в меня, отталкивая мои руки от его члена, чтобы вклиниться прямо между моих ног. Зеркало холодило мою спину, пока мы раскачивались и боролись, фальшиво трахаясь, дрожа от опьянения и безумия.
Я испортила стринги. Я никогда не была такой мокрой, когда он поднял меня за бедра и толкнулся в меня с такой жестокостью, что каждая частичка моего тела наполнилась болью.
Я зарылась пальцами в его волосы, перебирая беспорядочные пряди. Мы целовались, терзая губы, зубы клацали, дыхание перехватывало.
Наше желание превратило нас в беспорядочное и маниакальное переплетение тел и толчки желания.
Он был нужен мне голым.
Нужен был внутри меня.
Сейчас.
Мы вели себя так, словно за дверью шла война, и это был наш последний шанс быть вместе. Последний шанс быть честными — позволить нашим телам говорить правду, в то время как наши губы распространяют только ложь.
— Блядь, О. — Он уперся своим твердым членом в мой клитор, посылая искры в мой живот.
Немного поерзав, чтобы освободить руку, я просунула ладонь между нами и изо всех сил попыталась расстегнуть его молнию.
Гил поцеловал меня сильнее, и кровь смешалась с нашим вкусом. Неистовый голод охватил нас обоих, когда наши губы сомкнулись, а языки вступили в дуэль. Я могла кончить от одного его поцелуя.
Я была опустошенной.
Опустошенной, злой и потерянной.
— Ты нужен мне внутри. — Похоть заставляла меня рычать. — Не обращай внимания на заказ. К черту деньги. Отвези меня домой, Гил. Трахни меня вместо этого. Боже, пожалуйста…
Я ожидала, что он набросится на меня с яростью и облегчением. Что поддастся исступленному желанию между нами.
Вместо этого мой голос подействовал как ушат ледяной воды.
Гил мгновенно отбросил меня.
Его губы оторвались от моих.
Его грудь ходила ходуном, пока он судорожно втягивал воздух и вытаскивал мои пальцы, запутавшиеся в его волосах.
— Встретимся снаружи. — Повернувшись, он поправил внушительную эрекцию в джинсах под менее заметным углом, прежде чем отпереть дверь.
Я обняла себя, когда он вышел.
— Что только что произошло? — Меня пробрала дрожь, частично от прохладного воздуха кондиционера, а в основном от его отказа.
— Мне нужен этот заказ. — Гил отказывался смотреть на меня, его челюсть была напряжена. — Я не могу забыть об этом. Я никогда не забуду. Этот заказ. Все заказы важнее всего. — Он снова набросился на меня, ярость вытеснила все признаки слабости. — Ты понимаешь? Они важнее всего. Они важнее тебя, меня и всех остальных. Ты. Понимаешь?
— Я понимаю. — Я отступила от его ярости. — Тебе нужны деньги.
— Мне они нужны больше, чем ты думаешь.
— Расскажи мне, Гил. Скажи мне, что будет, если ты не заплатишь…
С его губ сорвалось гортанное, ужасное ворчание.
— Я заплачу. Я всегда буду платить.
— Заплатишь за что?
Гил закрыл глаза, как будто не мог вынести этого вопроса. Злость вытеснила все признаки прежней похоти, затягивая его в темные, непроглядные места, из которых он не мог выбраться.
Он провел рукой по лицу, полное изнеможение и отчаяние вновь охватили его.
— Ты все разрушаешь. Я не должен этого делать… Я не могу забыть о том, что важно. Не могу позволить нам трахаться!
Он ударил кулаком в стену примерочной.
— Я не могу этого сделать. Ты не можешь быть первой. Неважно, что ты делаешь со мной, неважно, что ты значишь для меня, ты не можешь быть на первом месте. Больше нет.
— Я не прошу…
— Просто надень этот чертов халат, О. Я потратил достаточно времени. Увидимся снаружи.
Он ушел с меланхоличным стоном, который снова разбил мое сердце.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Олин
— Наши дни —
Четыре часа напряженной тишины.
Четыре часа размышлений о том, что, черт возьми, пошло не так.
После того, как он оставил меня в примерочной, я согнулась пополам и судорожно втягивала воздух. Умоляла свое сердце перестать биться как ненормальное и просила свое тело перестать требовать секса.
Я понятия не имела, что заставило Гила так резко переключиться.
Не знала, почему стала такой решительной. Честно говоря, я больше не узнавала себя и не могла сказать, что мне нравилось то, в кого я превратилась.
Я всегда была очень осторожна в том, кем я была и кем хотела быть. Мне никогда не хотелось быть девушкой, которую люди жалеют по причине несчастного случая. И определенно не хотела быть девушкой, которую то и дело топтали, и у которой не хватало бы духу постоять за себя.
Если бы Гил был просто высокомерным ублюдком, я бы уже давно ушла.
Именно тот факт, что он не был высокомерным ублюдком, держал меня здесь. Я не могла уйти, потому что он тонул, а я была веревкой, удерживающей его голову над водой.
Кое-как собрав свои вещи, я вышла из раздевалки, плотно обернув вокруг себя белый халат. Я не разговаривала, когда обнаружила Гила снаружи с менеджером КОХЛЗ'а, обсуждающим концепцию его заказа.
Менеджер, сидевший на корточках, уже успел натянуть ленту вокруг логотипа компании и рабочего места Гила, чтобы отгородиться от пешеходов, вместе с четырьмя манекенами в натуральную величину с лысыми головами, огромными сиськами и длинными конечностями.
Рядом с ними я чувствовала себя немощной и неэлегантной.
Пока Гил и менеджер расставляли манекены в соответствии с огромными буквами логотипа, я поплотнее закуталась в халат и изо всех сил старалась не попадаться на глаза полузаинтересованным покупателям. Каждая пластиковая фигура принимала различные позы. Одни — с поднятыми руками, другие — с растопыренными ногами. Они оставались в пределах линий больших букв, добавляя бренду глубину.
Солнечный свет отгонял тени, и Гил наконец пожал руку менеджеру и махнул мне, чтобы я подошла ближе.
— Куда ты хочешь меня поставить? — тихо спросила я.
— Посиди немного. Сначала я должен покрасить манекены.
Я пожала плечами и пошла отдохнуть в машину.
Со своей точки обзора я два часа наблюдала, как Гил превращает пластиковые манекены, обтянутые кожей, в разноцветные продолжения логотипа КОХЛЗ. По одному на каждую букву, их руки были расположены под углом, а их жесткие, идеальные тела легко вписывались в здание.
Когда пришло время Гилу рисовать меня, он поставил меня на букву «О».
Естественно.
Пока он манипулировал моими руками и ногами так, что я изогнулась основанием буквы моего имени, от его кожи к моей пробегали электрические разряды. Казалось, мы навсегда будем обречены страдать от такой связи.
Мы избегали смотреть в глаза друг друга, оба были зажаты в тисках вины.
Когда Гил расположил меня, я осталась сидеть между фальшивыми моделями, изо
