Уильям Дженнигс Брайан, популярный американский оратор и политический деятель, трижды баллотировавшийся на пост президента, нередко (и не бесплатно) участвовал в летних сборах учителей, где выступал перед публикой. Чаще всего это была ставшая таким образом широко известной лекция «Князь мира». Брайан обращался к своим очарованным слушателям с такими словами: «Весь земной шар пребывает в поисках мира. Каждое когда-либо бившееся сердце жаждало мира – и для его достижения было испробовано множество способов». В 1912 г. Брайан стал госсекретарем в администрации президента Вудро Вильсона и занялся организацией «успокоительных» договоров, которые требовали от участников соглашения не начинать войны (иногда в течение года), а обращаться вместо этого к решению арбитража. Теодор Рузвельт считал Брайана глупцом, «человеком-тромбоном», а его планы находил пустыми и бесполезными. Однако, вопреки всем сомнениям, к 1914 г. новый госсекретарь успел подписать тридцать таких соглашений. Германия, впрочем, ему навстречу не пошла.
Важную роль в английском и американском пацифистских движениях играли квакеры – малочисленная, но влиятельная религиозная группа. Во Франции, напротив, борцы за мир были ярко выраженными антиклерикалами. К 1914 г. в антивоенное движение было тем или иным образом вовлечено порядка 300 тыс. французов[763]. Во всех трех странах пацифисты могли вести свою работу среди широких слоев населения, опираясь на давние традиции либерализма и радикализма, которые осуждали войну как из соображений морали, так и с точки зрения общественного блага. Война была злом, но она также была источником расточительства, поглощая ресурсы, которые в ином случае можно было бы направить на решение социальных проблем. Империализм, милитаризм, гонка вооружений и агрессивная внешняя политика были, по общему мнению, тесно связаны между собой – и как можно было бы рассчитывать на прочный мир, если прежде не переломить эти вредоносные тенденции? В каждой из этих стран подобные идеи распространялись усилиями либеральной печати и разнообразных общественных организаций. Участвовали в этом и влиятельные политики вроде Брайана или Кейра Харди, лидера Лейбористской партии. Французская Лига прав человека, насчитывавшая до 200 тыс. членов, регулярно подавала петиции за мир, а на педагогических конференциях обсуждалась разработка свободной от национализма и милитаризма программы преподавания истории[764]. В Англии авторитетные радикальные газеты и журналы – такие, как Manchester Guardian и The Economist – поддерживали принципы разоружения и свободной торговли, видя в них средства сделать мир лучше. Новое либеральное правительство, пришедшее к власти в 1905 г., подверглось значительному давлению, поскольку вопросы укрепления мира очень волновали не только растущую партию лейбористов, но и многочисленных радикалов в либеральных рядах[765].
Отдельные лица и группы (например – церковные общины) старались внести свой вклад в дело установления мира на низовом уровне – сближая между собой представителей потенциально враждебных наций. В 1905 г. в Англии с участием двух пэров (лорда Эвбери и лорда Кортни) был основан Комитет англо-германской дружбы. Будущий премьер-министр Рэмси Макдональд возглавил группу лейбористов и ряд церковных делегаций, посещавших Германию, а квакер Джордж Кэдбери, известный шоколадный магнат, пригласил группу германских муниципальных чиновников посетить созданный его фирмой образцовый городок Бонвиль[766]. Вездесущий Гарри Кесслер помогал организовать обмен открытыми письмами между германскими и британскими деятелями искусств, выражавшими восхищение культурой обеих стран, – кроме того, для укрепления дружеских отношений между Англией и Германией была организована серия банкетов. Крупнейший из них состоялся в 1906 г. в отеле «Савой» – там выступил с речью сам Кесслер, а также Бернард Шоу и лорд Холден, известный представитель Либеральной партии. Кесслер тогда даже нашел время отметить достоинства драгоценностей и платья Элис Кеппел, любовницы Эдуарда VII, которая тоже присутствовала там, как и многие видные фигуры высшего общества[767]. Во Франции Ромен Роллан написал серию романов «Жан-Кристоф», где описывалось, как страдающий, но гениальный композитор Жан-Кристоф Крафт в итоге находит мир и признание в Париже. Это произведение было создано писателем из любви к музыке, но не только – в разговоре со Стефаном Цвейгом Роллан подчеркнул, что хотел таким образом поддержать европейское единство и дать государственным деятелям повод задуматься над опасностью проводимой ими политики[768].
Несмотря на то что численность и влияние пацифистов росли, внутри самого движения существовали серьезные разногласия по поводу методов достижения прочного мира. В наши дни многие считают ключом к миру распространение демократии. Это спорно, поскольку основано на предположении, что демократические государства не могут воевать друг с другом. Точно так же перед Первой мировой находились мыслители (чаще всего – французы, опиравшиеся на обаяние Французской революции), полагавшие, что установление республиканского строя и предоставление самоуправления национальным меньшинствам наверняка обеспечат условия для мирного сосуществования стран. В 1891 г. один итальянский борец за мир сказал: «Свобода является предпосылкой равенства, а оно эволюционным путем приведет к общности интересов и формированию братства подлинно цивилизованных народов. Таким образом, война между этими народами должна считаться преступлением»[769]. Устранение торговых барьеров и другие шаги, повышавшие степень интеграции мировой экономики, также считались средством поддержания мира. Не было ничего удивительного в том, что эти меры находили значительную поддержку в Великобритании и США, которые еще в XIX в. извлекли крупные выгоды из свободной торговли. Кроме того, тогдашние предшественники активистов Wikileaks утверждали, что важной задачей является еще и борьба с тайной дипломатией и секретными договорами. Небольшая группа людей (главным образом – в англоговорящих странах) последовала учению Толстого и считала, что насилие нужно всегда встречать ненасилием и пассивным сопротивлением. На противоположном полюсе от них находились те, кто подразделял войны на справедливые и несправедливые – в первом случае, при определенных обстоятельствах вроде обороны от тиранов или ничем не спровоцированных нападений, война могла быть оправданна.
Перед войной существовал один вопрос, по которому почти все мирные активисты были согласны между собой, – это был вопрос о развитии арбитража как средства решения международных проблем. Здесь удалось продвинуться куда дальше, чем в области разоружения. В XIX столетии арбитраж под контролем независимых комиссий иногда приводил к значительным успехам. Хорошим примером является разрешение в 1871 г. кризиса, связанного с американскими претензиями к Англии, построившей на своей верфи «Алабаму» – знаменитый рейдер Конфедерации. Вопреки протестам со стороны правительства северян, англичане позволили кораблю выйти в море, где он захватил или уничтожил более шестидесяти кораблей Союза. Победивший в итоге Север потребовал у Британии компенсацию – например, предлагалось откупиться Канадой. В конечном счете Вашингтон удовлетворился извинениями и выплатой 15 млн долларов. Год за годом Международные мирные конгрессы принимали резолюции, призывающие государства мира создать надежно работающую систему арбитража. Отчасти поддаваясь этому давлению, а отчасти из-за собственного желания избежать войны, правительства многих стран в конце XIX в. все чаще прибегали к этому средству. Между 1794 и 1914 гг. имело место 300 случаев мирного урегулирования конфликтов, и более половины из них пришлось на период после 1890 г. Кроме того, все больше государств заключали друг с другом двусторонние арбитражные соглашения. Оптимисты надеялись, что однажды будет подписано многостороннее соглашение такого рода и возникнет обладающий реальными полномочиями институт международного арбитража, который сможет поддерживать международное право и – как думали самые большие идеалисты – станет общемировым правительством[770]. Один американец говорил: «Рост влияния международного арбитража диктуется неумолимой логикой прогресса современного человечества»[771].
Прочие борцы за мир предпочли сосредоточиться на проблеме разоружения или хотя бы ограничения гонки вооружений. Тогда (как и теперь) можно было утверждать, что само наличие армий и запасов оружия – а также сопутствующая этим обстоятельствам гонка вооружений – делают войну более вероятной. Частой мишенью критики со стороны защитников мира были производители оружия, которые, как считалось, сознательно провоцируют напряженность и даже конфликты, желая улучшить условия сбыта своих товаров. В 1898 г. молодой русский царь неожиданно предложил представителям мировых держав собраться для обсуждения «серьезнейшей проблемы», вызванной беспрецедентным развитием вооружений, и совместно выработать ее решение. Эта инициатива вызвала восторг у сторонников мира, в том числе и у Берты фон Зутнер. В конце концов, само приглашение повествовало о «страшных средствах истребления» и ужасах грядущей войны, будучи составлено в таких выражениях, что его с тем же успехом мог бы написать любой из видных пацифистов того времени. Царем, вероятно, двигали идеалистические мотивы – но не только, ведь Россия лишь едва-едва могла состязаться с прочими европейскими державами по уровню военных расходов[772]. Вторая нота российского правительства предлагала темы для обсуждения, включая возможную приостановку роста вооруженных сил во всех странах, ограничения на использование новых и особенно смертоносных видов оружия, а также определение законов и обычаев войны[773].
