Жорес был человеком незлопамятным и обычно ставил пользу дела превыше собственных амбиций. В частной жизни ему доводилось дружить с людьми иных взглядов – вот и в политике он тоже проявлял склонность к диалогу. Ромен Роллан вспоминал: «Его любовь к людям была настолько всеобъемлющей, что он просто не мог стать ни нигилистом, ни фанатиком. Любое проявление нетерпимости внушало ему отвращение»[810]. Среди лидеров социалистов предвоенного периода Жорес выделялся здравым смыслом, пониманием политических реалий, оптимизмом и готовностью к компромиссам. До самой смерти он неизменно верил в разум и природную доброту человечества – и считал, что назначение политики состоит в том, чтобы построить для людей новый и лучший мир. Он никогда не был особенным доктринером, хотя и тщательно изучил работы Маркса, равно как и других видных социалистов. В отличие от Маркса Жорес не считал, что история развивается только лишь согласно неумолимой логике классовой борьбы, – с его точки зрения, идеализм и инициатива людей всегда могли помочь отыскать более мирные пути в будущее. Он мечтал о мире справедливости, счастья и свободы для всех. Однажды он сказал, что главная цель социализма – предоставить простым людям «наслаждение всеми теми жизненными благами, которые сейчас доступны только привилегированным классам»[811].
Жорес был плотным и широкоплечим мужчиной с открытым, дружелюбным лицом и красивыми, глубоко посаженными голубыми глазами. Вся его жизнь была отмечена печатью огромной энергии. Он одновременно являлся и профессиональным политиком, и вдумчивым интеллектуалом, знатоком классической философии. Будучи умным и даже в чем-то гениальным человеком, Жорес, однако, не сделался от этого высокомерным или неприятным типом. Он женился на довольно скучной особе, которая совершенно не разделяла его интересов, но которой он тем не менее оставался верен. Хотя сам Жорес с юных лет был атеистом, он не возражал, когда жена захотела воспитывать их детей в религиозном духе. Он любил вкусную еду и хорошее вино, но увлекательное дело или хорошая беседа часто занимали его настолько, что он забывал поесть. Богатство или общественное положение не интересовали его. Его парижская квартира была удобной, но довольно потрепанной, а рабочий стол был сделан из досок, уложенных на козлы. Рамсей Макдональд, встретив Жореса на социалистическом конгрессе 1907 г., отметил, что одевался тот, вероятно, просто как попало накидывая на себя одежду. В своей видавшей виды соломенной шляпе Жорес вышагивал безо всякого смущения, «как юноша, вступивший в новый мир, – или странствующий актер, научившийся управлять фортуной и проводить свои дни в счастливой беззаботности»[812].
Жан Жорес родился в 1859 г. в департаменте Тарн на юге Франции. Семья его принадлежала к среднему классу, но находилась на грани нищеты, поскольку его отец очертя голову бросался то в одно, то в другое неприбыльное предприятие. Сильной личностью в семье была мать Жореса, и она сумела устроить своего сына в местный интернат, где он вскоре заслужил больше отличий, чем любой другой ученик. Талант и достижения позволили ему продолжить образование в Париже и поступить в Высшую нормальную школу, которая в то время была тем же, чем является и теперь, – настоящей оранжереей, где выращивали будущую элиту страны. Жорес уже в раннем возрасте стал проявлять интерес к социальным вопросам и позже вполне закономерно решил стать политиком. Впервые он был избран в парламент в 1885 г., но в 1889 г. не был переизбран и следующие четыре года преподавал в Университете Тулузы, где был членом городского совета. Последнее предоставило ему ценный практический опыт, и именно тогда он понял, как важны для избирателей насущные хозяйственные проблемы. Являясь выдающимся оратором, Жорес заседал в парламенте тридцать пять лет, и десять из них возглавлял французских социалистов. Он много путешествовал по стране, и, где бы он ни выступал: будь то заседания парламента, социалистические конгрессы или улицы, – он всегда был красноречив и говорил настолько эмоционально и с такой глубокой убежденностью, что ему порой приходилось утирать выступающий на лбу пот. Он также находил время для литературных трудов и с 1904 г. редактировал новую социалистическую газету L'Humanité, для которой в последующие десять лет сам подготовил более двух тысяч статей.
Потерпев в 1904 г. поражение на конгрессе II Интернационала, Жорес начал со все большей тревогой изучать ухудшающуюся международную обстановку и направил значительную часть своей энергии на борьбу за дело мира. Он и прежде поддерживал идеи разоружения и распространения международного арбитража, но в тот момент заинтересовался феноменом войны как таковой. Действуя совершенно в своем духе, он сначала предпринял серьезные изыскания в области военной теории и истории войн, в чем ему помогал молодой французский офицер, капитан Анри Жерар. Однажды вечером они сидели за столиком парижского кафе, и Жорес стал описывать облик будущей войны: «Артиллерийский огонь и бомбы, истребление целых народов, миллионы солдат в грязи и крови, миллионы трупов…» Несколько лет спустя, во время одного из сражений на Западном фронте, друг спросил у Жерара, отчего тот внезапно принял отрешенный вид. Жерар ответил: «Все это кажется мне знакомым… Жорес предсказал этот ад, это всеобщее уничтожение»[813]. Внутри страны Жорес предлагал заменить профессиональную армию, нацеленную на наступление, народной милицией по образцу Швейцарии, где граждане служили полгода, а потом периодически проходили военные сборы. Эту новую армию предполагалось использовать лишь для защиты страны. Именно путем массового вооружения нации, утверждал он, революционная Франция некогда сокрушила напавших на нее врагов. Естественно, политические и военные круги отвергли предложения Жореса, хотя впоследствии предложенный им акцент на обороне оказался вполне соответствующим обстановке[814].
С агитацией внутри II Интернационала Жоресу удалось добиться ничуть не большего успеха – хотя вопрос о мерах по предотвращению общеевропейской войны или о действиях в случае ее начала поднимался на каждом конгрессе начиная с 1904 г. К сожалению, почти сразу же выяснилось, что по данному вопросу в организации существовал глубокий и потенциально опасный раскол. Жорес и его единомышленники, подобные британскому лейбористу Кейру Харди, считали, что социалистическое движение должно употребить все средства для предотвращения войны: агитацию, работу в законодательных органах, массовые манифестации, забастовки, а в случае необходимости – даже восстания. Германские же социалисты, при всей своей любви к революционной фразе, на деле проявляли ту же осторожность, что была свойственна им и «дома». Ключевым пунктом полемики стал вопрос о едином плане и конкретных шагах, которые нужно будет предпринять в случае войны. Немцы были попросту не готовы к тому, чтобы принять на себя (или навязать прочим партиям) серьезные обязательства вроде организации всеобщей политической стачки, пусть даже большинство социалистов и даже большинство европейских политических и военных руководителей верило, что такая стачка сделала бы ведение войны совершенно невозможным. Жорес, со своей стороны, был не готов рисковать расколом социалистического движения из-за расхождений по этому пункту. Разногласия были успешно скрыты за звучными резолюциями, осуждавшими войну и подтверждавшими решимость трудящихся всего мира ее предотвратить. Способы, которыми это предстояло сделать, намеренно не уточнялись. В 1907 г. резолюция конгресса в Штутгарте гласила: «Интернационал не может предписывать рабочему классу определенных и заранее установленных методов борьбы с милитаризмом, поскольку условия этой борьбы в каждой отдельной стране различны»[815]. Семь лет спустя Интернационал ожидало самое серьезное испытание в его истории.
В течение этих лет Интернационал был уверен в своих силах и его члены считали, что организация сможет вполне успешно бороться за мир. Вопреки радикальной риторике социалистических партий, они постепенно переставали рассматривать капитализм как безусловного врага. Развитие инвестиций и торговли постепенно укрепляло единство мирового рынка, что, конечно, уменьшало вероятность войны. В 1911 г. даже бескомпромиссный Август Бебель говорил: «Я открыто признаю, что, возможно, величайшей гарантией мира на планете является международный экспорт капитала». Когда в 1912–1913 гг. великие державы сумели успешно преодолеть кризисы на Балканах, то стало казаться, что капитализм теперь и правда оказался в рядах борцов за мир. В ходе Базельского конгресса 1912 г. II Интернационал зашел настолько далеко, что одобрил планы сотрудничества с буржуазными пацифистами[816].
