На самом деле задача их была проста и убийственна. Они должны были внаглую, в лоб, накатить на Замок. Собственно, группа особняков Замка находилась на территории, к которой лет пятнадцать назад даже не самые простые смертные не подходили и близко… Да и теперь — старались держаться от огороженной высоким сплошным забором группы строений подальше: невзирая на «судьбоносные» перемещения во власти и около нее, это место пользовалось недоброй славой. Люди здесь пропадали так, как будто их не было вовсе. Одно дело — своим разборки, другое — нарваться на какую-то непонятную муть, вроде бывших (или — действующих?) особистов, грушников или кого-то похлеще…
Гастролеры этого не знали, да и… Они считали, что будут разбираться с местным, новокалининским, авторитетом, какой забурел, жил не по понятиям, связался с властями и вообще зажился на этом свете. Человек обрисовал пацанам всю операцию простой схемой: накат — мочилово — бабки — авторитет и уважение.
Чего ж не согласиться?
К пацанам прикомандировали тихого, молчаливого мужичка-подрывника: он должен был «снять» ворота и обеспечить группе «классный наезд». Отменное оружие и бронежилеты, доставленные на хазу, убедили пацанов окончательно, что «фирма веников не вяжет», заказ сделали люди серьезные, и они будут воевать на той стороне, на которой и стоит.
Основная группа Альбера состояла всего из пяти человек. Вместе с ним. Это были взрослые мужики, съехавшиеся из четырех разных городов, со своими умениями, навыками и амуницией. И гонорар им был определен совсем другой. С ними Альбер несколько часов кряду разрабатывал детали предстоящей операции.
Закончить ее необходимо было за ночь. И тогда…
Тогда многое может измениться в Датском королевстве. Победителей не судят.
А то, что ты победитель, не нужно доказывать, когда дело уже сделано.
Сообщение из Лазурного Альбер получил утром. Оно высветилось на дисплее компьютера в виде письма, отписанного заваленным вправо женским почерком, впрочем, вполне разборчивым и понятным. Судя по всему, один из приморских контактов Альбера просто-напросто заставил сотрудниц пансионата накатать объяснительные и самые вразумительные уложил на сканер и отправил Альберу по спецсвязи.
«По поводу случившегося поясняю…»
Была информация и от самого контакта. Альбер свел все воедино.
Из сообщений вытекало, что финансист все время кувыркался в постели с девкой. А девка… Елена Одинцова, фотомодель и красавица… Хм… Когда прибыла группа РУОПа, они установили наблюдение за особнячком и были готовы ночью втихую повязать «банкира» и его даму — и все уже закончилось бы. Но, судя по всему, вмешался Магистр: выслал «Дельту». Непонятным оказалось только одно: каким образом «Дельта» оказалась замоченной практически в полном составе СОБРами? Это совершенно ни во что не вписывается… Нет, случай есть случай, и случаи бывают разные, но не до такой же степени! Судя по всему, вмешалась некая «третья сила» — та самая организация, какая тихо и целенаправленно работала против Замка. Впрочем, это были только предположения Альбера, а предположения, как известно, к делу не подошьешь. А ему этого и не надо: он всю жизнь был оперативником, и факт весил не больше, чем интуитивная догадка; и что может сохранить жизнь и принести победу, первое или второе, он привык решать как раз интуицией. Хотя называлось это и еще проще — чутье. Итак, финансист ушел.
Вместе с девчонкой. Альберу было над чем подумать. Крепко. То, что тот направится в Москву, — никаких сомнений. Пути всего два: автомобиль и поезд.
Предположим, парень будет целенаправленно менять «колеса», заимствуя в каждом городе очередные… Это — целый пакет непредвиденных случайностей, а они ему, надо полагать, не нужны. Нет, брать «ничью» машину на короткое время — дело нормальное; но когда нужно пропилить не одну сотню километров до Москвы…
Скорее — нет, чем да.
Самолет исключается сразу: у финансиста нет документов, а южное направление сейчас пасут достаточно плотно. Летать же в бомболюках либо багажных отделениях и прыгать с «боингов» на ходу может только Шварценеггер, да и то в кино. В жизни таких уникумов Альбер не встречал.
Значит, поезд. Их всего два: из Приморска и из Краснореченска. Второй путь — дальше, и намного, но… Те же причины: документы, вернее, их отсутствие — поезд частично идет по территории Украины. Здесь бы сгодились и «паленые», но вряд ли у финансиста было время их приобрести, да и рискованно… Хотя риск — дело благородное… В любом случае оба «паровоза» прибудут на Курский вокзал…
Остается только встретить. Первый — ранним утром, второй — после одиннадцати.
Если все сложится удачно, Альбер был готов выехать на это мероприятие самолично. Судя по тому, как закопался Магистр, шифр или не удалось выудить из многоумной головы финансиста, или его там не было вообще. И он — заранее спланированная подстава. В любом случае ни место, ни время встречи, как пишут классики жанра, изменить уже нельзя. Значит, она состоится.
Альбер почувствовал, как голова налилась тяжестью. Последние сутки были не из легких… Или — последние годы? Как бы там ни было, вечером голова должна быть свежей, а тело отдохнувшим. Полностью.
Он разделся, забрался под теплый душ, стекающий вяло, будто весенний дождичек. Постоял, закрыв глаза и позволив сильному, тренированному телу расслабиться полностью… Вдруг, на мгновение, ему стало грустно… или — жалко себя?.. Всю жизнь он куда-то стремился, бежал, летел, рисковал, подставлялся, подставлял других… И что? Он стал счастливее?.. Порой он вечерами смотрел на зажигающиеся окна домов, где люди собирались за домашними столами, ужинали, болтали о неурядицах на работе, смотрели сериалы, ласкали детей… Они вроде как ни к чему не стремились, ничего не хотели, просто — жили, как деревья в лесу, часто — сетовали на свою бесцветную жизнь, но не предпринимали ничего, чтобы ее изменить… Может быть, потому, что были счастливы… И признать это тихое счастье не желали только затем, чтобы не потерять его?..
Альбер выругался, сделал душ ледяным, дождался, пока обжигающе холодные струи не заставят кровь бежать по жилам и греть, греть… Он оборвал поток воды одним движением, завернулся в махровый халат… Казалось, кожу покалывает бесчисленное количество иголочек. Не расслабляться! Только так можно жить, и никак иначе! Если он, Альбер, поверит в обратное — он погибнет. Сразу.
Мужчина прилег на кровать, накрылся одеялом… Приятная теплая волна накрыла его, словно морской прибой. Альбер спал.
Глава 46
«В сон мне — желтые огни, и хриплю во сне я — повремени, повремени, утро мудренее…»
Девушка, свернувшись калачиком, заснула сразу и задышала легко, ровно, размеренно. А мне действительно надо подумать.
Кто и зачем подставил меня? Теперь ежу понятно, что меня похитили с Кипра с целью получить некую информацию. Сразу подсадили на иглу… Крайнее, что я помню, — это как шел к морю, потом — какой-то укол или укус, голова закружилась…
Остальные воспоминания больше похожи на сны. Кошмарные или вещие — Бог знает… Несущиеся за стеклами автомобиля оливковые рощицы и ощущение жары…
Блеск моря… Холодный, словно отлив лезвия, блеск реки и костер, догорающий на маленьком острове посредине… Белоснежный плащ Великого Мастера, белый, устремленный в небо Замок, камень цвета крови, безличный всплеск мутной воды…
Покачивание, будто под парусом… Напротив — дощатая стена… Какая-то бухточка… Гул винтов вертолета… Снова — яхта, но поменьше…
Человечек в белом халате, глядящий мне прямо в глаза жестким, внимательным и совсем ненормальным взглядом… Мелькание ярко-белого света… Хлюп крови в мягких шевровых сапогах и ощущение тяжести в плечах… Снова глаза человечка, его голос, переходящий на крик: «Что есть слово?..»
Черная речка. Пушкин застыл на грязном снегу, напротив него — блондин в белоснежном кавалергардском мундире… Но он гораздо старше Дантеса, да и не блондин он вовсе, это просто парик… Грязно-седые букли неряшливо рассыпаны по шитому серебром сюртуку… Он не просто старше Дантеса, он старше многих на этой земле…
«Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь; я знаю, я!» — шепчет он, никто, кроме меня, не слышит его шепота, а тот — поднимает пистолет, прицеливаясь поэту в грудь, и… Вдруг все, кто присутствовал на дуэли: Дантес, Данзас, появившиеся невесть откуда неразличимые прежде люди, бесцветные, — развернулись и стали стрелять… Тяжелые пули попадали в грудь и в спину, поэт упал на снег, и снег сделался черным…
«Все говорят — нет правды на земле, но правды нет и выше…» — спокойно произносит тот, в парике… Хихикает и продолжает, явно гримасничая: «Музыку я разъял, как труп…»
»…музыку — как труп…»
«Но это не в твоей власти! Гений дается Творцом…» — пытаюсь я выкрикнуть, но не могу, не слышу своих слов, только чувствую горький и жесткий, как наждак, солоноватый ком, перехвативший горло…
