
— Я мокрая и взбешенная и нахожусь в нескольких секундах от того, чтобы либо поцеловать тебя, либо дать пощечину. Выбирай, что именно.
— Я выбираю работу. — Дрожащими руками он возился со вторым пэстисом, отрывая двусторонний скотч. — Хватит.
— Хорошо. — Почти сунув свои груди ему в лицо, я прошептала: — Потрогай меня. Посмотрим, что будет.
Все его тело напряглось от моего гневного приглашения.
Я дрожала от агрессивной жажды. Мне было все равно, что мы находились в общественном месте. Было все равно, что я хотела причинить ему боль, как и помочь ему. Меня вообще ничего не волновало, кроме того, что мне нужно было избавиться от дрожащей, ускользающей зависти, которая все еще жила во мне.
Гил провел пальцами по моему обнаженному соску, сделав его неимоверно твердым. Потом приклеил пэстис с глухим ворчанием. — Я не знаю, почему прикрываю тебя, когда ты заслуживаешь быть голой.
Я откинула голову обратно на зеркало, мой живот сжался. Мне хотелось растечься лужицей на полу у его ног.
— Тогда не используй их. Ты сказал, что тебе не нравится с ними рисовать.
— Не нравится. — Он коснулся носом моей ключицы и дышал, словно не мог остановиться.
— Тогда почему…
— Потому что я не хочу, чтобы тебя видели другие мужчины. — Его рык ударил в меня. Гил впился зубами в сосок, прежде чем отшатнулся назад. С голодными глазами он сжал пэстис на месте, жестоко сдавливая меня, словно наказывая меня за его реакцию.
За нашу ссору.
За все.
Инстинкт взял верх.
Месть стала моей гибелью.
Я вытянула руку вперед.
И схватила пульсирующую длину в его джинсах.
Он прижался ко мне, вдавив меня в зеркало. Его бедра качались напротив меня, зубами зацепил верхнюю часть моего уха и укусил. Сильно.
— Господи Иисусе.
Мое сердце сошло с ума, освобождаясь от всего, что было между нами.
Другой рукой я дергала за его ремень, яростно и нервно, требуя его со свирепостью, которая изводила меня.
Он снова укусил меня, его зубы были острыми, прежде чем схватить за подбородок и запрокинуть мою голову.
Гил налетел на мой рот, и наши языки тут же переплелись в вихре прикосновений и жара. Я застонала, когда он толкнулся бедрами
