Супрема, нужно отдать должное, организовала расследование во главе с самым скептически настроенным из инквизиторов в трибунале Логроньо, Салазаром. Так надеялись погасить паранойю.
Салазар пришел к выводу, что почти три четверти признаний были ложными. Более 1000 дел, проверенных им, оказались делами детей младше двенадцати лет. Многие из них даже не могли объяснить, как им удавалось попасть на шабаш ведьм. Фактически вообще не имелось никаких данных о существовании колдовства.
Салазар подчеркнул: возможно, было бы значительно лучше вообще прекратить охоту на ведьм. В конце концов, у соседей, на юго-западе Франции, где недавно отмечалось аналогичное массовое появление ведьм, они мгновенно исчезли сами собой после того, как епископ Байонны запретил дальнейшее их упоминание ведьм в устном или письменном виде[1378]. Следовательно, угроза общественному строю в огромной степени зависит от паранойи, которая и придумывает страхи.
К 1750 г. в Испании широко распространилось мнение, что силы зла атакуют силы добра по трем направлениям. Два из этих направлений были представлены франкмасонами и философами[1379]. Один из этих врагов, как мы уже видели, был чаще всего выдуманным. Второй закладывал основы мира, каким мы знаем его в наши дни. (Это многое говорит об умонастроениях инквизиции в XVIII веке).
Третье направление было представлено янсенистами. К началу XVIII века они сделались основным интеллектуальным занятием инквизиции[1380]. Но, как и в случае с франкмасонами, вопрос заключается в том, что представлял собой янсенизм. И снова мы видим, насколько полезным оказалось придумать ярлык, с помощью которого можно создать врага.
С самого начала все было предельно понятно. Янсенисты — последователи Янсения, чья книга «Августин» была опубликована в 1640 г. Папский престол незамедлительно осудил ее как еретическую[1381]. Но к XVIII веку движение превратилось в более аморфное, в нем остались и те, кто стремился к духовному обновлению в противовес Просвещению, и те, кто поддерживали идеи нового гуманистического реализма, как это сделал Эразм в XVI веке[1382].
Духовная составляющая в янсенизме XVIII веке во многом стала возрождением движений, стремящихся к внутреннему благочестию. А это всегда оставалось предметом ненависти для инквизиции[1383]. Испанские янсенисты хотели спасти страну от все более увеличивающейся интеллектуальной изоляции от остальной Европы. Но они особо подчеркивали национальное наследие.
Часто янсенисты опирались на труды некоторых ранних интеллектуальных врагов инквизиции, происходивших из конверсос, подобно Санчесу и Вивесу. Имелись ссылки на и более известных мыслителей, например, Декарта[1384]. Они заимствовали некоторые идеи из теологических трудов других конверсос — Луиса де Леона и Хуана де Авилы.
Если сделать шаг назад и задуматься о выводах, вытекающих из интеллектуальных обоснований янсенизма XVIII века, то становится ясно: инквизиция, по сути дела, оказалась права в определении угрозы. Участники этого движения искали интеллектуальное обновление в трудах многих мыслителей, чьи идеи инквизиция запретила еще два столетия назад, а также в трудах философов, которые оказались под подозрением. Но то обстоятельство, что большинство этих идей заимствованы у конверсос, вновь ярко показывает нам: инквизиция просто помогла укрепить те идеологические течения, которые затем стали представлять для нее угрозу.
То, за что в XVIII веке выступали многие янсенисты в Испании, представляло собой попытку использовать духовное обновление вместе с принципами Просвещения[1385]. Это означало, что им приходилось зачастую противостоять юрисдикции папского престола[1386]. Они отстаивали доктрину приоритета королевской власти над инквизицией, что получило известность под названием «регализм»[1387].
Это вело к политическому мировоззрению, которого оказалось достаточно (вместе с сочувствием некоторым идеям Просвещения), чтобы янсенизм ассоциировали с силами, стремившимися разрушить стройную систему идеологии инквизиции.
По иронии судьбы, движение янсенистов само по себе было частично создано инквизицией. Именно инквизиторы во главе с иезуитами в первой половине XVIII века назвали своих врагов «янсенистами».
Один из янсенистов в 1803 г. писал: «Иезуиты всегда преднамеренно делали все, чтобы идея янсенизма стала ужасающей. Но одновременно они заявляли, что она неясная и путаная, поэтому ее можно использовать для всех тех, кто поддерживает реформу или отмену их кампаний»[1388].
Связь с иезуитами появилась в первой половине XVIII века. Именно орден Иисуса все больше и больше степени доминировал в инквизиции. Это происходило и в Португалии, и в Испании[1389].
Иезуиты рассматривали янсенизм как особую анти-иезуитскую доктрину, которую они связывали с Францией и Вольтером[1390]. Когда в 1747 г. двух монахов-иезуитов попросили составить испанский список книг, запрещенных католической церковью, один из них просто скопировал указ от 1722 г., который назывался «библиотека янсениста». Туда были включены все книги, которые он осуждал[1391].
Некоторые монахи других орденов негодовали. Один из них заявил, что так называемые янсенистские книги в перечне запрещенной литературы в действительности таковыми не были[1392]. Это говорит о том, насколько туманной оказалась концепция. Но ее легко можно было использовать в идеологических целях.
Протесты против списка запрещенных книг 1747 г. и против роли иезуитов имели серьезные последствия в Испании. Некоторые современники зашли настолько далеко, что заявили: возникли сомнения относительно легитимности списка запрещенных книг в целом[1393].
В Португалии иезуиты и инквизиция пострадали от неудачи, оказавшейся страшнее. Значительно серьезнее, чем фантомный враг в лице янсенистов, стал реальный противник — человек, сделавший очень много, чтобы положить конец мертвой хватке инквизиции, старавшейся задушить общество. Это Себастьян Жозе Карвалью-э-Мело, главный министр Португалии, хорошо известный последующим поколениям как маркиз Помбал.
О Помбале рассказывают хорошую историю (если она не апокрифическая). Говорят, что в 1773 г. у него вызвало раздражение идея короля Жозе I: монарх, как и многие до и после него, предложил, чтобы все, у кого предки были евреями, носили желтую шляпу. Спустя несколько дней Помбал появился при дворе с тремя подобными шляпами, которые он небрежно нес подмышкой. Понятно, что Жозе пришел в недоумение. Он спросил, что все это значит, зачем нужны эти шляпы. Помбал ответил, что просто хотел повиноваться распоряжениям монарха.
— Но, — спросил король, — почему у вас три шляпы?
— Одна для меня, — отвечал Помбал. — Еще одна — для великого инквизитора. А третья — на тот случай, если ваше величество пожелает накрыть свою голову[1394].
Помбал был сыном века Просвещения. Он не хотел иметь ничего общего с предложением короля вернуться к старым формам дискриминации и продолжал унижать монарха, предложив отменить легальные различия между «старыми христианами» и конверсос.
Так как Помбал пользовался абсолютной властью в Португалии, ему сопутствовал успех. И маркизу удалось отмести все разумные обоснования для существования португальской инквизиции.
Приход Помбала к власти, которая оказалась выше власти короны, связан непосредственно с другим событием, которое изменило историю его страны. Это ужасное землетрясение, которое в 1755 г. разрушило Лиссабон. Первый толчок, который нанес удар по городу, последовал сразу после 9 часов 30 минут утра 1 ноября 1755 г., в День Всех Святых. Малые подземные удары продолжались еще две минуты, а за ними последовали толчки невероятной силы.
Землетрясение сопровождалось ужасающими стонущим шумом, словно сами скалы, на которых держался весь мир, испытывали предсмертную агонию[1395]. На городских улицах образовались огромные трещины, внизу бушевали подземные пожары[1396].
Первый толчок разрушил дворец инквизиции на Рошио и королевский дворец на побережье. В одном особняке утратили 200 живописных полотен, включая картины Рубенса и Тициана, библиотеку, состоящую из 18 000 книг, 1000 рукописей. 70 000 книг потеряли в королевском дворце. Погибло тридцать пять из сорока приходских церквей Лиссабона, многие рухнули на молящихся прихожан. От пыли, поднявшейся в воздух при разрушении, небо стало черным[1397].
Опустошение завершил второй толчок, последовавший в И часов утра. Он привел к нагону приливной волны в Тежу, в результате чего всего только 3000 домов города из 20 000 остались пригодными для проживания[1398]. Волна уничтожила корабли и затопила улицы. Начались пожары, которые распространялись северным ветром. Люди в панике бежали из города, веря в то, что начинается конец света[1399].
