Я закрыла глаза, откинувшись на спинку… Это хорошо, подумала, что у меня приятельские отношения со всеми моими харонами… Но когда все это кончится?
— Ладно, Слава, — сказала я… — Дело важное, понимаю… Только я их не очень, не так чтоб уж… ну, не сильно люблю…
— Об чем речь, Ильинишна! Вы даже и не посмотрите в его сторону. Там, у дома, лесочек недалеко, романтический, так вот, вы отвернетесь эдак, пока мы грузить станем, и будете природой любоваться…
…Природой любоваться пришлось мне под тяжелый упорный мат огорченного Славы, — дело в том, что алкаши, оставленные стеречь тело боевого товарища, успели раздобыть где-то горячительную жидкость «неизвестного науке состава», как определил подошедший к «форду» Слава, и теперь лежат вокруг тела в лежку, хоть троих сразу выноси — определить, кто из них живой, а кто усопший, нет никакой возможности… Что касается бабы-сожительницы, так она и вовсе пропала… Канула.
— Ну, что делать, а? — в отчаянии спрашивал Слава, — Что делать? У меня ж к десяти вечера путевка от Рогова — встречать на этом самом «форде» троих клоунов в «Шереметьево», да вас еще домой подбросить… Вот, слуга двух господ, а? Что делать?
Я открыла дверь и соскочила с подножки.
— Пошли, — сказала я…
— Куда?!
— Пошли тащить вашего жмурика в машину…
— Вы что, Ильинишна?! Да чтоб я, чтоб вас!!!..
— Слава, бросьте ерепениться, время дорого…
И пошла к подъезду…
…Возможно, когда-нибудь, где-нибудь я опишу подробно, как мы со Славой тащили его спокойного из мерзости запустения этой квартиры к «форду», как Слава приговаривал: «я под микитки, а вы за ноги… он вялый, блин, совсем нам не помогает…», как костюм того задрался к ушам, рубаха вылезла из брюк, живот синий наружу… Как, не удержав, я выронила ноги, и они волочились по земле, загребая носками… И как, наконец, мы вколотили его — без мундира — в салон «форда», ибо гроб вдвоем уж точно не подняли бы… И с каким облегчением Слава сел за руль, пробормотав… — Ну, блин, торжественное упокоение!..
Но и это, оказалось, было лишь прологом к главному приключению…
И ведь три года подряд я предрекала ему, что когда-нибудь мы влипнем в историю за откровенное, даже наглое нарушение правил! И ладно бы на «жигулях» наших патриархальных, а то — на синдикатовском «форде», да еще в таком цейтноте, да еще с таким особенным пассажиром на борту!
Когда нам засвистели на Новом Арбате и мой Слава, вместо того чтобы остановиться, откупиться деньгами и прибаутками, резко рванул, окаменев вдруг лицом, у меня рухнуло что-то под ложечкой, и я лишь обреченно пискнула…
Из раскрытых окон нашего катафалка на весь проспект прибауточно орало «Русское радио»:
Йо-огурты, йо-гур-ты, йогурты-уёгурты,
сни-икерсы-сни-кер-сы, сникерсы-у-и-керсы!!!..
До сих пор, вот уже несколько дней, вспоминаю эту череду картинок, этот поистине достойный Яшиной руки комикс: «форд» с покойником мчится, я в параличе, Слава закусил удила… «Русское радио» голосит совершенно отвязные тексты, а в зеркальце мы видим, что сзади, как в советских фильмах моей молодости, возникает мотоцикл…
Кричу:
— Тормозите, Слава!!! Чему быть, того не миновать!..
Йо-огурты, йо-гур-ты, йогурты-уёгурты!!!
— Уйдем!!! — сквозь зубы бормочет этот безумец…
…сни-икерсы-сни-кер-сы, сникерсы-у-и-керсы!!!..
— Нас сейчас расстреляют!!! Подумают, чеченцы!!!
Наконец Слава тормозит, отъезжает к тротуару, обреченно вылезает из «форда», доставая права и какие-то путевки… Я же судорожно выгребаю из кошелька всю наличность — рублей пятьсот, что ли, — и пытаюсь сунуть Славе через окно… Подъезжает мент, упаренный, злой, как черт, готовый к самым решительным мерам… и начинается потрясающий спектакль, когда Слава оправдывается, тянет, гундосит, но денег не дает! — видно, ладонь не разжимается.
— Вячславсеменч!!! — шиплю я из окна, как гусыня, — Вячславсеменч!!!..
— Открывай салон, — говорит мент, — че эт ты, блядь, такое везешь, что перебздел, как кролик…
— Я?! Да что везу?.. да ничего такого! Да там… так… по хозяйству… На, вот, все, что есть, расстанемся полюбовно, начальник…
У того от бешенства даже скулы свело.
— Я те счас покажу — полюбовно! — цедит он, — нашел любовника, блядь! Открывай!
Видно, это второй такой в жизни Славы встретился сотрудник ГАИ. А может, разозлился парень по-настоящему…
Скажи мне душевное сло-о-ово,
разливается из нашего «форда»…
…о маме еврейской про-по-о-ой…
Я откидываюсь на сиденье и вижу в зеркальце лицо принципиального мента. Вижу, как заглядывает он в обреченно открытый Славой салон, из которого вываливается вялая рука нашего, потревоженного быстрой ездой, спокойного, отшатывается, бледнеет разом, словно кто-то плеснул в лицо ему молоком…
…и раздумчиво тянет:
— Та-а-ак… И где эт вы в хозяйстве собрались его приспособить?..»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
глава тридцать восьмая. Призовой фонд
Домой Яша вернулся поздно, уставший и, честно говоря, довольно-таки пьяный. Они с Изей Ковалем до полуночи сидели в пабе «Шестнадцать тонн» на Краснопресненской. Изя наливал себе виски и жаловался на Клещатика.
— Он просто вор, понимаешь? Во-о-ор! Это была моя идея — круиз по Волге, лекторий и прочая замечательная хуйня! Мы с Ваней уже и название классное придумали — «Всей семьей к саман… ке..факции»… Ну, скажи, вот, скажи: почему он крадет чужие идеи? Краем уха услышал и уже — хоп! Чавк!!! И давай накачивать, давай раздувать до каких-то миллионных затрат. А все для чего?! Да чтобы поиметь Синдикат на всю катушку…
— Только не ори, — попросил Яша, оглядываясь… — Давай потише… Ну… он же вкладывает в эту экспедицию другой смысл? Все-таки этот Проект с возрожденными коленами покрупнее классом, а?
— А на хера мне эти колена, сынок?! Мне что — своих не хватает? И вообще: ну, скажи — кому этот департамент долбаный сдался? Ты часто видишь этого неуловимого начальника? Кого они в Страну тащат, — посмотри на эти рожи… Сынок, видит Бог — я не националист, у меня у самого баба в Воронеже, у меня Ваня — по гроб жизни… Но какое имеют отношение к Стране эти люди?!
— Постой… — Яша в своем здравомыслии всегда пытался расставить все по местам. — Все-таки… эти ребята, там, в Иерусалиме… ну, те, кто все это изобрел… — они же не тюльку гонят… Они же вывели формулу, и компьютер все-таки не грабли какие-нибудь, а электроника…
— Ты в это веришь?! — изумился Изя. — Сынок, клянусь своим новым мобильником, что весь департамент, вместе с компьютерами, анкетами и коленами, изобретен вовсе не в Синдикате, а в фирме «Глоб…»
— Тихо!!! — рявкнул Яша, оглядываясь.
Изя замолчал, долил из бутылки последние капли себе в рюмку и с горечью проговорил:
— Вот увидишь, во что все это выльется…
…В первом часу ночи Яша поймал попутку и прикатил к себе в Скатертный переулок. Отворив своим ключом дверь, бесшумно разулся и, заглянув в «детскую», убедился, что дочери дома… Полюбовался в слабом свете ночника, как они спят — обе на правом боку, рядышком, как две шпроты в банке…
Зашел в столовую, включил свет и несколько минут неподвижно, тупо разглядывал удивительную картину: обеденный стол в центре комнаты, весь, как осенними листьями, был завален мятыми пятисотрублевками.
Подвинув стул, Яша сел и машинально принялся собирать, разглаживать и складывать в стопки ассигнации. На восьмидесятой тысяче скрипнула дверь «детской» и Янка прошлепала босыми ногами в туалет. В детстве она поранила ступню куском стекла, и с тех пор не то что хромала, но как-то бережней ступала на правую ногу. Во всяком случае, отец всегда различал дочерей по звуку шагов, тем более, босых. Когда, спустив воду, она шлепала обратно, он сказал, не оборачиваясь:
— Паразитки… — он всегда обращался к ним, даже порознь, во множественном числе, — паразитки, вы добиваетесь, чтобы нас выслали отсюда?
Она вошла в столовую, обняла его за шею и легла теплой щекой на круглую лысинку на его макушке…
— Па… — пробормотала она сонно, — просто Надьке сегодня дико, дико везло!.. Знаешь, она выиграла «Пантелеево»…
— …выиг?!.. «Пан…»?!.. Душа моя!!! — никогда еще Яша не был так близок к помешательству. — У… кого?!..
Дочь щедро и сладко зевнула.
— У господина Салиха-заде, — сказала она.
С самого утра, едва я уселась за стол в своем кабинете, примчалась бурно дышащая Рутка и велела немедленно бежать к Клавдию — там такое, такое, чего еще не было никогда!
Я вздохнула и пошла. В кабинете Клавдия сидели в мрачном молчании Гурвиц, Изя, Шая и сам Клава, судя по цвету и выражению круглого лица, — с повышенным давлением и вообще в состоянии невменяемом.
