— Найти, где стоим! — приказал писарю.
Окрут склонился над картой и отыскал кружок с надписью «Головчин». В кружок воткнул булавку.
— Восемнадцать верст до Белынич и тридцать до Могилева.
— М-гм… — буркнул гетман и покосился на булавку.
Окрут знал, что гетману известно это местечко. О нем говорил еще неделю назад. Сейчас впервые за последний месяц Окрут увидал Радзивилла спокойным, хотя усталость и бледность не сходили с его лица. Тревоги гетмана объяснимы. Все лето войско вело тяжкие, кровопролитные бои с московитами. Из-под Смоленска гетман отступил к Орше. Туда гонцы принесли плохие вести. Воевода Шереметьев 17 июня взял Полоцк. Через восемь дней ему же сдалась и Дисна. В середине июля князь Трубецкой взял Мстиславль. Русский царь велел внести в государев титул город Полоцк, поставив свое титулованное «князем Полоцким» между титулами «князя Рязанского и Ростовского», а титул «Мстиславского» после «Кондинского». Последнее сообщение было не менее неприятным: Шереметьев подошел к Витебску. Взял этот город, московскому войску открывается дорога на Вильну.
Оторвавшись на пятьдесят верст от войска князя Трубецкого, здесь, в Головчине, гетман решил дать короткую передышку войску, наметить план дальнейших действий и сообщить о нем королю.
Гетман Радзивилл понимал, что несмотря на готовящееся наступление войск коронного гетмана пана Потоцкого и польского гетмана пана Лянцкоранского на Украине кампания этого года проиграна. Единственное, что может поправить дело, так это настойчивое требование крымского хана разрыва отношений России с Украиной. Хан грозился военным союзом с Речью Посполитой. И вместе с тем гетману было ясно, что Русь теперь настолько окрепла, что угрозы хана для нее не страшны, хотя союз с Речью царю будет нежелателен…
— Тридцать верст до Могилева, — повторил гетман. — Надо попытаться вести разговор с паном Поклонским… Я думаю, что его любовь к русскому царю не очень сильна. Пусть одумается, пока не поздно, — гетман повысил голос. — Могилев я все равно возьму, если не теперь, то позже…
— Кого прикажешь, ясновельможный, послать в Могилев?
— Пана Самошу, — после некоторого раздумья ответил гетман.
Окрут цокнул. Радзивилл сдвинул брови.
— Что, не нравится?
— Не смею думать, ясновельможный, — замялся Окрут. — Не совсем добро будет пану Самоше вести разговор.
— Почему?
— Племянник Поклонского пан Вартынский в Могилеве. Они шпагами дрались. Я доносил тебе, ясновельможный.
— Крест царю целовал, продавец?
— Вместе с Поклонским.
Гетман сжал зубы.
— Пришли Самошу.
О чем говорил Радзивилл с паном Самошей, Окрут не услыхал. Знал только, что этой же ночью пан Самоша и два драгуна, переодетых в холопское, оседлали коней и подались шляхом на Могилев.
Гетман Януш Радзивилл впервые за последнее время поужинал с вином и рано улегся опочивать. Лежал и думал, что надо было послать под Быхов сотни три драгун. Там, под Быховом, стоит с войском сын его, Богуслав Радзивилл. С этой мыслью и уснул.
А проснулся от пушечных выстрелов и криков. Отбросил одеяло и стал поспешно натягивать одеяние. Без дозвола вбежал в палатку Окрут и, задыхаясь от волнения, почти простонал:
— Трубецкой, ясновельможный!..
— Откуда? — прошипел гетман, натягивая сапоги.
— Подкрался, как тать…
— А где тайные залоги?! — Гетман прицепил саблю, застегнул шлем. — Спали, злодеи?!. Повешу!..
Когда Януш Радзивилл выбежал из палатки, за речушкой уже кипел бой. Драгуны и гусары отбивались от наседавших москалей. Теперь не было времени думать, как мог князь Трубецкой так стремительно пройти пятьдесят верст и незамеченным пробраться в Головчин. Спали часовые, если русские пушкари подтянули стволы так близко.
Ударила кулеврина, и ядро, просвистев над палаткой, грохнуло, взметнув комья земли. Подвели коня, и гетман вскочил в седло. Он кому-то кричал, но кому и что — Окрут понять не мог: торопливо укладывал в сундучок карты и бумаги. Слуги спешно собирали постель и палатку.
Зажигательное ядро попало в хату. Сразу же вспыхнула солома и густой черный дым клубами поплыл к речушке, за которой шло сражение. Гетман, дав шпоры коню, бросился к месту боя. Но Окрут остановил его:
— Ясновельможный! Москали обходят! — и показал на стрельцов, которые бежали по косогору, обходя Головчин. Гетман на мгновение растерялся, но, быстро овладев собой, приказал трубачу:
— Давай отход!..
Рейтары и драгуны, услыхав зов трубы, начали поспешно отходить. Русское войско не стало преследовать. Это немного успокоило гетмана. Он сел в карету и, прежде чем закрыть дверцу, отдал приказание:
— Отступать до села Шепелевичи!..
Войско тронулось. Пушкари, не сумевшие сделать ни одного выстрела, со злостью стегали коней. Рейтары с неприязнью поглядывали на драгун, что те не сдержали москалей на подходе к Головчину. Драгуны же полагали, что рейтары врубятся в строй русских и расчленят его на две половины. Гетман был зол на тех и других, что не уследили за приближением противника. Вместе с тем благодарил бога, что удалось вытянуть всю артиллерию. Русским достались только трупы и тяжелораненые.
К Шепелевичам шли почти весь день. Дорога была узкая и кривая. Лес подступал почти к самой колее. Пехота и кавалерия двигалась сравнительно легко. Пушкарям же досталось. На ухабах и колдобинах лопались постромки. Поспешно цепляли новые и, подталкивая тяжелые стволы, помогали на ухабах взмыленным лошадям.
В Шепелевичах войско гетмана встретилось с отрядом хорунжего Гонсевского, который также отходил от Орши по Смоленской дороге, но свернул к югу, опасаясь встреч с передовыми отрядами воеводы Шереметьева. Узнав о нападении Трубецкого на Головчин, Гонсевский высказал гетману опасение, что русские горазды преследовать.
— Могут, — согласился Радзивилл. — Но не думаю, чтоб пустились. Трубецкой без передышки сделал полсотни верст. Да тут тридцать.
— Русские тяговитые, ясновельможный, — предупредил Гонсевский. — Кажется, падают с ног, а идут. Наше войско завидовать может…
Гетману не понравилась похвала.
— Нечему завидовать. Биться надо с ворогом, — ответил хмуро.
До глубокой ночи сидел хорунжий в палатке гетмана. Развернув карту, гетман поставил на столик свечу и, рассуждая, водил пальцем.
— Царь пойдет на Борисов, Менск, Берестье. Думаю, что замысел соединить свое войско с Хмелем.
Хорунжий внимательно следил за пальцем гетмана, скользившим по карте.
— К зиме может дойти до Менска… Трубецкого надо бы остановить. Уж очень ретиво рвется.
— Остановим, — уверенно ответил гетман. — Будем отходить до Борисова. Там станем твердо.
Утром войско двинулось в поход. Длинной, извивающейся змеей выползали по дороге полки из Шепелевич. А в полудень, обгоняя войско, промчались гонцы и остановились возле кареты гетмана Януша Радзивилла. Предчувствуя недоброе, гетман побледнел.
— Настигает Трубецкой, ваша ясновельможность!..
— Где он?
— В одной версте.
— Мерзкая тварь!.. — гетман выругался. Из кареты Радзивилл пересел на коня. Он оглядел местность вокруг леса. Бой давать негде. Артиллерия ушла вперед и помочь ничем не может.
— Выставить навстречу гусар!
Полки начали перестраиваться. Поднялась суматоха. Перестроиться для боя не удалось. Неожиданно загремели выстрелы, и русские появились с двух сторон, зажав гусар и драгун. И те, и другие сражались храбро, шли под острые сабли русских воинов и гордо умирали за Речь и короля. Гетман видал, что у московитов не хватает сил разбить войско. Решил воспользоваться этим и уклониться от дальнейшего боя. Пришпорив коня, поскакал к Гонсевскому под самые выстрелы. И вдруг вздрогнул, наклонился и прижался к гриве коня, едва не выпустив саблю. Почувствовал, как обожгло левую руку. Сжал зубы и только простонал:
— М-м-м…
Хорунжий увидал гетмана и метнулся к нему.
— Что с тобой, вельможный?!
— Зацепило!..
Гонсевский закричал страже. Десять гусар окружили гетмана и поскакали по дороге, быстро удаляясь от жаркого места. За ними пустилось конное войско. Русские не отставали, шли следом, стреляя на ходу из мушкетов и пуская в ход сабли. Наконец Трубецкой настиг обоз. На милость московитов обоз сдался и боя не вел. Среди многочисленных трофеев и пленных были двенадцать полковников, палатка и карета гетмана Януша Радзивилла.
