— Знаете? — сказал мистер Шнелленхамер ликующе.
— Беру назад «змею», — сказал мистер Фишбейн.
— Когда я употребил прилагательное «подколодная», — сказал мистер Зиззбаум, — я говорил, не подумав.
— И я вам ее назову, — сказала Вера Пребл, — но не даром.
Она откинула голову, протянула вперед руку и зашевелила пальцами. Она явно что-то выражала, но они не сумели определить, что именно.
— Я открою вам комбинацию к двери погреба мистера Глютца при одном условии. И вот оно: один из вас должен заключить со мной контракт звезды на пять лет.
Магнаты выпучили глаза.
— Слушайте, — сказал мистер Зиззбаум, — не хотите же вы быть звездой!
— Вам это не понравится, — сказал мистер Фишбейн.
— И еще как не понравится, — сказал мистер Шнелленхамер. — В звездах вы же будете глупо выглядеть — неопытная девочка вроде вас. Вот если бы вы пожелали небольшую выигрышную роль…
— Звезда.
— Скажем, поддерживающая роль.
— Звезда.
Троица отступила шага на два и посовещалась.
— Она серьезно, — сказал мистер Фишбейн.
— Глаза у нее, — сказал мистер Зиззбаум, — гранитные.
— Десятки раз мне выпадал случай уронить на ее голову с верхней лестничной площадки что-нибудь тяжелое, и я не воспользовался ни единым, — с виноватым раскаянием сказал мистер Шнелленхамер.
Мистер Фишбейн воздел руки к небу:
— Бесполезно. Передо мной все время плавает образ миссис Фишбейн с восемью кубиками льда на лбу. Так уж и быть! Я сделаю эту девчонку звездой.
— Ты?! — сказал мистер Зиззбаум. — И все заберешь себе? А мне предоставишь вернуться домой и сказать миссис Зиззбаум, что на ее званом вечере сегодня сто одиннадцать гостей, включая вице-президента Швейцарии, останутся без напитков? Нет уж, сэр! Звездой ее сделаю я.
— Я тебя переторгую.
— Не переторгуешь. Разве что мне сообщат, что миссис Зиззбаум лишилась голосовых связок.
— Слушай, — сквозь зубы сказал его собеседник. — В употреблении голосовых связок миссис Фишбейн еще только разогревается, когда миссис Зиззбаум уже захрипит.
Мистер Шнелленхамер, этот холодный ум, увидел, какая угроза над ними нависла.
— Ребята, — сказал он, — если мы начнем торговаться, предела не будет. Есть только один выход: слияние.
Победа осталась за его могучей личностью. И несколько минут спустя к девушке повернулся президент новообразованной корпорации «Идеало-Зиззбаум»:
— Мы согласны.
Не успел он договорить, как до них донесся звук остановившейся перед подъездом какой-то тяжелой машины. Вера Пребл испустила крик отчаяния.
— Дура я, дура! — воскликнула она в смятении. — Я только сейчас вспомнила, что час назад позвонила в полицию и информировала их о погребе мистера Глютца. Это они!
Мистер Фишбейн охнул и посмотрел вокруг, выбирая обо что начать биться головой. Мистер Зиззбаум с кратким пронзительным воплем начал опускаться на пол. Но мистер Шнелленхамер был скроен из более крепкого материала.
— Возьмите себя в руки, ребята, — умоляюще сказал он. — Предоставьте дело мне. И все будет в ажуре. До чего мы дойдем, — добавил он с достоинством, столь же внушительным, как и простым, — если свободнорожденный американский гражданин не сможет подкупить полицию своей родины?
— Верно, — сказал мистер Фишбейн, задержав лоб в дюйме с четвертью от великолепной китайской вазы.
— Верно, верно, — сказал мистер Зиззбаум, поднимаясь с колен и отряхивая брюки.
— Только предоставьте все мне, — сказал мистер Шнелленхамер. — Привет, ребята! — продолжал он благодушно.
В гостиную вошли три полицейских — сержант, патрульный и еще один патрульный. Лица у них были суровые, будто вырубленные из дерева.
— Мистер Глютц? — спросил сержант.
— Мистер Шнелленхамер, — поправил магнат. — Но Джейкоб для вас.
Эта дружелюбная нота как будто не смягчила сержанта.
— Пребл Вера? — спросил он, обращаясь к девушке.
— Нордстром Минна, — ответила она.
— Значит, неправильно записали имя. Так или иначе, это вы позвонили нам, что в доме хранятся алкогольные напитки?
Мистер Шнелленхамер весело засмеялся:
— Не стоит верить всему, что говорит эта девушка, сержант. Она превеликая шутница. И всегда была такой. Если она сказала так, значит, просто вас разыграла, как у нее в привычке. Я знаю Глютца. Я знаю его принципы. И сотни раз слышал, как он говорил, что законы его страны для него превыше всего и он никогда не унизится до того, чтобы нарушать их. Вы здесь ничего не найдете, сержант.
— И все-таки попробуем, — ответил тот. — Покажите нам погреб, — добавил он, обращаясь к Вере Пребл.
Мистер Шнелленхамер улыбнулся обворожительной улыбкой.
— Слушайте, — сказал он. — Я как раз вспомнил, что допустил ошибку. Глупейшую. Просто не знаю, как я мог ее допустить. В доме действительно есть небольшая толика этого самого, но я уверен, вы, милые ребятки, не хотите никому устраивать неприятности. При вашей-то широте взглядов! Слушайте, ваша фамилия Мэрфи?
— Донахью.
— Я так и думал. Нет, вы будете смеяться. Я только сегодня утром сказал миссис Шнелленхамер, что мне обязательно надо выбрать время заглянуть в участок и отдать моему старому другу Донахью десять долларов, которые я ему задолжал.
— Какие десять долларов?
— Я не сказал «десять». Я сказал — сто. Сто долларов, Донни, старина, и, конечно, кое-что найдется и для этих двух джентльменов. Ну как?
Сержант выпрямился во весь рост. Его взгляд не смягчился ни на йоту.
— Джейкоб Шнелленхамер, — сказал он холодно, — вам от меня не откупиться. Когда прошлой весной я хотел получить роль в «Колосс-Изыск», меня не взяли, потому что вы сказали, будто я не сексапилен.
Первый патрульный, до этих пор участия в разговоре не принимавший, удивленно вздернул голову:
— Да неужели, шеф?
— Именно. Не сексапилен.
— Это подумать! — сказал первый патрульный. — Когда я пробивался в «Колосс-Изыск», мне сказали, что у меня голос нехорош.
— А меня, — сказал второй патрульный, мрачно глядя на мистера Шнелленхамера, — у них хватило наглости забраковать за мой левый профиль. Поглядите, ребята, — сказал он, поворачивая голову, — есть у меня в профиле какой-нибудь изъян?
Его товарищи пристально изучили спорный профиль. Сержант поднял руку, откинул голову и прищурился сквозь растопыренные пальцы.
— Никаких изъянов, — сказал он.
— Расчудесный профиль, Бэзил, — сказал первый патрульный.
— То-то и оно! — сказал второй патрульный сурово.
Сержант вернулся к собственной обиде.
— Не сексапилен! — сказал он со скрежещущим смехом. — И это мне, который в колледже Восточной Айовы прошел курс актеров кино со специализацией в области сексапильности.
— Кто говорит, что мой голос нехорош? — вопросил первый патрульный. — Вот послушайте: ми-ми-ми-ми.
— Лучше некуда, — сказал сержант.
— Будто соловей или еще кто там, — сказал второй патрульный.
Сержант поиграл мускулами:
— Готовы, ребята?
— Ага, шеф.
— Погодите! — вскричал мистер Шнелленхамер. — Погодите! Дайте мне еще один шанс! Конечно же я найду роли для вас всех.
Сержант покачал головой:
— Нет. Слишком поздно. Ты довел нас до белого каления. Ты не способен постигнуть чувствительность художника. Способен он, ребята?
— Да ни в коем случае! — сказал первый патрульный.
— Я теперь не стану сниматься в «Колосс-Изыск», — сказал второй патрульный, обиженно передернув плечами, — даже если они будут умолять, чтобы я сыграл Ромео в паре с Джин Харлоу.
— Ну так пошли, — сказал сержант. — И вы с нами, дамочка. Покажете нам, где погреб.
Минуту-другую после того как блюстители закона удалились следом за Верой Пребл, тишину гостиной нарушали только ритмичный стук лба мистера Фишбейна об стену да шорох катания мистера Зиззбаума по полу. Мистер Шнелленхамер угрюмо поник в кресле, подпирая подбородок обеими руками и только чуть отодвигая ногу всякий раз, когда мимо прокатывался мистер Зиззбаум. Провал его дипломатических усилий вызвал у него душевный паралич.
Перед его глазами возникло видение: миссис Шнелленхамер ждет в их залитом солнцем патио его возвращения. Он словно увидел, как она падает в обморок, скатывается в бассейн с золотыми рыбками и начинает пускать пузыри, потому что ее голова оказалась под поверхностью воды. И он уже спрашивал себя, как следует поступать в подобном случае: осторожно извлечь ее оттуда или предоставить Природе делать свое дело? Одно он знал твердо: она будет в полной мере изливать те бурные эмоции, королевой которых когда-то была.
Он все еще искал ответ на этот щекотливый вопрос, когда до его слуха донесся звук легких шагов. В дверях возникла Вера Пребл.
