Качер попытался встать. Оперся на винтовку, но рана в правом бедре отозвалась резкой болью. Ничего, пройдет, должна пройти… Он сел на охапку слежавшегося сена, которую вытянул из стога. Теперь ему стало все виднее.
Русские стрелки шаг за шагом теснили белогвардейцев, те даже не успевали подбирать своих раненых. Заамурцы рассеяли казаков, их командир Волонский, все еще на своем орловском жеребце, шашкой указывал, за кем гнаться.
Небо сделалось свинцовым, повалил снег. Почему наши не врываются в Ярыженскую? Что это значит? И второй Интернациональный отходит, хотя белые уже не стреляют по нему. Хотят, что ли, стать мишенью для их орудий?..
Первая рота прошла мимо стога. Поднявшаяся метель мешала разглядеть лица товарищей. Ярда поднялся, попытался пойти за ними. От одной группы отделился силач Лойзик и — прямо к нему.
— Ну, как ты тут, Ярда? Я все время думал о тебе… — Фуражка у Лойзика сдвинута на затылок, и лицо у него очень озабоченное.
— А ты заметил?.. — Ярда так тронут, что не мог больше выговорить ни слова.
— А как же… Не можешь встать, да? — Он подхватил Ярду под руку, поднял со снега его винтовку и повел его за своими, утешая на ходу: — Смотри-ка, ты отлично ходишь, дружище! Скоро все заживет. Положим тебя в госпиталь, и через пару дней будешь как огурчик…
Качер не отвечал. Еще бы — рядом с верным другом легко идти.
Красные отошли не до самого Зубриловского. Они залегли в кустах вдоль замерзшей канавы. Снегопад прекратился, снег покрыл кровавые следы боя. И трупы. Быстро темнело, и бойцы спрашивали друг друга, что значит эта остановка. Но вот по цепям пошло объяснение: получасовой отдых! По двум зеленым ракетам снова в атаку!
— А как ужин? — крикнул кто-то позади Лойзика.
— Ужин в Ярыженсной, — ответил из темноты твердый голос Войты Бартака.
— Мне тоже интересно бы поужинать. — сознался Ярда Качер.
— Тебе бы на перевязочный пункт пойти. Юловка недалеко, там и поесть дадут, — ответил Лойзик.
— Если я могу дойти до Юловки, то дойду и до Ярыженской, это не намного дальше, — возразил Ярда. — Не думай, что я из себя героя строю, ничуть не бывало, но хочется быть еще полезным… Царапина на левой ноге горит огнем, а сквозная рана на другой ноге совсем не болит — просто ушибся будто.
Лойзик тихо засмеялся:
— Известно, маленькая собачка больше лает! Главное, что обошлось благополучно, я очень этому рад.
Потом они молча лежали на холодном снегу. Шинели промерзали, зябли пальцы на ногах. Лойзик положил голову на скрещенные руки. Хорошо Ярде рядом с ним. Настоящий друг — лучше, чем Кулда и Кавка… Долго ли будем так лежать? Неужели в темноте бить генеральскую сволочь? Эдак еще начнем лупить друг друга… Что, если поджечь стог? Кавалеристы начнут орать, что нечем будет кормить лошадей, но вокруг Ярыженской много стогов. Ярда положил руку на плечо Лойзы. Тот похрапывал. «Еще замерзнет», — встревожился Качер и тряхнул товарища. Мысль, что такой человек может погибнуть так глупо, испугала Ярду.
— Чего тебе? — буркнул Лойзик, даже не шелохнувшись.
— Чего-чего… еще немного, и ты превратишься в сосульку, — сердито сказал Ярда.
Атлет что-то проворчал и снова опустил голову на руки. Ярда придвинулся, горячо задышал ему в ухо.
— Знаешь, что мне в голову пришло? — продолжал он примирительно. — Может, поджечь стог, тот, у которого ты меня нашел? Если разгрести, там сено сухое, как трут… И вот что я думаю: взлетят ракеты, вы побежите, а я что — ковылять? Лучше мне пойти сейчас, и пока вы подойдете, стог разгорится — белых увидите, как днем…
Лойзик сонно поднял голову:
— Не дури! Что, если за стогом беляки спрятались? Изрешетят ведь…
Ярда стоял на своем.
— Где-то тут наш председатель, пойду скажу… Я видел его когда мы залегли. Пожелай мне успеха, Лойзик! Ох, и разожгу я костерок для белой сволочи…
Лойза попытался удержать его за рукав, но Качер вырвался и, пригнувшись, поплелся вдоль цепи, опираясь на винтовку.
— Где товарищ Марек? — повторял он.
— Я тут, чего надо?
Ярда опустился к Мареку и, тяжело дыша, объяснил, что задумал. Раиса Марекова, съежившись, сидела возле мужа, грела руки дыханием и не спускала глаз с Ярды Качера.
— Валяй, — сказал Марек. — Командир одобрит. Человек, лежавший рядом с председателем батальонного комитета, приподнял голову, спросил:
— А сумеешь?
Ярда узнал голос Бартака.
— Еще бы!
— Тогда поспеши, только возьми гранату на всякий случай, — сказал Бартак. — На, держи мою, она не сырая.
— Ну, я пошел! А вы, Раиса, шли бы лучше в Зубриловский, помогли бы поварам…
Ярда пополз по снегу. Ему не было ни жарко, ни холодно. У стога он встал, отдышался. Проклятая темнота, в такой тьме ничего не сделать, разве в жмурки играть… Вдруг он услыхал голоса, тихо, но властно кто-то говорил:
— Не забудьте: пропускаем красных, потом открываем огонь им в спину…
У Ярды мороз прошел по спине. Угадал Лойзик — засада! Ну, Ярда, теперь уж о себе нечего думать!
Он смел снег, покрывавший сено. Верхний слой его был мокрым, но Качер разгреб его, добрался до сухого. Была бы в порядке правая нога — сунул бы просто гранату в стог, а так не успеет отбежать… Первая спичка погасла на ветру, вторая тоже. Он почувствовал, как внутри него все конвульсивно сжалось и пот заливает лицо. Ярда извел несколько спичек, прежде чем загорелся пучок сухого сена. Осторожно засунул его в сделанное углубление и стал ждать, чтоб занялось сено вокруг. Наконец-то! Качер несказанно обрадовался. «Молодец Ярда, — пробормотал он себе под нос и, улыбаясь, пополз обратно ко рву. — И вовсе не нужно самому сгореть…» Тут что-то дважды треснуло и зашипело: над красноармейской цепью взлетели ракеты. Каскады зеленых искр рассыпались в темном небе и медленно начали опускаться на землю. В тот же момент по полю раскатилось громовое «ура» и красноармейцы двинулись вперед. Где-то у Юловки испуганно заржал конь. Залаяли белогвардейские пулеметы.
«А за стогом, верно, тоже пулемет», — подумал Ярда. Он так и видел этот «максим», приземистый, на низкой разноге, и два человека приникли к нему — один жмет на спуск, другой подает ленту… Ярда глубоко вздохнул. Мысли путались. Вот из стога вырвались первые языки пламени. Снег тотчас поглотил их, но огонь не сдавался. Так, дело сделано, но ведь там, за стогом, белые… А граната-то на что? Порой и одна граната многого стоит…
Цепь красноармейцев была уже близко. Не дам я, ребята, чтоб вам стреляли в спину! Ярда вытащил гранату и обошел стог. Белогвардейцы, засевшие позади него, и не заметили еще, что их великолепное укрытие горит, даже дыма еще не почуяли. Ждали своей минуты… Пулемет стоял с краю, и двое приникли к нему, точно так, как это представлялось Ярде. Он сдернул кольцо, швырнул гранату в пулемет и всем телом вжался в снег. Пулемет успел выпустить короткую очередь, но тут об его щиток грохнулась граната Ярды. Взрыв — и вместе с клочьями человеческих тел в воздух взлетели куски железа. Ярда еще плотнее прижался к снегу: снег приятно холодил… В горле что-то странно хрипело, но радостная дрожь била Ярду.
Везде, вдоль всей цепи, трещат выстрелы. Как побежит мимо Лойзик, пойду с ним, всплыла мысль. Да, милый Кулда, и ты, Кавка, будущий мастер, фальшивая рожа, видели бы вы то, что было сейчас, признали бы — вот чистая работа солдата революции! Ярда усмехнулся: эк я расхвастался!
Между тем огонь уже высоко стоял над стогом, освещая почти всю равнину. Ярда приподнялся и пополз прочь. Его трудно было отличить от комьев снега, покрытых пеплом. На колокольне ярыженской церкви ударили в набат. «А, отходную себе звоните!» — злорадно подумал Ярда. И вдруг почувствовал, что не может двигаться дальше, — свинцовая усталость придавила его, снег уже не освежал. Пробегали мимо люди в остроконечных буденовках… Наши! Бартак, Лойза, Марек, Раиса… Теперь он видит их, как днем… Услышал еще: «Ура! Ура!»
В ту ночь красные так и не взяли Ярыженскую: в садах, огородах, на окраинных улочках они наткнулись на белогвардейские окопы. Пушки плевались картечью. Пришлось вернуться в Зубриловский. Лойза подобрал на поле тело Ярды Качера и сам выкопал ему могилу на кладбище. Потом он разыскал Тоника Ганоусека и попросил его сделать деревянную дощечку с выжженной надписью: «Здесь лежит красноармеец-чех Ярослав Качер, герой большевистской революции». Под надписью Тоник красной краской нарисовал пятиконечную звезду. Потом он прибил дощечку к дубовому колу и глубоко вкопал его в мерзлую землю.
В ту пору Ганоусек сделал много таких дощечек, чтоб и другим погибшим чехам не обидно было…
* * *
Разведка подтверждала, что Краснову необходима крупная победа, чтобы он мог на предстоящем в Новочеркасске круге Войска Донского доказать, что именно он-то и есть самый подходящий атаман.
