Отметив это, Уэллс испытал разочарование, вспомнив о тех скромных проявлениях чувств, которые демонстрировали женщины, встретившиеся ему на жизненном пути и решившиеся отдаться ему. Его кузина Изабелла была из тех женщин, которые пользуются отверстием в нижней юбке, показывая мужчине лишь гениталии, но они, будучи показаны без всего остального, представлялись Уэллсу похожими на какое-то жуткое существо, космического монстра, засасывающего человека в себя. Джейн была более раскрепощена в том, что касалось интимной близости, но и она никогда не представала перед мужем полностью обнаженной, так что он мог только догадываться о формах ее тела. Ему никогда не посчастливилось встретить женщину, с такой готовностью отдающуюся чувству, как Клер. А ведь не было веры, в которую он не смог бы обратить юную особу, столь легко поддающуюся убеждению. Ему достаточно было бы, например, рассказать ей о целебном воздействии секса на женский организм, чтобы она со рвением первых христианских проповедников пошла из дома в дом, готовая дарить и принимать плотские наслаждения, превознося их благотворное влияние на женщин и убеждая всех и каждого, что регулярные соития способны даже повысить женскую привлекательность, меняя выражения лица, придавая блеск глазам и сглаживая угловатости и недостатки любой фигуры. Рядом с такой женщиной Уэллс, несомненно, ощутил бы полное удовлетворение, даже успокоение, почувствовал бы себя человеком, который может сконцентрировать свое внимание на других вещах, насытив наконец эту вечную жажду, рождающуюся внутри каждого мужчины в отрочестве и угасающую лишь с наступлением старости, сопровождающейся дряхлением тела. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Уэллс живо представил себе девушку по имени Клер Хаггерти, гибкую и тонкую, лежащей на кровати в его спальне абсолютно обнаженной и с великим наслаждением принимающей от него ласки, которые могли заставить Джейн в лучшем случае вздохнуть. Ему показалось забавным, что теперь он знал практически все о природе наслаждения, испытываемого незнакомкой, и совсем не знал, что могло бы заставить дрожать от удовольствия собственную жену. Эта мысль заставила его вспомнить о том, что Джейн ждала его где-то в доме в надежде прочитать только что полученное письмо.
Уэллс вышел из кухни и отправился искать ее, выполняя по пути специальные упражнения, чтобы восстановить ровное дыхание. Он нашел Джейн в гостиной за книгой и молча положил письмо на столик рядом с ней, как отравитель, предлагающий своей жертве бокал вина, а после наблюдающий за тем, какое действие окажет содержащийся в нем яд. Без сомнения, это письмо должно было шокировать Джейн, заставить ее пересмотреть свое отношение к плотской стороне любви так же, как предыдущее заставило самого Уэллса задуматься о ее духовной стороне. Он вышел в сад подышать ночным воздухом и увидел на небе полную луну, светящуюся ярким светом. К осознанию собственной ничтожности, которое всегда возникало у Уэллса, когда он смотрел на бескрайний простор звездного неба, теперь примешивалось нечто новое: ощущение какой-то неуклюжести, появлявшееся, когда он сравнивал свой способ общения с внешним миром с тем гораздо более спонтанным и искренним, каким пользовалась девушка по имени Клер Хаггерти. Он еще долго прохаживался по саду, пока не счел, что прошло достаточно времени, чтобы посмотреть, какой эффект произвело письмо Клер на его жену.
Уэллс неторопливо вошел в дом. Джейн не было ни в гостиной, ни в кухне. Поднявшись в спальню, он увидел ее. Она стояла около окна. Лунный свет освещал ее обнаженное тело. Онемевший от изумления и от желания, Уэллс смотрел на ее формы, которые раньше ему приходилось наблюдать украдкой по отдельности или угадывать под одеждой. Теперь они слились в одно целое, а их обладательница представала перед ним свободным существом, таким легким, что казалось, могла оторваться от земли в любую секунду. Он с восхищением смотрел на ее упругие груди, болезненно тонкую талию, мягкие изгибы бедер, черные как ночь волосы на лобке, стройные ноги, а Джейн улыбалась ему, получая удовольствие от молчаливого восхищения, отразившегося во взгляде ее мужа. Тогда Уэллс понял, что он должен делать. Словно следуя подсказкам невидимого суфлера, он рывками сорвал с себя одежду, тоже выставив свою наготу напоказ под лунным светом, который сразу четко очертил все линии его худощавого тела. Муж и жена обнялись посреди спальни, прижавшись друг другу всем телом, почувствовав эти прикосновения так, как никогда раньше. Все, что они испытали после этого, также было во сто крат сильнее, чем всегда, как будто слова Клер, поразившие их в самое сердце, приумножали каждую ласку и каждый поцелуй, кружили им голову, и они не знали, на самом деле такое происходит с ними или все это игра воображения. Но что бы то ни было, они отдались этому, изнемогающие от желания, жаждущие заново открыть для себя друг друга и познать, что было спрятано в глубине запретного сада собственного наслаждения.
Позже, когда Джейн уже заснула, Уэллс соскользнул с кровати, на цыпочках спустился в кухню, вынул перо и, охваченный экстазом, быстрым почерком начал писать:
Любовь моя!
Как мне дождаться того дня, когда случится все то, о чем ты рассказала мне? Что я могу еще сказать тебе, кроме того что я люблю тебя всем сердцем и буду любить именно так, как ты описала? Я осыплю тебя нежными поцелуями, я буду медленно и осторожно ласкать твое тело, я бережно войду в тебя, и мое наслаждение удвоится, потому что я буду знать, что чувствуешь при этом ты.
Том почувствовал укол ревности, прочитав горячие слова Уэллса. Он знал, что писатель выдает себя за него, но не мог не думать о том, что эти слова на самом деле могли относиться к чувствам каждого из них. Было очевидно, что Уэллс получает удовольствие от происходящего. Интересно, как относится к этому его жена? Том сложил письмо, спрятал его в конверт и положил под камень рядом с могилой таинственного Пичи. На обратном пути он все еще думал о словах писателя и не мог отделаться от мысли, что оказался выброшенным из игры, которую сам же придумал и в которой теперь ему отводилась роль обычного курьера.
Я люблю тебя, Клер, я уже люблю тебя. Увидеть тебя будет всего лишь еще одним шагом на этом пути, на котором я уже стою. А знание того, что мы победим в этой жестокой войне, удваивает мое счастье. Я буду драться с Соломоном на дуэли на шпагах? До недавнего времени мне казалось, что здравый смысл изменил тебе, любовь моя, я никогда бы не подумал, что в нашем поединке может быть использовано такое доисторическое оружие. Но сегодня утром, роясь в развалинах Исторического музея, один из моих людей нашел шпагу. Этот предмет показался ему достойным их капитана, и, как будто подчиняясь твоему приказу, он торжественно вручил шпагу мне. Теперь я знаю, что должен упражняться для будущей дуэли. Дуэли, из которой я выйду победителем, ибо уверенность в том, что за мной следят твои прекрасные глаза, придаст мне силы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
