особенно если эти агитаторы черные и коммунисты.
У Манфреда был отточенный ораторский стиль, он выпячивал подбородок и сверкал светлыми топазовыми глазами, грозил пальцем, а в конце, слушая аплодисменты, стоял, гордо подбоченясь.
У Шасы стиль был иной, спокойный и дружелюбный, и когда он в первый раз попробовал пошутить, ему ответили искренним смехом. Шаса заверил, что правительство еще увеличит и без того весьма щедрые субсидии на фермерскую продукцию, особенно на шерсть и пшеницу, и будет одновременно поощрять местную промышленность и находить новые заморские рынки для сырья, получаемого в стране, в особенности шерсти и пшеницы. Закончил он утверждением, что многие англоговорящие избиратели начинают понимать, что спасение страны – в сильном бескомпромиссном правительстве, и предсказал заметный рост националистического большинства.
На этот раз его речь встретили бурными аплодисментами; все выражали доверие правительству, Националистической партии и ее кандидату от округа Южный Боланд. И весь округ, включая сторонников Единой партии, по приглашению Шасы отправился на местное поле для регби на бесплатное барбекю. Два цельных быка жарились на вертелах, мясо запивали озерами пива «касл» и реками мемпоура– местного персикового бренди.
Тара сидела с женщинами. Держалась она кротко и скромно, позволяя женщинам постарше выработать добросердечное материнское отношение к ней, а Шаса сновал между их мужьями и со знанием дела обсуждал такие важные вещи, как виды на урожай пшеницы и чесотка овец. В целом атмосфера была уютной и обнадеживающей, и Шаса впервые сумел оценить дальновидность партийных организаторов, их преданность делу националистов и одержимость, что позволило так мобилизовать все резервы. Объединенная партия никогда не сравнится с ними, потому что англоговорящие избиратели самодовольны и, когда дело доходит до политики, впадают в спячку. Старая английская привычка и серьезный недостаток – стараться выглядеть так, словно все дается тебе без напряжения. Политика – своего рода спорт, а любой джентльмен знает, что спортом занимаются только любители.
«Неудивительно, что мы потеряли контроль, – подумал Шаса. – Эти парни профессионалы, мы просто не могли с ними сравняться».
Но он тут же упрекнул себя: теперь это его организаторы, они больше не враги. Он стал частью этой стройной, тщательно отлаженной политической машины, и это слегка испугало его.
Наконец Шаса вместе с Тарой обошел собравшихся, желая им доброй ночи; организаторы тактично подводили его к самым влиятельным местным лицам, следя, чтобы никто не был обойден, и все соглашались, что семья очаровательная.
Ночь они провели у самых процветающих местных фермеров. А утром – это было воскресенье – посетили службу в деревенском приходе Голландской реформированной церкви. Шаса не был в церкви с крещения Изабеллы и ждал этого посещения с нетерпением. Предстояло еще одно грандиозное зрелище, потому что Манфред Деларей уговорил своего дядю, преподобного Тромпа Бирмана, председателя церковного суда, прочитать проповедь. Проповеди дяди Тромпа славились по всему Кейпу, и целые семейства съезжались за сотни миль, чтобы послушать их.
– Никогда не думал, что буду говорить ради проклятого ронека, – сказал дядя Манфреду. – Мое согласие – либо признак старческого маразма, либо свидетельство моей любви к тебе.
Он поднялся на кафедру – большая серебряная борода сверкала как пена морского прибоя, – и обрушился на конгрегацию с такой силой и яростью, что все затрепетали в восхитительном страхе за свои души.
В конце проповеди дядя Тромп понизил голос и напомнил слушателям, что скоро выборы и что голосовать за Объединенную партию все равно что за самого сатану. Как бы они ни относились к англичанам, они голосуют не за отдельного человека, они голосуют за партию, которую благословил Всемогущий и которой Он вручил судьбу своего Volk’а. Дядя Тромп не стал говорить, что небесные врата закроются перед теми, кто поставит крест против фамилии Кортни, но посмотрел так угрожающе, что никому и в голову не пришло испытывать границы его терпения.
– Ну, дорогая, благодарю за помощь, – сказал Шаса Таре, когда они возвращались домой через высокогорный проход Готтентотской Голландии. – Дело, считай, в шляпе.
– Интересно было наблюдать за нашей политической системой в действии, – ответила Тара. – Все жокеи слезают с лошадей и подгоняют тебя.
День выборов в Южном Боланде стал простым подтверждением уже одержанной несомненной победы, и, когда подсчитали голоса, выяснилось, что Шаса переманил на свою сторону по меньшей мере пятьсот бывших сторонников Объединенной партии; это, к радости руководителей партии, значительно усилило ее большинство. По мере того как поступали сведения об итогах выборов со всей страны, делалось ясно, что это общая тенденция. Впервые значительное количество англоговорящих избирателей отвернулось от партии Сматса. Националисты получили 103 места, Объединенная партия – 53. Обещание сильного бескомпромиссного правительства принесло свои плоды.
В Родс-Хилл Сантэн устроила танцевальный вечер для ста пятидесяти избранных гостей, чтобы отпраздновать вхождение Шасы в новое правительство.
Они кружились под звуки «Голубого Дуная», и Сантэн сказала Шасе:
– Мы снова поступили правильно и в нужное время, chеri. Все еще может осуществиться.
И негромко запела бушменскую песню, сочиненную к рождению Шасы:
Стрелы его долетят до звезд, И когда люди будут произносить его имя, Оно будет слышно далеко. Куда бы он ни пошел, Он всюду будет находить хорошую воду.
Щелкающие звуки бушменского языка, похожие на треск веток или шаги в грязи, вызывали ностальгические воспоминания о том времени, когда они вместе были в Калахари.
* * *
Шасе нравился парламент. Он был подобен закрытому мужскому клубу. Ему нравилось великолепие белых колонн и высокомерно оформленных холлов, экзотическая плитка на полу, обшивка стен и зеленая кожаная обивка депутатских кресел. Он часто останавливался в лабиринте коридоров и восхищался картинами и бюстами знаменитых людей: Мерримена и Луиса Боты, Сесила Родса и Линдера Стара Джеймса, героев и разбойников, государственных деятелей и авантюристов [254]. Они творили историю этой страны. Но потом он напоминал себе:
«История – это река, не знающая конца. Сегодняшний
