остались живы только благодаря моему великодушию, милочка. Вспомните об этом, когда вам снова захочется меня оскорбить.
Она заколебалась. Страх по-прежнему жил в ней – так же, как и гнев. А по натуре она склонялась скорее к дерзости, чем к осторожности.
– Вы можете опровергнуть то, что я сказала? А как же вы обошли Узы? Вы сумели как-то от них освободиться, раз отказываетесь от нашего общего наследия?
– Я никогда ничего подобного не делал, – отчеканил он. – Никогда. Они не знают о моих ограничениях.
– Вы скрыли от них существование Уз?
– Да. Узы сами запрещают мне говорить о них. В их глазах я должен оставаться богом-творцом, который создал их после того, как построил их изначальный мир. По-другому и быть не может.
– В этой истории с Узами нет ничего очевидного. Вы сотворили эти карикатуры на людей, и управляете ими с помощью страха. Вы еще хуже, чем я думала.
Высокая каменная статуя взглянула на нее высокомерно.
– Ну а кто вы сама? Что там, на дне ваших клеток? Вот и еще одно возможное объяснение вашему существованию, – продолжил он, не обращая внимания на упорное молчание молодой женщины. – Не являетесь ли вы результатом подпольной попытки создать эпантропическую расу вразрез с Узами?
– Эта мысль абсурдна.
– Но у вас, кажется, нет лучшей теории?
– Я не представитель нового вида, Отон. Я автомат, а вы – не бог.
– Я это сознаю.
– Что-то я сомневаюсь, – отбрила она.
Он возвел глаза к небу, но не стал отвечать ей прямо.
– Не стоит продолжать этот спор, сударыня. Познакомьтесь с ними. Поживите среди них. Тогда вы лучше поймете, что в них есть благородство, и что они по-настоящему полезны.
– Вы идете по ложному пути, Отон.
– Вы увидите, что нет.
– Я в этом сомневаюсь. Но для вас это неважно. Я здесь пленница. Я даже не знаю, зачем вы оставили меня в живых, если не считать любопытство.
– Пленница, говорите? В наше время уже не существует такого понятия. Вся моя власть над «Транзиторией» заключается в моем умении убеждать. А там, куда мы направляемся, Плавтина мне пригодится – пусть и в такой усеченной форме.
– И куда же мы направляемся?
– Вы это довольно скоро узнаете. Оставайтесь здесь. Ваш врач прописал вам отдых. Отдыхайте, – добавил Отон ледяным голосом, – и не пытайтесь совершить ничего, что заставило бы меня на вас рассердиться.
Он развернулся и большими шагами направился в глубину острова. Она не пыталась пойти за ним. Она чувствовала себя усталой и запутанной, ее пугало поведение Отона – эта смесь любезности и подспудной угрозы. Нависла ли над ней опасность? Может быть, не в ближайшем будущем, если для Отона она представляет хоть малейший интерес.
* * *
Пока что ей было нечего делать, и она принялась наблюдать за людопсами. И к своему большому удивлению, она почувствовала себя странно успокоенной, глядя на путаную и терпеливую работу этих созданий, которые разгружали, оттаскивали на берег и чинили свои суденышки. Вскоре к ним присоединились и другие. По их пропорциям Плавтина поняла, что это женщины и дети, которые пришли помочь донести улов.
Она сделала несколько шагов вперед, оставаясь все же немного в стороне; ноздри заполонил запах моря и смолы, которой пропитывали лодки. Стоило немного привыкнуть к их странной морфологии и рычащим голосам – и можно было принять их за обычный примитивный народец, за добрых дикарей в тысячах миль от сложных технологических цивилизаций, их пороков и жестокости. Как будто бы человечество по какому-то волшебству вернулось к своей изначальной простоте. Ей бы хотелось подойти еще ближе. Но она чувствовала, что, сделав первый шаг, нарушит какое-то неписаное правило. И потому ждала.
Ждать пришлось не так уж долго. Скоро на сцене появился новый персонаж, которого привлекли щенки, изо всех сил лающие тонкими голосками. В противоположность остальным, он был не полуголым, а облаченным в простую тогу, и опирался на палку. Пожилой пес? Трудно сказать. В его жесткой черной шерсти только кое-где виднелись белые пятнышки. Хотя его телосложение было мощным и двигался он с легкостью, ему недоставало живости собратьев. Старый вожак, подумала Плавтина. Она вообразила себе, что людопсы живут стаей, как дикие животные, и во главе у них – сильный воин, возможно, тот, кто посмотрел на нее скверным взглядом, а теперь беседовал в уголке с новоприбывшим, при этом очень стараясь ненароком не взглянуть на Плавтину. Может быть, эти существа более развиты, чем кажется.
Когда они закончили шептаться, старый черный пес сам подошел к ней, чопорно поклонился и прорычал что-то, чего она сперва не поняла. Знаком она попросила его повторить. Он облизал розовые губы, словно размышляя, и медленно проговорил – на сей раз на латыни:
– Рад приветствовать вас среди нас, благородная Плавтина. Я Фемистокл, полемарх стаи. Господь Отон поручил нам оказать вам гостеприимность, чему мы очень рады.
Сказав это, он снова поклонился. Плавтина чуть расслабилась. Значит, Отон не собирается ее убивать, сперва не откормив.
– Я благодарю вас, – сказала она.
На мгновение она задумалась, что бы еще добавить. Какими формулами вежливости полагается обмениваться, когда автомат знакомится с людопсами? За неимением других идей она сказала:
– Я надеюсь, что смогу получше узнать ваш народ.
– Мы весьма впечатлены: ведь мы в первый раз принимаем кого-то не из нашего мира, а господь Отон объяснил нам, что вы явились со звезд.
Она улыбнулась. Ход мыслей ее собеседника напоминал ее собственный: он прилагал усилия, чтобы не считать ее отвратительной. Она представляла себе, насколько отсутствие волос на лице делает ее уродливой в глазах собачьего народа.
Остаток дня они провели вместе. Фемистокл оказался приятным и нескучным собеседником. Он представил ей своих собратьев, в том числе того сильного молодчика, которого звали Эврибиадом, – какого-то боевого вождя, если она хоть что-то поняла из их титулов на странно искаженном ионийском. Он недоверчиво молчал и бросал на нее колкие взгляды из-под густых бровей. Она встретила и других людопсов, но не запомнила их имен, звучавших словно в пьесе Гомера. Фемистокл рассказывал ей об обычаях и о прошлом своего народа. Отон подарил им жизнь и культуру, навеки связанные с океаном, рассыпав представителей новорожденной расы по горстке архипелагов, плававших в огромном ковше горячей воды. Хождение по океану, по-видимому, было здесь опасным, а жизнь – пусть суровой, но спокойной и даже приятной. Кажется, старый лабрадор был по-настоящему счастлив и взволнован, когда рассказывал ей о красоте своей далекой родины и о пустяковых традициях, украшавших им всем жизнь на планете. Они
