— Привет,— сказал Ларри.— А в чём дело?
— Пойдём,— потребовал тот.
Хозяин гостиницы повёл Ларри в конец коридора, до нас с Джеффом слова индийца эхом доносились по пустому коридору.
— Душ. Не туалет. Я тебе вчера сказал. Туалет — крыша. Почему здесь?
— Как это всё, чёрт возьми, понимать? — громко недоумевал Джефф.
Изобразив плечиками: «кто знает», я по-прежнему не поворачивалась лицом к двери. Минуты две спустя Ларри с индийцем вернулись обратно в комнату.
— О'кей,— сказал Ларри.— Кто напакостил в душе?
— Да, кто напакостил в душе? — повторил за ним индиец.
— Напакостил в душе? Ты это о чём, приятель? С какой стати... Ох,— Джефф медленно развернулся и воззрился на меня.— Так вот почему с утра тебе не понадобилось тащиться на крышу. Вот это да! Но почему именно в душе?
— Я не могла ждать. Вы оба уже «заседали» на крыше, а мне было невтерпёж,— прошептала я тоном, молящим о понимании.— Хватит гоготать. Ничего смешного. Я действительно растерялась. Я пыталась смыть в канализацию, но пол имеет какой-то совсем неправильный наклон.
— Так это ты навалила в душе? — стонал Джефф.— Люди, не могу поверить. Малютка Барб покакала в душевой! Минут десять — и об этом узнает весь город. Сегодняшний экстренный выпуск майнпурских новостей: «АМЕРИКАНКИ СПРАВЛЯЮТ БОЛЬШУЮ НУЖДУ В ДУШЕВЫХ». Мне это нравится.
Джефф распахнул настежь ставни и высунул голову из окна.
— Теперь давайте разберёмся,— надрывался он, обращаясь к «широким массам населения» внизу.— «Киви», новозеландцы, не пакостят в душевых. Янки — да. Киви — нет. Я-то новозеландец, так что я этого не делал. Я — нет. Они,— он указал рукой назад, в комнату,— да. Все поняли? Берегитесь янки. Янки — не убираются вон,— янки «делают дела» в душевых!
Люди с улицы смотрели на Джеффа, как на буйного заморского идиота, к этому времени до хозяина дошло, кто же из нас провинился, и он уставился на меня с недоверчиво-испуганным видом. Сам по себе поступок был и так достаточно омерзителен, но особенно диким индийцу казалось то, что такое могла совершить женщина.
— Зачем леди напачкала в душе? — недоумевал он.
Я не могла заставить себя повернуться к нему лицом. Джефф продолжал орать, а Ларри сидел, качая головой. Когда же хозяин понял, что ни один из нас не собирается ему отвечать, он вышел из комнаты и заспешил на улицу нанять для уборки неприкасаемого.
— Хорошо ещё, что тебе не удалось смыть это в «канализацию»,— потешался Ларри.— Труба открывается как раз на парадное крыльцо гостиницы.
От Майнпури до ближайшего города с гостиницами и пансионами, Канпура, было сто двадцать миль по узкой захолустной дороге. Несмотря на то что весь наш путь пролегал по ровной местности, мы еле ползли из-за выбоин и ухабов. Когда же дорога пересекала городки, то тут на нашем пути возникал народ. Если толпы пешеходов всё же сдавали в сторону, уступая дорогу грузовикам, автобусам и велосипедистам, то, заметив наше появление, они буквально застывали на месте. Большинству жителей этих городишек никогда прежде не доводилось встречать «белого человека», и вид нашей троицы, катящей на непривычного вида велосипедах, приводил их в замешательство и оцепенение. Они долго и пристально разглядывали почти белую шевелюру Джеффа. Ни один не двигался. Да они и не могли: в состоянии глубокого потрясения они замирали как вкопанные. Чтобы очистить себе путь, мы были вынуждены физически отстранять «живые преграды».
Из-за плохих, слабых камер у Джеффа дважды спускали шины. А в одной деревушке выбоина, «заглотав» моё переднее колесо, стряхнула меня с велосипеда. При приземлении я ободрала себе ладони и ноги. Кровоточащие ссадины немедленно «обросли» нашлёпками грязи и кусачими мухами. Я слышала, будто в Индии раны всегда загнивают и долго не заживают, поэтому, под прицелом около сотни любопытных глаз, я промыла раны кипячёной питьевой водой, а затем щедро смазала антибактериальной мазью. Этим тюбиком снабдил меня Па ещё в Испании. Мухи вязли в липкой мази, мешавшей им заняться кровопийством.
В тот день Джефф чувствовал себя гораздо лучше, и он непрерывно развлекал нас случаями из своей походной жизни. Джефф радовался тому, что теперь ему было с кем поговорить, мы же с Ларри наслаждались его компанией. Своими рассказами Джефф скрашивал долгие утомительные мили пути.
— Так вот, в нашем автобусе ехали две американки, лет двадцати с небольшим,— рассказывал Джефф.— Остальные пассажиры в основном англичане или французы. Мы пересекали Иран сразу после захвата американского посольства, поэтому антиамериканские настроения были в самом расцвете. И все мы чертовски «тряслись» из-за того, что с нами в автобусе едут подружки-янки.
Когда в Южном Иране мы углубились в пустыню, однажды ночью нас остановили на блокпосту, в автобус ввалились двое солдат и принялись проверять паспорта. Мы затаились, ну а солдаты тем временем — всё ближе и ближе к янки. Когда же девицы протянули им паспорта, слышно было, как муха пролетит, вот какая стояла тишина. Все старались прочесть по лицам солдат, что же будет дальше.
Ладно, патрульные раскрыли паспорта, один из них говорит: «А, американки», девицы закивали, я же, как и все остальные, до смерти перепугался. Солдаты молчат. Они продолжают изучать паспорта. Вот тогда мне действительно стало худо, а затем, ко всеобщей неожиданности, оба вдруг вытянулись по стойке «смирно» и откозыряли американкам. Расцвели парни от уха до уха, вернули паспорта, выскочили из автобуса и «прости-прощай»!
Мне-то янки вполне нравились, но до чего же они доверчивы! Вы думаете, я простак, видели бы вы тех двоих. Не поверите, как на второй день в Пакистане, в Кветте, их облапошил один пройдоха. Мы приехали в Кветту уже ближе к вечеру, всех нас изрядно вымотали пустыни в Восточном Иране и Западном Пакистане, поэтому, когда к нам подскочил пакистанец с предложением почистить уши, все его проигнорировали, за исключением обеих янки. Идея им пришлась по душе, а пакистанец обещает, мол, вычищу уши за пятнадцать центов; но если найду камешки, то — доллар за штуку. Ну, слыханное ли дело, чтобы у кого-нибудь в ушах была галька, верно? Поэтому девицы решили: сделка честная, и согласились.
Итак, малый принялся вычищать серу из уха одной из девиц такой забавной маленькой ложечкой. И только было он взялся, как наружу выскакивает крохотный кусочек гравия, а парень качает головой, словно и правда дело — дрянь. Ну, девица глядит на камень и начинает волноваться, ей хочется знать, как чёртов гравий попал к ней в ухо; а пакистанец «поёт» ей что-то там про пустыню. «Всем в уши камень в пустыня попадает. Камни — ай, плохо»,— пуще заливает он, после чего принимается дальше «выкапывать» кусочки гравия, один за одним.
