Я заметил, как Егорыч полосовал меня цепким взглядом, как прислушивался к той лапше, которую я навешивал окружающим на раскрытые для на ходу придуманной повести уши, ведая им о том, как Смирнова неудачно подвернула ногу, когда пересаживалась в мою машину, при этом умудрилась разодрать платье и случайно шлепнулась на свою многострадальную и столько же повидавшую жопу в липкую грязь, каковой оказалось с огромным лишком на обочине, возле которой совершенно некстати сдохла ее крошечная машина. Тузик изображал взъерошенного трубочиста, вылезшего с большим, почти что титаническим, трудом из дымохода, расположенного по адресу:
«Березовая роща, один дробь два. Спросите Велихова Петю. Звонить не нужно, вам стоит просто постучать».
«Настучать! Настучать, конечно же» — похоже, я в очередной раз в гребаных определениях ошибся.
Егор именно тогда осознавал и принимал ситуацию такой, какой она на самом деле является; он свыкался со своим поражением, нюхал запах долбаной капитуляции, подписывал унижающий его пакт, когда я, немного заикаясь, раздавал советы и высказывал слезливые пожелания, почти декларировал, как «Отче наш», рецепты на то, что могло бы облегчить страдания похныкивающего щеночка, ведь ее «задняя» нога слегка опухла и поменяла цвет с кремового или светло-шоколадного на немного голубой с оттенком ярко-красного, дергалась и мышечно скулила в тон квохчущей Антонии, когда я укладывал последнюю в кровать.
«Уйди, пожалуйста» — тогда мне Ния прошептала на ухо. — «Оставь меня, если ты человек… Если хоть немного понимаешь, что я сейчас чувствую… Выйди!».
«Мы встречаемся, Смирнова? Да или нет? Как положено, по-настоящему? Мы пара, деловой партнер? Ответь!» — задавал вопросы, на которые так и не услышал что-нибудь членораздельное, что можно было бы за положительный кивок считать.
Антония промолчала и не ответила. И до сих пор как будто не желает меня знать! Уже два дня Тузик не отсвечивает собой, хотя я названиваю и спрашиваю, как дела у маленького героя. Она лишь грубо говорит мне в трубку:
«Буратино, отвали, сейчас не до тебя!»;
но затем быстро добавляет:
«Спасибо, что позвонил. Все хорошо, Велиховчик! Привет семье…».
Такое впечатление, что рядом с ней кто-то постоянно находится и караулит ее покой, при этом воспитывая у стервы порядочность, почтительность, нарабатывая вежливость и слабую покорность. Ей о душе задуматься бы, а кто-то упорный к совести и порядочности взывает. Ей-богу, бешеная шавка никогда не будет лаять, все время будет квакать невпопад. Ее игривость — фирменная фишка, жирная изюминка, славная харизма, симпатия, на которую я, как змей на дудку заклинателя, плыву. Сильно тянет… Это означает, что я Тузика люблю? Сомневаюсь! Или прав отец — без Тоньки я тупо задыхаюсь и поверхностно дышу.
До сих долбаных пор — за каким-то чертом поднимаю левую руку и сверяюсь с дергающимися шестернями на циферблате моих часов — шавочка молчит. Холодная и бессердечная рыба. Мелочь, а туда же лезет! Нос задирает высоко, словно великан на ходулях, желает гладким кончиком поддеть далекую Луну. Что за идиотские игры? Трудно выдавить согласие? Другой вариант, откровенно и весьма самонадеянно говоря, я вовсе не рассматриваю, ребята. Опять стервоза просит время на раздумья, опять затягивает строгий поводок… А я уверен, что заслужил ее, ее внимание и даже тело, к которому доступ открыл еще тогда, когда с ней спал в одной постели…
— Спрашивай! — как будто бы приказываю отцу.
— Давно? И…
Э, нет!
— Один вопрос — один ответ, — дергаю перед ним указательным пальцем, запрещая какие-либо действия. — В порядке очереди, так сказать.
— Давно? — на этом вроде останавливается, вытянув руки и ухватившись пальцами за край стола, Гриша вплотную подкатывается к деревянной идеально чистой рабочей поверхности и изображает на лице въедливую внимательность.
— Уже тридцать лет, — хмыкаю.
— Спасибо за откровенность, — по-моему, папа озвученным мною сроком совсем не удовлетворен.
— Почти вышка, па! — горжусь тем, как ловко выкрутился из положения.
— Ты давно влюблен?
Э, нет! Повторять одно и то же…
— Смени пластинку, — через зубы говорю, пренебрежением растягивая губы.
— Хорошо-хорошо, — отец сдается и в знак вынужденного поражения поднимает руки. — Я на одну секундочку себе представил, как два дня назад на том представлении ты женился на Тосике. Поэтому…
— Я больше не женюсь! — мгновенно отрезаю.
— Ну да, ну да, — смеется, прикладывая ко рту большой кулак.
— С меня довольно, — вскидываю голову, изображаю несговорчивость и в чем-то даже уверенность, почти что убежденность, раскатываю упрямство, как будто в глупого осла играю.
— Представь только… — по-моему, он меня не слушает, зато уверенно продолжает чушь нести.
— Не буду напрягать извилины. Однако такое развитие событий на будущее учту. Следующий заход мы обязательно окропим собой, правда, фиктивно или ради шутки. Пари друг другу обозначим, например. Но ты на всякий случай подготовь жениха, накапай нервному рюмку валерьянки, — усмехаюсь и киваю в сторону кабинета, в котором по будням верой и правдой служит Егор.
— Ненавидишь? — прищурив один глаз, чушь изо рта выносит.
— Кого-о-о? — выпучиваюсь и почти визжу, как опаскудившаяся баба.
— Завидуешь? — накидывает версий, словно дерьмовентилятор разгоняет.
— Я не снимаю свой вопрос, меняю лишь падеж, — настаиваю на своем и не сдаю позиции. — Теперь «кому»?
— Мантурову!
Еще чего! Смирнова с ним по-своему разобралась, а я бы такое наверняка не выдержал. К счастью, мне даже мараться не довелось, я лишь сказал перед своим отбытием из лесного домика Смирновых:
«Пока, старик. Я…».
Егорыч заскрипел зубами и шустро вышел вон.
— Странно, что вы так долго тянули с этим, — отец подкатывает глаза и каким-то мечтательным тоном все это провозглашает. — Хорошая девочка… Серый, Серый, повезет тебе с таким…
— С чем? — расставив руки, ладонями упираюсь в его стол.
— С признанием…
— Нет признаний, есть бизнес и деловое соглашение, — остужаю пыл отца и опускаю высоко взлетевшего с божественных небес на грешную землю.
— Что это значит? — он выставляет локти и опускает свой подбородок на сцепленные пальцы.
— Мы поделили магазин, па. Поровну и по-честному. Ее «Шоколадница» теперь наполовину мой сладкий дом. Я вошел в состав учредителей и внес небольшую сумму на общий счет. Заплатим долю, погасим часть
