Я видела этот герб.
Над дверями старого особняка.
И на посуде.
На фамильных портретах.
На старом перстне, который дед носил, не снимая… я видела этот герб столько раз. И, увидев снова, испугалась: вдруг я придумала его? Вот именно здесь, от отчаяния и страха?
Пальцы говорили, что глаза не лгут.
Решение следовало принимать быстро, пока меня не заметили. Забраться внутрь? Там тепло, теплее, чем на улице. Нет. Герб рода еще ничего не значит, любой из сородичей может воспользоваться экипажем. Да и в карете, вполне вероятно, укрылся лакей… камердинер… паж…
Не важно кто, но он закричит и…
Нет, я не готова потерять этот шанс.
На мое счастье, задний ящик был не заперт и пуст, маловат, но если свернуться калачиком… и теплее будет. Я заползаю и падаю на жесткое дно, сворачиваюсь и лежу, обняв мокрый грязный тюк с одеждой. Как только его не потеряла?
Холодно.
Боль возвращается. Урывками. Кусками. Клочьями. Пальцы судорогой сводит, они вообще распухли и перестали двигаться. Меня знобит. Кажется, сознание вот-вот ускользнет, но я цепляюсь за него, как за ту виноградную лозу.
И дую на руки, пытаясь хоть как-то согреться, но все равно проваливаюсь в небытие, потому что, когда прихожу в себя, обнаруживаю, что карета движется. Скрип колес. Покачивание, почти как в колыбели, и снова тянет сомкнуть глаза… нельзя.
Мне надо увидеть того, кто в карете.
Мне надо…
Ехали долго. Или просто время вновь растянулось, я лежала, повторяя про себя детскую считалочку. Сбивалась. Начинала снова. А мы все ехали и ехали… и когда приехали, я просто не смогла остановиться.
Надо закрыть рот, пока меня не услышали, я пытаюсь, но не получается.
Руки не слушаются.
Похоже, поздно. Кто-то идет. Останавливается.
Крышка поднимается с оглушительным скрипом, и я все-таки прикусываю язык. Перед глазами двоится желтое пятно — это лампа. Тот, кто прячется за ней, меня убьет.
Или прогонит.
Или вернет в тюрьму… на что я надеялась?
Пятно отодвигается в сторону, и такой знакомый голос нерешительно спрашивает:
— Хвостик?
Надо ответить, но я не могу. Мне слишком холодно и страшно. Но ответ не нужен.
— Хвостик, жила предвечная! Как ты… Неважно. Все хорошо.
Плохо.
Меня тянут, а я не в состоянии пошевелиться. Деревянная кукла или, точнее, ледяная.
— Это я, ты узнаешь меня? Ты ведь узнаешь меня, правда?
Конечно, как я могу его не узнать. Я бы ответила, но сил нет.
— Тише. — Брокк держит осторожно и как-то неловко, но я только и могу, что прижаться к нему. Вдруг понимаю, как я выгляжу: мокрая, грязная… голая… в синяках и в крови. — Тише, маленькая моя, не бойся… сейчас позовем врача.
— Нет.
Я должна ему сказать.
Вдруг он не захочет связываться с беглой преступницей?
И я говорю, сбиваясь, про следствие, про тюрьму, про побег, про то, что гроза и камни, что холодно очень. И еще — что я не хочу доставлять ему проблемы. Я отогреюсь и уйду.
А Брокк все уговаривает немного потерпеть.
— Закрой глаза, — просит он.
Я подчиняюсь. Становится вдруг плохо, настолько плохо, что меня буквально наизнанку выворачивает.
Жаль. Ужин и вправду хорошим был.
— Так бывает после перехода. — Брокк даже сейчас не отпускает меня. — За Перевалом тебя не найдут.
За Перевалом?
Перевал закрыт, так мне сказали…
— Не всем он нужен. Эйо, сейчас мы тебя искупаем, ладно? А потом я все-таки позову доктора.
Я не хочу…
— Так надо, Хвостик… я слишком долго тебя искал, чтобы потерять из-за глупой простуды. И нечего бояться. Ты вернулась домой.
И только сейчас я поняла, где нахожусь: в старом особняке.
Я и вправду вернулась домой.
И мой брат меня любит. Кажется, я произнесла это вслух, потому что Брокк серьезно ответил:
— Конечно. Разве могло быть иначе?
Виттар научился двигаться осторожно.
Живое железо затягивало раны, но их было слишком много. Королевский доктор, прочно обжившийся в доме, раз за разом повторял, что спешить не следует.
А Виттар ненавидел себя за слабость.
Пройдет.
В первый день он и глаза-то с трудом открыл, просто хотел убедиться, что нос не обманывает и Тора рядом.
Рядом. Лежит на самом краешке кровати, сунув ладони под щеку, дремлет, только ресницы подрагивают… Он, очевидно, отключился, потому что в следующий раз Тора уже сидела. В ее руках была книга, и девушка что-то читала, Виттар не понял, что именно, но сам звук ее голоса, запах, родной, близкий и уютный, успокаивали.
И он снова закрыл глаза.
На этот раз сон был долгим, но неглубоким. Сквозь него Виттар слышал голоса, чувствовал боль в истерзанном теле, которое не должно было жить, но жило, дышало, кровило… это тело перевязывали и обмывали, поили горькими отварами и какой-то на редкость мерзостной кашей, в которую наверняка добавляли лауданум. Виттар проваливался в забытье.
Когда у него наконец получилось выбраться надолго, доктор сказал:
— Вы на удивление живучи.
Виттар хотел послать его к жиле, но не сумел разомкнуть губ. А когда получилось, спросил:
— Сколько?
— Четвертый день пошел…
А Виттару казалось, что он провалялся в кровати не меньше месяца. Всего-то четвертый день.
— Думаю, теперь дело пойдет быстрее, но спешить не стоит.
— Я…
— Восстановитесь полностью.
Хорошо.
Виттар снова закрыл глаза, пытаясь уловить эхо живого железа. Залечит. Затянет. Срастит кости и мышцы, сосуды, сухожилия, протянет золотую нить нервной ткани… и пусть сейчас плохо, но ведь случалось получать и прежде.
По ту сторону гор.
Камнепады. Серые кляксы мертвой земли, что въедались в чешую, плавили, догрызая до мяса. Руки потом заживали месяц, кожа слоилась, нарастала, отмирала и вновь…
Были разрыв-цветы.
И водяные хлысты, срезавшие броню пластами.
Клыки и когти — это проще, честнее. Зарастет. С такой мыслью Виттар заснул.
На сей раз по пробуждении он обнаружил, что доктор исчез, правда, как выяснилось, ненадолго. Зато у постели сидела Тора, и уже ради этого стоило проснуться.
— Здравствуй. — Он хотел улыбнуться, но лицо тоже болело, кажется, разодрали.
— Здравствуй, — ответила она, отводя взгляд. — Вам… тебе лучше?
Намного. Правда, во внутренности словно кипятка плеснули, но это нормально, живое железо спешило поделиться силой. И не его вина, что Виттар неспособен был силу забрать целиком.
— Доктор сказал, что вы должны поесть. — Тора избегала смотреть на него.
Неужели настолько отвратительно выглядит? Но она же была рядом прежде, Виттар помнит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
