Но Берт уже сам остановился — футах в шестидесяти от ворот, оставив на всякий случай место для разгона. Сзади подкатился «фиат»; теперь в нем сидели уже не двое, а четверо. Берт оглянулся, покивал Амалии и нажал на сигнал. «Бу-у-у», — тоскливо-мелодично завыла машина.
— Да, ребяточки, ковыряйте в носу… — сказал Берт. — Соображайте…
В зеркале было видно, что он ухмыляется, и Амалия мельком подумала, что никогда его не поймет, наверное, — временами мягкий, а временами железный человек. Но что сейчас творится там, в доме? Бог ты мой, вот это сюрпризец: добыча сама явилась и желает въехать в пасть льву!
Она видела, что в «фиате» сидят, как сидели. И в доме никакого шевеления. Босс думает, остальные ждут приказаний… А, вот оно! Из-за изгороди вынырнул человек и, засовывая в карман телефон, пошел к середине ворот. Открыл, махнул рукой: проезжайте.
Дорожка была асфальтированная и шла прямо к крыльцу — широкой веранде с арками, в мавританском стиле. У дальнего конца дома стоял знакомый «олдсмобил».
Берт развернулся перед верандой, и сейчас же двое вышли из дома, четверо — из «фиата». У тех, что встали на крыльце, были под локтями автоматы, в в левом ухе у каждого — телефончик.
— Перчатки наденьте. Рон, сядь за руль, — распорядился Умник. Сунул в рот сигарету, чиркнул зажигалкой, включил Невредимку, открыл дверцу и выбрался на асфальт, держа руки перед собой, на виду.
Шестеро горилл смотрели на него. Они были типичные гориллы — коренастые, мускулистые, с лицами одновременно внимательными и как бы отрешенными от мира. Один был толстый и, видимо, очень сильный. Стояла тишина, почти полная, только деловито чирикали какие-то птицы.
"Нет-нет, Лентини умен, — думала Амалия, натягивая перчатки. — Приказал не трогать нас, не проявлять прямой агрессии, ждать. Они молчат, ничего не докладывают, следовательно, он сам наблюдает за спектаклем. Откуда? — Она присмотрелась: в парадной двери оставалась щелка. — Умен, и потому боится. Если такой человек снисходит до подглядывания, значит, боится. И зачем я вернулась к этим психам? Как славно было в Барселоне…»
Амалия вышла из машины, защитное поле чуть слышно хлопнуло, смыкаясь за ее спиной, и в ту же секунду Берт сказал:
— Я бы хотел поговорить с господином Лентини, господа.
Пауза. Потом парень, стоявший слева от двери, проговорил;
— Скажите, что вам нужно. — И прибавил:
— Сэр.
Он явно повторял то, что ему сообщал телефончик в ухе. Берт тоже это видел. Он опять ухмыльнулся и шагнул к крыльцу.
— А вот ему и скажу, что мне нужно… сэр. — И выплюнул сигарету.
Парень шевельнул плечом, наводя на него автомат — малокалиберную штуковину с глушителем. Вслушался в свой телефончик и спросил:
— Кто вы, собственно, такой, чтобы говорить с ним?
— А кончай меня забавлять, юноша! — Берт добавил рыка в голосе. — Устроили тут цирк… Зови шефа, живо! Меня звать Эйвон, Берт Эйвон.
— Поднять руки, заложить за голову! — внезапно гавкнул второй парень. — И ты! — это Амалии. — А ты выйди из машины! — это Рону.
— Успокойся, — сказал ему Берт. — Стрелять-то тебе запрещено, а?
Положение складывалось нелепое. Броде бы не следовало тыкать пальцем в дверь и призывать: кончайте играть в прятки, господин хороший, выходите, — это был бы сильный удар по его самолюбию .. «Ну так что? — внезапно сообразила Амалия. — Ведь нам же это и надо — влепить по его вонючему самолюбию…»
— Руки за голову!! — крикнули от крыльца. — По счету «три» стреляем!!
— А заебись ты, идиот… — миролюбиво пророкотал Умник.
И сейчас же Амалия крикнула:
— Господин Лентини! Перестаньте прятаться, не мальчишка!
Наконец-то гориллы пришли в ярость. Один из приехавших на «фиате» мгновенно очутился рядом с ней, ткнул в живот пистолетом. Она улыбнулась во весь рот — хорошо воспитанные американки делают это мастерски, — сказала: «Отдай», — и схватила пистолет за ствол. В эту самую секунду послышался дробный перестук собачьих лап, на крыльцо выбежали две большие черные собаки, а за ними
Неспешно вышел господин в синем глянцевитом костюме. И приказал:
— Не стрелять!
"Лентини», — поняла Амалия. Он был черноволосый, усатый, совсем спокойный на вид. Собаки встали рядом с ним — одна справа, другая слева, — уставились на Берта, который был ближе всех к хозяину. Амалия, не отводя глаз от Лентини, рывком, с поворотом отобрала у своего противника пистолет. Кажется, этого не заметил никто, кроме владельца, — все тоже смотрели на хозяина.
— Я Лентини, — сказал он. — Что вам угодно? — Он говорил с некоторой даже галантностью, как гостеприимный человек.
"Неужто они знают, что в нас нельзя стрелять? — думала Амалия. — Тогда плохи наши дела… ну, посмотрим. А старик-то — кремень…»
— Мне угодно, чтобы вы перестали меня преследовать, господин Лентини, — в тон ему произнес Берт. — И поклялись в том на Библии.
Пауза. Лентини с интересом, живыми глазами смотрел на бандита, пытающегося отобрать у Амалии свою пушку, здоровенный «магнум». Через секунду уже все стали следить за этим спектаклем: шестифутовый громила возвышался над худенькой девушкой, как башня, и дергал за рукоятку никелированного пистолета, но рывков этих как будто даже и не было: рука с пистолетом и все хрупкое тельце оставались неподвижны — Амалии самой было странно это видеть и ощущать. Толстяк, глядя на них остановившимся взором, шагнул вперед. Другой — кудрявый красавец — быстро, словно воровато, перекрестился. Дернув десяток раз, бандит замер с отвисшей челюстью. Амалия неожиданно для себя сказала:
— Смотри не нажми на спуск. А он вдруг выпалил:
— На предохранителе… — Дернул еще и заорал:
— Отдавай, стерва!
Тогда стряхнул с себя наваждение и сам Лентини. Он приказал:
— Отойди от нее! — Ступил вперед и сказал Эйвону:
— Не угодно ли пройти в дом, сэр?
Амалия перехватила «магнум» за рукоятку и осторожно, чтобы не нажать на спусковой крючок, просунула палец в скобу; так же осторожно сняла пушку с предохранителя. Делать это одетой в поле, то есть без осязания, было очень неудобно. Тем временем Берт отвечал Лентини:
— Извините, сэр. Будем говорить здесь.
— О том, чтобы я перестал вас преследовать…
— Да.
— Мы можем обсудить другой вариант, сэр, — сказал Лентини. — Сотрудничество.
— Со-отрудничество? — пропел Умник басом, как оперный Мефистофель. За разговором он подошел к нижней ступеньке и поставил на нее ногу.
Собаки, напружив шеи, опустив массивные головы, подались вперед; правая чуть присела на задние лапы. Бандиты словно очнулись, и теперь на Умника и Амалию смотрели пять стволов — два с крыльца и три со двора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
