Пять человек сидели в ложбинке. Изможденные, израненные и обожженные. Лица бледные, взгляды затравленные и дикие… Ночное сражение и поспешный побег измотали даже самых стойких и сильных. Но удача улыбнулась. Удалось избежать встречи с имперцами, пробраться к глубокому оврагу. Бежали, ползли и прыгали ночь напролет. Порой замечали огни факелов и костров, слышали голоса. Падали на землю и зарывались в листья, надолго замирали. Редкие патрули и случайные отряды проходили мимо, беглецы мчались без оглядки. И под утро убедились: погони нет, места пошли относительно безопасные.
Ручей подвернулся очень кстати. Воины напились, кое-как смыли кровь и гарь. Обнаружилось, что почти у каждого имеются легкие ранения. Малышу задели предплечье, Хоме — бедро и левую руку, бродяге сломали ребро ударом топора… Послушник срастил раны, повысил регенеративные способности организмов. Бойцы немного повеселели, начали переговариваться. Хромой бормотал молитвы старым богам, клял имперцев. Макс неожиданно вспомнил о еде. Начал ныть, что не успел поужинать. Да и сколько той еды, что давали в лагере?! Каша да сухари. А настоящий мужчина должен кушать мясо, чтоб быть сильным, ловким и яростным…
К всеобщему неудовольствию, пятым беглецом оказался не Кайл. Рыжеволосый весельчак и балагур остался в позорной яме и наверняка погиб. А в ложбинке за полудесятком увязался Хар… Ирн помнил командира второй сотни. Гордый и честный рыцарь, прекрасный боец. Но, к сожалению, чересчур молодой — семнадцати лет от роду. И соответственно упрямый как баран, чрезмерно энергичный и заносчивый… Хар валялся без сознания после удара одного из имперцев. Но вскоре начал приходить в себя, заметил зарево над лагерем и несколько теней. Интуитивно пополз следом, окликнул. Вот так в отряде и появился надсмотрщик. Пока бежали по дну оврага, нгарец помалкивал. Но после излечения Птицем пришел в себя, принялся осматриваться. Никто не сомневался — юнец грезит славными боями и красивой смертью. Возраст такой.
— А еще там чудной напиток подавали, — продолжал рассказывать Макс. Почесал заживающую рану, скривился. — Черный как уголь и горький. Хозяин трактира баснословные деньги содрал. Но как по мне — обыкновенная бурда. Кохве, кажется… Тарки привозят из дальних стран. Ребята по золотому за маленькую кружку отваливали. Потом давились и плевались. Будь я проклят, если стану выкидывать деньги на такую муть. Не-ет, лучше жахнуть нашего эля. Прозрачного, пенистого, из дубовых бочечек. И чтоб на донышке листики плавали, букашки всякие. Глотнешь — горло щиплет. В теле свежесть, а в голове приятная легкость.
Малыш сидел, привалившись к стволу дерева. Щеки бледные как мел, мощный лоб покрывали ссадины и шишки. Невдалеке расположился Хромой. Старик кряхтел и сопел, возился с сапогами. Вытрушивал пыль и мелкие камешки, перевязывал ноги грязными тряпками. Борода припалена, лицо темное и исцарапанное. Молодой рыцарь расположился сбоку, упорно точил меч. Доспехи помятые, на виске еще свежая кровь. Но Хар изо всех сил храбрился, пытался выглядеть сильным и красивым. Получалось неплохо. Паренек был потомственным аристократом. У таких в крови способность строить каменную морду лица. Но выдавал взгляд.
Тревожный, перепуганный. Еще бы — мир рухнул. Вчера командовал людьми, учился у старших воинской науке. А сегодня стал бродягой и изгоем. Подчиненные погибли, ты сам на краю пропасти. Неверный шаг — и настигнут враги. А дорамионцы, как известно, сущие варвары. Кодекс Галантности не блюдут, в плен ради выкупа не берут. Если попадешь на особо фанатичных, повесят на суку кормить ворон…
Лишь Лохматый и Птиц выделялись на фоне остальных. Оба задумчивые и напряженные. Нищий восседал на камне у ручья, о чем-то размышлял. Капюшон был откинут, солнечные лучи гладили небритые щеки. Тени сгустились в провалах морщин, у носа и губ. Одежда потрепана, на наплечниках пятна гари. Любой человек, даже самый пылкий и яростный, вряд ли рискнул бы обратиться к безумцу. Слишком сильное создавалось ощущение, что за черными глазами притаился голодный зверь.
Послушник сидел на коленях вдалеке от остальных. Одежда изорвана и окровавлена. В прорехах виднелись царапины, вздувшиеся шрамы. Но Птиц не замечал зуда и боли. Первое время просто смотрел в одну точку, крепко сжимал посох. Потом подбежал Колючка, начал ластиться. Лекарь осторожно погладил зверька. Достал из мешка книги, полистал. Начертил на земле какую-то схему. Принялся водить пальцем, шевелить губами. Но стало ясно — Ирн едва сдерживается, чтобы не закричать.
— Счас бы того кабанчика, — пробубнил Малыш. — Или хотя бы кусочек курочки. Да что там — я б и от нашей полковой баланды не отказался!
— Малыш, уймись, — перебил Хромой.
Старик закончил переобуваться. Поднял с земли топор, осмотрел. Лезвие выщерблено, затуплено. Плохонькое железо не выдержало столкновения с крепчайшей сталью скифрцев. В чем в чем, а в ремеслах богатый Восток опережал нищий и раздробленный Аримион. И залежи руды почти на поверхности, и умелых рук хватает. Хотя сами дорамионцы так не считали, видывали и лучшее… Впрочем, как ни крути, все познается в сравнении.
— А я что? — прогудел великан. Обиженно надулся, скрестил руки на груди. — Я ж ничё… Жрать хочется.
— Надоел, — проворчал Хромой. Молча попросил у рыцаря точильный камень, принялся править топор. — Жрать ты хочешь постоянно. Куда столько вмещается, ума не приложу.
— Большому человеку надо много, — с гордостью парировал Макс. Выпятил грудь колесом, напряг мускулы.
— К слову, мог бы стать и немного поменьше, — хмыкнул Хома. — Скоро в дверь не войдешь. Да и спрятаться от врагов не получится.
— А зачем скрываться? — ухмыльнулся воин. — Имперцев надо убивать.
— С сотней-другой тоже справишься? — кисло спросил старик. Приостановил движение, изогнул бровь дугой. — И гутарь потише, вокруг могут быть тыловые отряды.
Макс выпрямился, осмотрелся. На лице появилось настороженное выражение. Хромой прав. Тут территории имперцев. А враги не дураки. Проверяют овраги, заросли и прочие подозрительные места на наличие беглецов и нгарских егерей. Да, основные силы брошены на прорыв заграждения. Но шанс встретить отставший отряд еще очень велик… Великан понурился. Сорвал с ближайшего куста молодой побег, принялся жевать. На лбу возникли глубокие морщины, взгляд потяжелел.
— Когда возвращаемся? — буркнул Малыш. Потрогал рукоять короткого меча, вытащил оружие из ножен. Клинок черный от крови и грязи, лезвие в глубоких зазубринах. — Прорваться будет непросто. И зачем рванули в эту сторону?! Надо было схорониться где-нибудь поближе, потом перебежками пробираться ко второй линии укреплений…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
