Многое сделал для создания и консолидации антигитлеровской коалиции В. М. Молотов — заместитель предсовнаркома и нарком иностранных дел СССР. Он подготавливал и участвовал в конференциях министров иностранных дел СССР, США и Англии в Москве в 1941 году и в 1943 году. Совместно с главами «большой тройки» участвовал в 1943 году в работе Тегеранской и в 1945 году — Крымской и Берлинской конференций. Был на всех важнейших международных совещаниях и переговорах периода Второй мировой войны. Писатель Ф. И. Чуев спросил В. М. Молотова: «Первый послевоенный тост Сталина был — «За нашего Вячеслава»? В. М. Молотов ответил: «Этим он, видимо, хотел подчеркнуть роль нашей дипломатии в годы войны. Сталин сказал публично: «Выпьем за нашего Вячеслава». Я точно не запомнил, но смысл, что дипломатия иногда играет роль большую, чем одна или две армии, так, кажется, у него было, я тут точно не могу повторить, но в таком духе» [209, с. 63].
Важно мнение А. А. Громыко: «При Сталине в партии и стране Молотов являлся фактически вторым по положению лицом. Конечно, принципиальную политику СССР во внешних делах определяло Политбюро во главе со Сталиным, мнение которого имело определяющее значение. Однако в решении конкретных вопросов отношений с другими странами многое зависело от Молотова. От него и возглавляемого им министерства исходило большинство наших предложений в международных делах. Это относится и к периоду войны, который мне особенно знаком, поскольку почти все наши важные внешнеполитические шаги так или иначе касались США как союзной державы» [62, кн. 2, с. 427].
Надо отметить, что в годы Отечественной войны большую дипломатическую работу проводили и наши крупные военачальники. Достаточно сослаться на участие в Тегеранской конференции маршала К. Е. Ворошилова, в Крымской и Берлинской конференциях генерала армии А. И. Антонова.
Напряженной деятельностью в области внешней политики Сталину пришлось заниматься на протяжении всей войны. Важное место здесь занимала длительная и упорная борьба за открытие второго фронта в Европе, за более активное участие союзников во Второй мировой войне, за получение хотя бы минимальной помощи по ленд-лизу. Сталину приходилось почти повседневно решать сложные и деликатные проблемы, возникавшие в ходе войны в союзнических отношениях с правительствами Англии и США.
В своих мемуарах У. Черчилль свел все беседы с И. В. Сталиным во время второго приезда в Москву в 1944 году к эпизоду с пресловутым листком бумаги. На листке бумаги британский премьер набросал цифры процентного распределения советского и английского влияния. Он пишет, что во время встречи со Сталиным 9 октября заявил: «Давайте урегулируем наши дела на Балканах. Ваши армии находятся в Румынии и Болгарии. У нас есть там интересы, миссии и агенты. Не будем ссориться из-за пустяков. Что касается Англии и России, согласны ли вы на то, чтобы занимать преобладающее положение на 90 процентов в Румынии, на то, чтобы мы занимали преобладающее положение на 90 процентов в Греции и пополам — в Югославии?»
Пока это переводилось, Черчилль взял пол-листа бумаги и написал:
Румыния:
Россия 90 %
Другие 10 %
Греция:
Великобритания (в согласии с США) 90 %
Россия 10 %
Югославия: 50–50 %
Венгрия: 50–50 %
Болгария:
Россия 75 %
Другие 25 %.
Черчилль пишет, что этот листок передал Сталину, который к этому времени уже выслушал перевод. Наступила небольшая пауза. Затем Сталин взял синий карандаш и, поставив на листке большую птичку, вернул ему. «Для урегулирования всего этого вопроса, — отмечает Черчилль, — потребовалось не больше времени, чем нужно было для того, чтобы это написать» [207, т. VI, с. 220].
«Давайте сожжем эту бумажку», — предложил Черчилль. «Нет, оставьте ее себе», — сказал Сталин.
На этом основании Черчилль утверждает что Сталин якобы согласился с предложенной «процентной сделкой». Однако Сталин на подобное биполярное соотношение пойти не мог. Он был против усиления влияния Великобритании в балканских странах. Сталин придавал значение не «торгу» вокруг «процентов», а политике новых правительств этих стран после освобождения от гитлеровского ига, политике, создающей обстановку добрососедства и мира в этом важном и опасном социальными взрывами регионе Европы.
16 декабря 1944 года немцы начали наступление в Арденнах. Они нанесли серьезное поражение противостоявшим им американским дивизиям, устремились к реке Маас. 1 января 1945 года фашисты нанесли новый удар, намереваясь вернуть Эльзас. В связи со сложившейся тяжелой обстановкой 6 января Черчилль обратился к Сталину с посланием: «На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших решениях… я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации… Я считаю дело срочным» [138, т. 1, с. 298].
Уже 7 января Сталин направил Черчиллю следующий ответ: «Очень важно использовать наше превосходство против немцев в артиллерии и авиации. В этих видах требуется ясная погода для авиации и отсутствие низких туманов, мешающих артиллерии вести прицельный огонь. Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему Центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать, для того чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам» (там же, с. 298–299).
Желая ускорить помощь союзникам, советское Верховное Главнокомандование приняло решение начать наступление даже раньше обещанного Черчиллю срока. Огромное по своим масштабам, оно началось 12 января на фронте от Балтийского моря до Карпат. Немецкое командование было вынуждено прекратить свое наступление на западе и спешно начать переброску крупных масс своих войск на восток — против наступавших советских армий.
17 января Черчилль писал Сталину: «От имени Правительства Его Величества и от всей души я хочу выразить Вам нашу благодарность и поздравления по случаю такого гигантского наступления, которое Вы начали на Восточном фронте».
После в мемуарах о Второй мировой войне Черчилль отмечал, что «со стороны русских и их руководителей было прекрасным поступком ускорить свое широкое наступление, несомненно, ценой тяжелых людских потерь. Эйзенхауэр был действительно очень обрадован новостью, которую я ему сообщил». Это также подтвердил и Эйзенхауэр в письме советским военным руководителям: «Важное известие о том, что доблестная Красная Армия новым мощным рывком двинулась вперед, воспринято союзными армиями на Западе с энтузиазмом».
Решение Сталина пойти навстречу союзникам и провести широкие наступательные действия по всему Центральному фронту было тщательно продумано и опиралось на возросшую боевую мощь СССР. Подавив сопротивление немцев, Красная Армия за две с небольшим недели прошла 500 километров, освободила Варшаву и вышла на реку Одер. И к открытию Ялтинской конференции 4 февраля 1945 года находилась в 60 километрах от Берлина.
Опасный узел противоречий и интриг завязался вокруг Берлина. Если бы взятие Берлина советскими войсками затянулось, можно было ожидать самых тяжелых последствий. В условиях сложной и запутанной обстановки необходимо было пресечь закулисные дипломатические маневры англо-американцев и немцев путем быстрейшего разгрома еще остававшихся сил вермахта и овладения столицей Германии.
Политические и военные руководители Англии и США рвались к Берлину. 1 апреля 1945 года Черчилль писал Рузвельту: «Я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток, и в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять» [162, с. 787].
А вот что писал Эйзенхауэр 7 апреля 1945 года председателю Объединенного комитета начальников штабов: «Я признаю, что война ведется для достижения политических целей. И если Объединенный комитет начальников штабов решит, что стремление… взять Берлин превышает чисто военные соображения, я с радостью пересмотрю мои планы, чтобы осуществить такую операцию» [97, т. 2, с. 254].
