Ну, я себе так думаю: чего с бабой ругаться? «Забил, — говорю, — только чем?»
«Чем-чем, молотком! А то — можешь башкой своей, все равно никакого больше толку от нее нет!»
И знаешь, сижу на койке, лапки на коврик свесил и мучительно пытаюсь вспомнить: что такое «молоток»? Мо-ло-ток… И так это слово кручу, и этак, а вспомнить — никак! Меня аж пот холодный прошиб от напряга! Не, с питьем надо завязывать, а то…»
Что «а то…», мужик Герману тогда так и не досказал: жадно налил трясущейся рукой стаканчик, поднес ко рту, бережно обняв ладонями, и вылакал до дна, не пролив ни капли…
Вот и у него, Германа, состояние было — как у того мужика. Крыша у него не съедет, но и боец он в таком состоянии никакой! А с финансистом придется повозиться, может статься! Ушел же он «и от бабушки, и от дедушки…».
Недооценка противника — поражение до начала схватки. Впрочем, переоценка тоже…
За стеной ребята занимались любовью. Сексом. Потом — затихли. Видно, заснули. Герман понял, что если он не поспит сейчас хотя бы часа два, то станет беспомощен и агрессивен, как пятнадцатилетний «скинхэд» — девственник от затянувшегося спермотоксикоза!..
Он прилег, закрыл глаза, но спать не мог. Совершенно. Какие-то тени собирались вокруг, какие-то голоса шептали что-то ужасное, женщина в черном грозила костлявым, голенастым пальцем с длинным заостренным ногтем, и он, Герман, падал в никуда, в бездну…
Он открывал глаза, отирал холодный пот со лба, слушал свое собственное хриплое, частое дыхание, сердечко колотилось так, будто собиралось вырваться из грудной клетки, словно птичка — на волю…
Стоп. Дальше так нельзя. Он встал, открыл дверь купе и направился к проводнику.
— Что, не спится? — приветливо встретил тот денежного клиента, а сам — отметил черные набрякшие круги под глазами, нездоровый блеск самих глаз, подрагивание рук… А не наркоман ли он, часом?
— Зря кофе пил. Хотелось чего-то горячего… У тебя что-нибудь покрепче кофе есть?
— Для вас — обязательно. Коньячок «Арарат», родного розлива. Только для солидных клиентов. Ваши соседи взяли — не жаловались.
— Давай бутылочку.
— Закусить что-то? Балычок, сервелат, сырокопченая?
— А фрукты?
— Бананы, лимон.
— Давай лимон. И бананы давай тоже. — Герман окинул взглядом купе проводника, заметил объемную металлическую миску: то, что нужно. Взял. — Грузи сюда.
Подумал немного:
— А эти, соседи, тоже до Москвы?
— Ну да. У них и билет дотуда.
— Ладно. Попробую поспать. Потом, может, зайду пообщаюсь.
— Разговор дорогу красит. Только им, по-моему, — проводник кивнул на купе, — и вдвоем не скучно.
— Скука — спутник безделья. А они заняты…
— Еще как заняты… — лакомо чмокнул губами проводник. — Я бы тоже от такого занятия сейчас не отказался.
— Всему свое время.
Герман расплатился, вернулся в купе. Приставил миску к стене, прислушался.
Финансист с девкой спали. Герман глянул на часы. Выставил таймер на два. Если он не поспит хоть немного, то свихнется. Совсем.
Налил полный стакан коньяку, выпил разом, раздавил зубами ломтик лимона.
Горячая волна хлынула к голове, он прилег и уснул мгновенно. Ему снилась мутная вода, он брел в ней, задыхаясь, неизвестно куда и неизвестно зачем.
— …Пить хочется… — произнесла девушка. — У нас ничего, кроме коньяка?
— У провожалы, наверное, есть. Сейчас я смотаюсь. Вернулся через минуту с водой и сигаретами. Закурили.
— Ну что? Не пропала охота вспоминать?
— Попробую. Универ я «прошел» за три года. По правде говоря, пять лет учебы — слишком много для нее. И студенты и тогда, и теперь используют это славное время вовсе для другого. Я же — перерос.
После окончания задумался было, но ненадолго. С аспирантурой не складывалось: кому в начале восьмидесятых нужны знания по финансовым структурам Запада? Чистая наука. Да еще и академическая. А там, как водится, очередь из академиков, докторов и прочих кандидатов. Да и тема — непрофильная: вот если бы действительно о бригадном подряде, как способе организации вольного труда коллективных индивидов…
Нет, если напрячься, можно было притереться где-то при аспирантуре, но — зачем? Хотелось действия.
Недолго поразмыслив, отвалил снова на Краснознаменный Черноморский. Там тепло, яблоки… Получил на плечи пару звездочек, полгодика попрактиковался…
Потом… Потом началась работа…
— Снова Африка?
— Ага. И Латинская Америка. Там тогда было совсем неспокойно: Никарагуа, Гренада…
— Я слышала, но меня это мало волновало. Да и маленькая была.
— Короче — работали. Потом… Потом в один из приездов в Крым — женился.
Очень романтически, за пару дней. К тому же получил предложение поработать э-э-э… инструктором батальона спецназа в одной очень африканской стране. При море. Отбыл. Жена, Галя, приехала через полгодика… и оказалась завзятой стервой. Сначала я было списывал ее истерики на малярию, пока не понял — малярия у нее пожизненная… Да и служба…
— Не нравилась?..
— То, что это не самый сладкий сахар, было и ежу понятно до того…
Потом… Как там у Владимира Семеновича?.. «Ах, милый Ваня, мы с тобой в Париже нужны — как в финской бане лыжи…» Местные «царьки» грызлись между собой, вовлекали в свои разборки племенные союзы, африканцы мочили друг друга, как могли… А тут еще произошло событие…
Родезийские «коммандос» провели блестящую операцию по подрыву нефтегазохранилища в Бейре…
— Где это?
— Мозамбик. Тогда там правил верный друг советского народа Самора Машел. И качал из Союза столько, сколько мог… На базе в Бейре кроме дизтоплива, бензина были склады оружия и материального обеспечения и электростанция, снабжавшая саму Бейру… Добра — воз и маленькая тележка.
Родезийцы совместно со спецподразделениями ЮАР подготовили и провели масштабную операцию настолько блестяще, что потом она чем-то вроде «учебной» стала для диверсионных групп… «Коммандос» взорвали железнодорожную ветку, линию электропередач, водо-и топливопроводы и дотла спалили нефтехранилище — и ушли чисто, без потерь. Был убит только проводник из Движения национального сопротивления Мозамбика… Вполне возможно, его сами родезийцы и устранили.
Из Мапуту громыхнули громы и молнии, полетели головы… И местный вояка, в Бейре его именовали Черный Сан-туш, собрал своих подчиненных под девизом: «Шевъ даеть нам возможность реабилитироваться».
Короче, запланировали глубокий рейд в Зимбабве, так сказать — покарать террористов… Мне с коллегой, Вахиром Закировым, «выпало счастье» сопровождать «броневой ударный батальон»…
Родезийцы планировали такую реакцию… Вся группа попала в засаду, была истреблена почти полностью… А тут еще случилась какая-то несвязуха, и вторая наша группа, кубинцы, выдвинулась настолько форсированно, что буквально уперлась нашей в спину сразу после начала боя… Недолго размышляя, они накрыли всю заваруху скопом системами залпового огня… Как говорится — и нашим, и вашим… Всем сестрам — по серьгам…
Ощущение, я тебе скажу, — не самое приятное… Деревца чахлые, их срезает, как ножницами, свист, грохот, шелест снарядов… Ночь африканская, крики, вспышки взрывов, трассы пуль во всех направлениях… А мы лежим с Вахиром, буквально слившись с землей, и молимся… Я — Иисусу, он — Аллаху, и оба — Господу, создавшему этот мир таким неповторимо прекрасным…
Осколками мне посекло спину, но и только. Царапины — они царапины и есть.
У Вахира — наоборот, ни одной, только горячий кусок металла ткнул в плечо, посек сухожилия, и рука повисла как плеть…
Когда отгрохотало, мы с остатками батальона — хм, остатки, семь человек насмерть напуганных и полуживых местных вояк, — скрытно обошли кубинцев, от греха, — те окрылились «победой», углубились в рейд, никто не вернулся! — полсуток добирались до Базы. Причем старались обходить любые посты: ночью все негры черны и с перепугу — а после такого всполоха перепуг у них настал великий! — палили на всякий случай по всему, что движется. Брели мы с Вахиром по буше и думали себе так, я — по-русски, он — по-узбекски: а чего мы вообще делаем в этом обязьяннике?..
Потом — разбор полетов, госпиталь… А тут и срок командировки подошел к своему логическому… Вернулся в Союз с одним чувством — а пошли бы вы все!..
На заработанные чеки супруга купила квартирку и приоделась, вроде решили столбиться в Москве — да тут я и запил… Как раз борьба началась с этим позорным явлением — по всей стране и по страшной силе!.. А я — как с цепи сорвался, по старой русской поговорке: «С этого моста — прыгать строго воспрещается!» — «А не гребет!»
Квасил, как зверь, влютую, по-черному… Да и Галя… Москва оказалась ей не по душе… Перетерпеть пьющего мужика или… Короче, пока я разбирался с распавшимся внутренним миром, быстро поменяла мужа и убыла в теплые края, впрочем оставив квартирку себе как компенсацию «морального ущерба»… Да и «разводной процесс» я провел в сумеречном состоянии…
