на меня снова прыгнули. Анатолий накрыл меня всем телом, но я успела согнуть колени. Теперь мои ноги не подпускали его ко мне.
Он зарычал, а затем наотмашь ударил по лицу. Сознание помутилось, а руки ослабли. Его тело оказалось чересчур тяжелым и сильным, но я продолжала бороться, хотя уже не так активно. Вдруг Анатолий предплечьем саданул по моему локтевому сгибу обеих рук, после чего с размаху прижал меня корпусом.
Воздух с хрипом вырвался из горла, но сделать необходимый вздох мне не дали. Анатолий одной рукой схватился за шею, периодически сжимая её, а другой вцепился в волосы и до боли оттянул.
Ладонями я пыталась ударить его в торс, а ноги суматошно бились об пол. Но ему мои действия только приносили удовольствие. Он втолкнул своё колено мне между ног, а затем тазом уверенно протиснулся дальше. Он сильнее прижался ко мне, давая мне почувствовать его возбуждение.
Меня снова окутал ужас, но, к счастью, не сковал.
Анатолий с наслаждением вдохнул мой запах возле шеи и нежно прошептал:
— Вот так, сучка, и только так. Ты должна быть послушной.
Он наслаждался моим поражением, вот только я ещё не сдалась.
Он отпустил мои волосы, сильнее сжимая горло, а свободной рукой начал расстегивать на нас одежду. Он жестко касался моей груди, не замечая, как я решительно схватилась за резную ручку его ножа. Он непроизвольно качнулся своими бедрами, совершая фрикцию, когда острие ножа вошло в его шею. Анатолий посмотрел мне в глаза и открыл рот, не произнося ни звука. Ножом я сильнее проникла в тело, а кровь потекла вниз, капая с рукояти на мою руку и ниже на моё лицо.
Анатолий сначала попытался сильнее придушить меня, но инстинктивно его руки потянулись к ране, чтобы заткнуть дыру. И тогда я потянула нож обратно и прошипела:
— Это тебе за Ануш, ублюдок!
И окончательно вынула острие из шеи. В этот же момент кровь бурным потоком вырвалась из артерии.
Толкнув истекающего Анатолия, я отползла от него. Он продолжал сжимать шею, но кровь, пульсируя, вытекала сквозь его пальцы. Он слабел прямо на глазах. Я видела, как сначала побелела его кожа, как опали его руки и как веки в последний раз закрылись.
Мертвое тело глухо упало рядом, и только после этого я поняла, что сделала.
Мои окровавленные руки крепко держали острый нож. В нос врывался ржавый запах крови. А язык ощущал солоноватый привкус. Откинув от себя нож, я подогнула под себя колени. Я стала мерзнуть, но сдвинуться с места так и не смогла.
Он это заслужил. Ты не виновата. Ты защищалась.
НО.
Я также испытала радость, когда Анатолий испугался. Меня пугало не то, что я совершила. А та радость, которую испытала при смерти человека от моей руки.
Чуть подняв голову, я заметила компьютер. На экране до сих пор маячил Матвей. Он с кем-то разговаривал по телефону и выглядел не очень. Я немного придвинулась и увеличила громкость звука, чтобы услышать друга.
— Матвей, ты слышишь? — Прохрипела я.
— Ксюха, ты жива? — обеспокоенно заорал Матвей. — Я не вижу тебя. Покажись, пожалуйста!
— Он мертв, Матвей, — я тихо застонала. — Я убила его.
Марков затих. Я тоже молчала. «Я убила его», — эти слова на повторе зазвучали в моей голове. Теперь я убийца. Убийца.
— Ксюша, — спокойным голос позвал меня Матвей. — Ты ранена?
— Синяки.
— Он точно мертв?
— Сомневаюсь, что в его теле осталась кровь.
Тишина.
— Ксюха, держись! Вертолёт уже летит к тебе. Я получил точку твоего местоположения. Скоро они будут рядом.
Они? Он про Глеба и Кванджона?
— Тут отряд наемников, — предупредила я. — Ещё дети из деревни, из которой мы сбежали.
— Я передам им, чтобы были внимательней, — понял меня Матвей. — И, Малахит, ты реально думаешь, что у Кванджона не хватит денег для поддержания личной армии? Так что он с этим справиться. А Глебу даже армия не нужна, чтобы прорваться к тебе.
После его слов я улыбнулась, а затем устало прикрыла глаза. Очнулась я из-за стрельбы. Снова послышались крики, выстрелы и чьи-то стоны. Но на меня навалилась такая апатия, что даже не хотелось думать кто стрелял и зачем. Кожу стягивала засохшая кровь, мышцы ныли, а шея неприятно покалывала. Возможно Анатолий в последние секунды действительно почти придушил меня.
Кто-то открыл вход палатки. Слегка наклонив голову, я заметила парня в маске, но в другой военной форме. С автоматом в руках он осмотрел палатку, задерживая внимание на мертвом теле. Он опустил оружие, пододвинул ко рту рацию и отрапортовал на корейском.
Страх будто умер, вместе с Анатолием. Поэтому я резко дернулась и выглянула из-за стола, уставившись на наемника. Он рефлекторно среагировал, вскинув автомат, и чуть позже внимательней пригляделся.
Он сделал осторожный шаг вперёд и что-то проговорил на корейском. Я же смогла ему только покачать головой, совсем его не понимая. Тогда он перешёл на английский:
— Вы Ксения Малахова. Вы в порядке?
Я кивнула.
Он тут же опустил оружие и приблизился ко мне. Он помог мне встать, хотя мог с легкостью закинуть на плечо. Но при этом он бережно вывел меня из палатки и повел по лагерю, в котором творился хаос. Мертвые, раненные, арестованные люди встречались нам по дороге. Я медленно передвигала ноги, вглядываясь во встречающиеся лица, и вдруг услышала до боли родной голос. Он звал меня. Он кричал на весь лагерь, пытаясь меня найти.
— Глеб, — прохрипела я, оглядываясь. Корейский наемник хотел повести меня дальше, но я запротестовала. Я оттолкнула от себя парня и закружилась вокруг себя, взглядом ища родное лицо. Тогда я чрез боль крикнула: — Глеб!
— Ксюша!
Его голос послышался слева. Запинаясь, я побежала. Я не видела, куда бежала и об кого запиналась. От крика сильнее заболело горло, а в ребрах нарастала острая боль. Я продолжала бежать, хотя ноги неохотно слушались меня. И вот я увидела его — растерянного и взволнованного. Он искал меня в плотной завесе дыма.
— Глеб! — выкрикнула я и побежала, и тогда он оглянулся в мою сторону и тоже рванул ко мне.
Он поймал меня в тот момент, когда силы окончательно покинули меня. Я коснулась его лица, вглядываясь в любимые серые глаза. Я не могла стоять, но и не могла отключиться. Потому что пару часов назад я расставалась с жизнью, а сейчас вновь её обрела. И он, мой Глеб, снова был рядом. Он тут, рядом со мной. Хотя не должен.
— Ксюша, ты вся в крови. — Он ласково провёл
