— Будет, — согласился Поклонский. — Надо расставлять полк.
— К воротам пустим ратников. — Воейков подумал, что удивительно спокоен и, кажется, равнодушен Поклонский к тому, что произошло. Увидав Алексашку, подозвал к себе: — Где твои ратники? Почему пеший ходишь?
— Жду, когда пан полковник укажет, — растерялся Алексашка.
— Что тебе указывать! — напустился Поклонский. — Не видишь войско?! За бороду тебя волочить на вал?..
— Где становиться? — все же спросил у воеводы.
Воейков выбросил руку к левой стороне ворот. Там меньше было снега и подход к валу свободен.
— Сюда!
Алексашка смотрел на войско и думал о Пинске. Но здесь труднее будет — государевых ратников не более десяти сотен, а на ремесленников надежды нет: на валу вертятся одни дети. Нежданно зашумели люди, заговорили. Алексашка посмотрел в сторону войска и увидел, как два всадника на рысях шли к воротам. Когда они приблизились — узнал гусар. Они были без оружия. Даже сабли — неизменный атрибут — и те оставили.
— Везут послание, — определил воевода Воейков.
И не ошибся. Подъехав к воротам, один из них приподнялся на стременах и сообщил:
— Письмо его ясновельможности гетмана Януша Радзивилла бурмистру и ратным людям…
Воейков приказал отворить ворота. Гусары за стены не въезжали. У ворот слезли с коней, передали в руки пана Поклонского бумагу и, вскочив в седла, ускакали в поле. Поклонский подошел к воеводе и, развернув лист, начал читать. Письмо было коротким. Гетман Януш Радзивилл сообщал, что град Могилев обложен гусарами, драгунами, пехотой и артиллериею. Всех воинов около пятнадцати тысяч. Посему малочисленному отряду московских ратных людей и воинам Могилевского полка сопротивляться нет смысла. Гетман Радзивилл и хорунжий его королевского величества Гонсевский предлагают сдать город без кровопролития. Гетман грозился, ежели завтра утром ворота не будут открыты, он, гетман, прикажет брать город боем.
— У нас три тысячи ратников, — Поклонский посмотрел в сторону королевских гусар.
— Немногим меньше, — поправил воевода.
— Выдержим ли?
— Должны выдержать. Другого выхода нет, — твердо ответил Воейков. — Гетман будет ждать до утра. С рассветом всему войску быть с оружием и конями на валу…
Трудная ночь была у Алексашки. Нахлынули воспоминания о прожитых годах с того часа, как бежал из Полоцка. Словно шесть дней, пролетело шесть лет. И все годы не было покоя. Все годы в седле, с саблей. Сколько людей перевидел за это время! Сколько друзей потерял в кровавых боях! А впереди — тьма, неизвестность. Впереди снова бои… Русскими ратниками уже давно взяты Витебск, Полоцк, Дисна. Говаривают, что передовые и сторожевые полки, которые ведет самолично Алексей Михайлович, нацелены на Менск, а там — на Вильну и Оршаву. Приходят вести, что Москва собирается объявить второй государев поход на Речь Посполитую…
Алексашка встал рано утром. Старательно обувался, оборками затягивал одежки. Вышел на двор из душной хаты, глубоко втянул морозный воздух. Падал легкий, жидкий снег. Алексашка дал коню сена.
Когда рассвело, вместе с Петькой Косым поехали к валу. Удивился тому, что у ворот уже был воевода Воейков. Рассматривая грузную, крепко сбитую фигуру, Алексашка подумал, что есть что-то подкупающее в его спокойствии, властном лице.
— Всем на вал! — приказал воевода. — Пусть видит ворог, что сдавать города не будем!
По обе стороны ворот встали стрелки с мушкетами. От них в два конца вала растянулись цепью ратники полка пана Поклонского. Привязав лошадей, Алексашка и Петька Косой поднялись на вал. На том же месте, где и вчера, стояло войско гетмана. Только теперь оно перестроилось. Против ворот в колонне замерли стрелки. За ними, немного поодаль — гусары. На белом снежном фоне отчетливо виднелся ряд кулеврин, поднявших в небо черные хоботы. Стрелки и гусары стояли под развевающимися знаменами и бунчуками. Войска напротив, справа и слева. Алексашка оглянулся: своих мало. Неподалеку от вала воевода поставил резервы — конных ратников. В какую сторону ни глядел Алексашка, не видал пана полковника. И вдруг Поклонский появился на жеребце, которого раньше Алексашка не видал у пана. Серой масти, в яблоках, он пританцовывал на тонких, сильных ногах. Остановившись возле воеводы, Поклонский неторопливо слез с седла. Алексашка видел, как полковник о чем-то говорил Воейкову. А тот, не поворачивая головы, смотрел на вал, слушал. Потом, резко махнув рукой, ушел к отряду стрелков.
— Не договорились! — шепнул Алексашка Петьке Косому.
Внезапно грохнула пушка. Ядро, просвистев, не долетело до вала и, ударив в тугую землю, взметнуло фонтан снежной пыли.
— Началось! — Алексашка покрепче насунул шапку. — Не робей, Петька. Держись поближе ко мне.
— Страшно, — прошептал Косой.
— Чего это?!.
— Гляди, какой тучей стоят…
Воевода собрал на вал сотников и показал на гусар.
— В бою гусары горячи, рассудок теряют. Их надобно к Днепру увести. Там сейчас снег топкий. — Снова грохнула кулеврина, и ядро упало возле вала. Воейков и не повернул головы. Только недовольно повысил голос: — Чего пялите очи! Сюда глядите!.. Сами в сугроб не лезьте. Их вон куда намело… На холку яра. С того места лощиной уходить надо берегом и в обход, в спину гусарам… Ты затягивать будешь, — сказал Воейков рябому скуластому ратнику. И Алексашке приказал: — Свою сотню веди с ним.
Алексашка вздрогнул.
— Сотни нету, пане…
— Куда подевалась? — нахмурился воевода.
— Кто куда, пане, — Алексашка виновато развел руками. — Может, полсотни сабель есть.
— Веди, кого имеешь.
В поле заиграл один рожок, второй. На мгновение ветер затрепал знамена. Заколыхалось малиновое полотнище с белым крестом. Залп кулеврин расколол морозную тишь. Сняв мушкеты с плечей, тронулась пехота. Барабанная дробь поплыла над заснеженным полем. Пехота шла медленно, осторожно. Когда запел рожок, пехотинцы приподняли мушкеты и побежали к валу. Саженей за пятьдесят остановились и, поставив сошки, дали залп по стоявшим на валу ратникам. Пули не причинили вреда. Ратники легли на снег и также приготовили мушкеты.
В это время раскрылись ворота. Две сотни конников, проскочив их, вышли в поле, огибая стороной Радзивиллову пехоту. Тот же час гусары сверкнули саблями и, пришпорив коней, пошли в бой.
Прикусывая до крови губы, Алексашка смотрел, как мчались кони, выбрасывая из-под копыт снег. Вот гусары пригнулись к гривам, выставив вперед стальные полоски. Расстояние между конницей стремительно сокращалось. Когда оставались считанные сажени, ратники повернули коней и, стегая их плетями, начали отходить в сторону, к реке. Гусары устремились за отступающими. Алексашке казалось, что еще немного, и гусары настигнут сотни. Но кони, проскакав половину версты, замедлили бег.
Доскакав до яра, Алексашка пустил коня берегом. Не отставая, шли сотни. Гусары, чтоб отсечь дорогу к отходу, влетели на яр. И сразу же кони забились в крутом снегу.
— Заходи-и! — послышались голоса.
Кони послушно пошли по логу и, повернув к яру, налетели на гусар. Началась сеча. Алексашка сошелся с дюжим гусаром в круглом железном шлеме. Свисающая со шлема кольчужка прикрывала шею, почти все лицо и заходила за подбородок. Он рубил яростно, тяжело, и Алексашка едва поспевал подставлять саблю. Цокала и скрежетала сталь. Гусар наседал, и казалось, еще немного — засыплет ударами и одолеет. Мороз прошелся по спине Алексашки. И в этот момент, будто молния, сверкнула сбоку сабля. Гусар запрокинул голову. И конь, поднявшись на дыбы, сбросил в снег порубленного седока. Алексашка только успел заметить широкую спину рябого сотника.
Схватка была недолгой. Застрявшие в снегу гусары отбивались цепко и устилали снег трупами. Выскакивая в лог, они уходили вдоль Днепра к Луполовской слободе, к лесу. Взметая снежную пыль, с яра выбирался гусар на вороном коне. В руках его мелькало древко, на котором мотлялся бунчук. Увидев Петьку Косого, Алексашка закричал, показав саблей:
