— Я бы с таким и в карты не сел играть! — возмутился Аршин при виде такого обращения с конем.
— Стал бы он с тобой играть, как же! — фыркнул Шама.
За спиной начдива прогремели два выстрела — офицер кувыркнулся через голову коня и упал в снег. Киквидзе быстро оглянулся: Конядра хладнокровно укладывал винтовку на седло впереди себя; Киквидзе сказал Вартаку:
— Твой друг Матей — страшный человек. Не хотел бы я с ним встретиться в поединке…
Пушки Вайнерта замолчали. Казаки по-прежнему мчались вперед, несмотря на потери. Видно, отличные бойцы — уже можно было невооруженным глазом распознать, что это были немолодые, опытные в бою донские казаки. Второй Интернациональный поднялся и открыл огонь. Стрелки Пулпана разделились попарно и стали ждать всадников, чтоб напасть на каждого с двух сторон. Пулеметные тачанки красных разъехались по сторонам, обстреливая казаков с флангов. Голубирек со взводом конницы кинулся в центр лавы. Пехота пустила в ход штыки — некогда было перезаряжать винтовки. Ян Пулпан рубил спешенных, словно прокладывал дорогу в густых зарослях. Дикий гомон встал над полем: кричали люди, ржали раненые лошади…
— Вот теперь бы сюда Конядру с его новым батальоном, — перегнулся Киквидзе к Бартаку. — Пошли на помощь Голубиреку эскадрон пятого полка.
Передать этот приказ выпало Ганзе, и он полетел птицей. Из Зубриловского понеслась красная кавалерия. Она напала на противника с тыла, и это решило исход боя. Снежную равнину покрыли трупы всадников и лошадей.
Ряды Интернационального полка поредели, но думать об этом было некогда — из-за высотки, под которой двадцать минут назад строились казаки, появилась белая пехота. На окраине хутора тотчас заговорили орудия Борейко, не мешкал и Вайнерт. На поле боя появились красноармейские пехотные полки — Тамбовский и Рабоче-крестьянский, впереди шли их командиры и начальник штаба дивизии Вацлав Сыхра с неизменной цигаркой во рту.
— Видал Сыхру, Войтех? Молодец, сориентировался! Надо занять ту высотку, а то белые не дадут нам покоя… — В этот момент к начдиву подскочил связной и доложил, что за высоткой готовится к выступлению еще один казачий полк и заместитель начальника штаба дивизии предлагает оставить в резерве один кавалерийский, а остальными наступать. Киквидзе кивнул, выхватил шашку и пригнулся к шее коня.
— Войта, Матей, за мной!
Вторая схватка длилась дольше первой. Белогвардейская пехота отступила на высотку у железнодорожной станции, но была сметена. Вацлав Сыхра стоял на гребне высотки. У его ног, в снегу, белогвардейский унтер пытался окровавленными руками перевязать рану на бедре. Вокруг бесчисленными черными пятнами на снегу лежали трупы.
За высоткой, в редком лесочке, стояли казаки, пики щетинились над головами лошадей. Белых было меньше полка. Они стояли неподвижные, угрюмые — как гряда скал, вдруг поднявшаяся из-под земли. Раненый у ног Сыхры стонал. Сыхра кивнул санитару, чтобы он перевязал белого.
— А за это ты мне, приятель, расскажешь, где ваш штаб и сколько вас тут есть.
Унтер, испуганный взглядом Сыхры и пораженный тем, что красный командир приказал перевязать его, начал отрывисто рассказывать.
— Товарищ Сыхра! — раздался за спиной голос Киквидзе. — Уж не ждете ли вы, когда казаки двинутся?
Шашка Киквидзе висела на ремешке, прикрепленном к запястью, папаха была надвинута на черные брови. Войта Бартак приказал Шаме вызвать сюда пятый кавалерийский полк, и Шама во весь опор поскакал к хутору. Сыхра, усмехнувшись, ответил начдиву:
— Ждать я не собираюсь, но людям нужно отдохнуть. Пусть наберутся новых сил, хватит нескольких минут.
— Бартак послал за остатками пятого кавалерийского, — сказал Киквидзе. — Они атакуют первыми, за ними тотчас мы. Голубирек поведет свой полк с фланга, чтобы рассредоточить казаков. А почему вы, товарищ Сыхра, не остались в штабе?
— Разведка донесла о резерве белых — не мог я оставаться под крышей, когда дивизия в бою. Впрочем, я, кажется, поступил по вашему обычаю. Вот вы лучше слезайте-ка с коня, товарищ начдив, а ты, Войта, тоже — расскажу вам, о чем я только что узнал. Господин унтер-офицер проявил сознательность…
Киквидзе и Бартак спешились и закурили. Вацлав Сыхра сиял. Он принял папиросу от начдива и, пуская сизый дымок, говорил, словно очутился в бою первый раз.
— Унтер рассказал: сегодня мы имели дело с дивизией генерала Половникова, папаши книжековской «Марии-Терезии». Было бы у меня два лишних эскадрона, я послал бы за ним. Он засел в хуторе за Майским курганом, в двадцати пяти верстах отсюда. У дома два тополя… При старичке триста казаков охраны. — Сыхра повернулся к унтеру. — Быстро отвечай, это так?
Унтер-офицер, уже перевязанный, сидел в снегу, ожидая решения своей судьбы.
— Так, так, — уныло подтвердил он. Киквидзе взглянул на Бартака:
— Войта, товарищ Конядра сейчас же поедет к нашему кавалерийскому резерву, возьмет у Волонского два эскадрона и привезет нам Половникова! — Киквидзе не заметил, что Конядра стоит сзади него и все слышит.
— Есть! — воскликнул Конядра, не ожидая, чтобы Бартак передал ему приказ, и повернул коня.
— Подожди, — вскричал Войта, — я дам письменное распоряжение Волонскому!
Поднялся легкий северный ветер, принес хлопья снега. Эскадроны пятого кавалерийского полка рысью приближались, к линии фронта. В это время двинулись казаки. Борейко и Вайнерт осыпали их картечью. Шама и Аршин вернулись и ждали приказаний. Сыхра, крикнув Бартаку, чтобы он не пускал Киквидзе в бой, сам пошел в первой пехотной цепи. Далеко справа мчались степью два эскадрона красной конницы. Их вел стройный всадник в серо-голубой папахе — Конядра.
Киквидзе двинулся с места. Он не мог оставаться бездеятельным и просто следить за боем.
— Василий Исидорович, сделать мне что-нибудь от вашего имени? Кажется, начало хорошее. Наши артиллеристы бьют метко, — сказал Бартак.
Киквидзе нетерпеливо махнул рукой. Поднес бинокль к глазам. Артиллерийская пальба стихла, по полю прокатилось мощное «ура», вырвавшееся из грудей красноармейцев. Сражение было грозным. Красные конники вклинились в строй казаков справа, Голубирек — с противоположной стороны. «Максимы» лаяли не переставая. Вдруг у казаков появился броневик с танковой пушкой и начал бить по пехоте Сыхры.
Лагош, до сих пор терпеливо ждавший со своей немецкой тачанкой, подбежал к Киквидзе и попросил позволения взять броневик «на мушку».
— Не спрашивай, действуй! — нетерпеливо вскричал Киквидзе, не отнимая бинокля от глаз.
Расступившиеся казаки оставили броневик на виду; Лагош открыл огонь. Броневик загорелся, и новое «ура» стрелков Голубирека покрыло визг пуль.
— По коням! — вскричал Киквидзе. — Связные и Лагош — за мной!
И начдив ринулся в самую гущу боя. Бойцы приветствовали его еще более неистовым «ура!». Бартак увидел в стороне Сыхру, он был уже на коне и бешено работал шашкой. Шама и Аршин пристроились по бокам начдива. Казаки, оставшиеся в живых, бежали в степь, раненые бросали оружие. Белогвардейский пехотный полк, который при атаке своих конных немного пришел в себя и снова кинулся на красных, полег почти целиком. Киквидзе и Бартак, с Шамой и Аршином, рысью возвратились в Зубриловский. Оставив в степи посты, вернулась на хутор и пехота. Пасмурная погода с сильным снегопадом сменилась жестоким морозом. К вечеру с Майского кургана возвратился Матей Конядра, привезя с собой весь штаб генерала Половникова.
Киквидзе сидел за столом, обсуждая с Сыхрой и Бартаком ход боя и тактику белогвардейцев. Командиры полков стояли вокруг, участвуя в разборе. Комиссары полков не пришли — они погибли. Все до одного.
Когда ввели Половникова и офицеров его штаба, Киквидзе бросил радостный взгляд на Конядру и лишь потом обвел глазами хмурые лица белогвардейцев. Высокий, крепкий еще генерал Половников стоял неподвижно, а его жесткое лицо с седой николаевской бородкой, не закрывавшей раздвоенный подбородок, словно заледенело за время бешеной скачки. Киквидзе кивнул и сдержанно сказал:
— Рад встретиться с вами, господа. Сожалею, что не могу пригласить вас присесть, у меня нет стульев, кроме тех, на которых сидят мои командиры. Вы устали. Вижу, наш командир особого кавалерийского батальона товарищ Конядра обошелся с вами довольно круто, даже оружие отобрал. Но не сердитесь на него — зато вас взял в плен чешский герой Красной Армии.
Тут начдив усмехнулся, не спуская глаз с мрачного генерала Половникова.
— Ваше превосходительство, мы с вами знакомы с Тамбова, еще до мятежа и во время него, не так ли? Как поживает ваша дочь?
— Ее застрелили сегодня ваши «герои Красной Армии», — сухо ответил генерал.
— Очень сожалею, но зачем она находилась там, где стреляют? — возразил Киквидзе. — Вашего зятя, господина Книжека, мои бойцы недавно нашли — прошит пулеметом в спину, и я сожалею, что меня опередили, я хотел бы видеть его теперь среди вас. Ну, тут уж ничем не поможешь… Приступим к делу. Вы мне скажете, генерал, где другие бригады атамана Краснова? — Киквидзе развернул на столе карту и, чтобы она не свертывалась, придавил ее своим грузинским кинжалом. — Прошу, названия станиц, хуторов, и — простите — я тороплюсь.
