Льюис затягивался сигаретой, пускал дым и рассматривал ее, словно это была какая-то удивительная, редкая вещица.
— Если все обстоит так, то можешь не сомневаться, что я там буду, — сказал он, но в его голосе не было уверенности.
— Валяй, Брэд, не стесняйся, — повторил Майло.
Темноволосый детектив закончил беседовать с бродягами и отпустил их взмахом руки. Некоторые из них вошли в здание миссии, другие побрели дальше по улице. Он подошел к нам, вытирая ладони о блейзер.
— Это наш знаменитый Майло Стерджис, — повторил Льюис между быстрыми затяжками.
Его напарник смотрел недоуменно.
Льюис продолжал:
— Чемпион в тяжелом весе Западного Лос-Анджелеса — дрался один раунд с Фриском, помнишь?
Еще одна секунда непонимания, потом внезапная догадка отразилась на лице коротышки. Мгновение спустя ее сменило отвращение. Взгляд пары жестких глаз переместился на меня.
— А это, — сказал Льюис, — семейный врач, то есть врач семьи, которую интересует наш труп. Может, он бы взглянул на твою коленку, Сэнди?
Его напарник не находил ситуацию забавной. Застегнув пиджак, он повернулся к Майло с таким видом, будто рассматривал всплывший труп утопленника.
Майло спросил:
— Вы Эспозито, верно? Раньше служили в Девоншире.
Вместо ответа Эспозито сказал:
— Вы приходили сюда раньше и разговаривали с покойным. О чем?
— Ни о чем. Он не захотел разговаривать.
— Мой вопрос не об этом. — Эспозито рубил слова. — Касательно чего конкретно вы имели намерение говорить с покойным?
Майло немного помолчал — то ли взвешивал свои слова, то ли разбирался в синтаксисе собеседника.
— Касательно его возможной причастности к смерти матери моей клиентки.
Эспозито, казалось, не слышал. Он умудрился отодвинуться от Майло, одновременно выставив голову вперед.
— Что вы можете сказать нам?
И Майло сказал:
— Ставлю десять против одного, что все сведется к какой-нибудь глупости. Опросите здешних постояльцев и определите последнего, кому Макклоски недоложил рагу на раздаче.
— Приберегите свои советы для себя. — Эспозито отодвинулся еще дальше. — Я имею в виду информацию.
— Как в детективном романе?
— Хотя бы.
— Боюсь, что здесь ничем не смогу вам помочь, — усмехнулся Майло.
Льюис сказал:
— Теория рагу здесь ни при чем, Стерджис. Здешние постояльцы обычно обходятся без автомобилей.
— Время от времени им перепадает поденная работа, — возразил Майло. — Развозка, доставка. А может, Макклоски встретил кого-то, кому не приглянулась его физиономия. Она у него была не ахти какая.
Льюис курил и ничего на это не ответил.
— Блеск, — сказал Эспозито и повернулся ко мне: — Вы можете добавить что-нибудь?
Я покачал головой.
— Ну, что тут скажешь? — развел руками Майло. — На этот раз вам достался детективный роман. Ничего не попишешь.
— И вы не можете сообщить ничего, что могло бы прояснить дело? — спросил Эспозито.
— Мне об этом известно не больше вашего, — ответил Майло. Он улыбнулся. — Ну, может, на самую малость больше, но я уверен, что упорной работой вы это быстро наверстаете.
С этими словами он двинулся мимо них, направляясь ко входу в миссию. Я хотел пойти за ним, но Льюис преградил мне дорогу.
— Остановись, Стерджис, — сказал он.
Майло обернулся. Наморщил лоб.
Льюис спросил:
— А теперь что тебе там нужно?
— Думал поговорить со священником, — ответил Майло. — Пора исповедаться.
— Правильно, — ухмыльнулся Эспозито. — У священника борода отрастет, пока он будет слушать.
Льюис засмеялся, но это прозвучало как-то принужденно.
— Может, сейчас не самое лучшее время для этого.
— Я что-то не вижу здесь никакого запрещающего знака, Брэд.
— Все равно сейчас не лучшее время.
Майло упер руки в бока.
— Ты хочешь сказать, что для меня доступ сюда ограничен, потому что покойник здесь когда-то проживал, а всякие бродяги и подонки могут входить и выходить беспрепятственно? Хармон-младший будет просто в восторге, Брэд. В следующий раз, когда они с шефом полиции будут играть в гольф, им будет о чем поговорить.
Льюис сказал:
— Сколько прошло, три месяца? А ты уже действуешь, как проклятый деляга.
— Чушь собачья, — ответил Майло. — Это ведь ты тут ставишь препоны, Брэд. Это ты вдруг ни с того ни с сего решил проявить бдительность.
— Никто нас не заставляет выслушивать эту чушь собачью, — процедил сквозь зубы Эспозито и расстегнул пиджак. Льюис придержал его, дымя словно паровоз. Потом бросил окурок на тротуар, посмотрел, как он тлеет, и отошел в сторону.
— Эй, — сказал Эспозито.
— А пошло все в задницу! — В голосе Льюиса была такая ярость, что Эспозито захлопнул рот. Льюис повернулся ко мне: — Валяйте. Двигайте.
Я двинулся вперед, а Майло рукой уже коснулся двери.
— Смотри, не напорть там, — предостерег Льюис. — И не перебегай нам дорогу. Я не шучу. И мне наплевать, сколько там за тобой этих чертовых адвокатов, слышишь?
Майло толкнул дверь, и мы вошли. До того как дверь закрылась за нами, я услышал, как Эспозито выругался.
И засмеялся — через силу, со злобой.
* * *
В большой комнате цвета морской волны работал телевизор. На экране мелькало что-то вроде полицейского боевика, и пар сорок полузакрытых глаз следило за фантастическими перипетиями.
— Торазин-сити, — сказал Майло фреоново-холодным голосом. — Гнев как лечебное средство...
Мы дошли до середины комнаты, когда из-за угла коридора появился отец Тим Эндрус, везущий бачок с кофе на алюминиевой тележке. Упакованные в полиэтилен стопки пластиковых стаканчиков заполняли нижнюю полку тележки. Его пасторская рубашка грязно-оливкового цвета была надета поверх выцветших джинсов, добела протертых на коленях. Обут он был в те же самые, что и в первый раз, белые кеды; один шнурок развязался.
Он нахмурился, остановился, резко повернул, чтобы избежать встречи с нами, и покатил тележку между рядами сидевших в расслабленных позах мужчин. Разболтанные колеса тележки все время заедало. Двигаясь рывками и зигзагами, Эндрус оказался наконец у телевизора. Низко наклонившись, он что-то прошептал одному из сидевших — молодому белокожему парню с безумными глазами в слишком тесной для него одежде, придававшей ему вид сильно выросшего мальчишки-беспризорника. Он действительно был очень молод — ему никак не могло быть больше двадцати лет; в нем еще просматривалась младенческая пухлость, а линия подбородка под скудной растительностью оставалась мягкой. Но впечатление детской невинности портили свалявшиеся волосы и покрытая болячками кожа.
Священник разговаривал с ним медленно и с исключительным терпением. Юноша выслушал его, потом медленно поднялся и стал дрожащими пальцами разворачивать стопку стаканчиков. Наполнив стаканчик из крана бачка, он хотел поднести его к губам. Эндрус прикоснулся к его запястью, и юноша остановился в растерянности.
Эндрус улыбнулся, опять что-то сказал и направил руку юноши так, что стаканчик оказался протянутым одному из сидящих людей. Тот человек взялся за стаканчик, и юноша с изумленным видом отпустил его. Эндрус сказал что-то и дал ему еще один стаканчик, в который он стал наливать кофе. Несколько человек встали со своих мест, и перед бачком образовалась небольшая очередь.
Священник жестом подозвал сидевшего в первом ряду худого мужчину, цвет кожи которого напоминал фотопленку. Мужчина встал и подошел прихрамывая. Он и юноша встали бок о бок, не глядя друг на друга. Эндрус улыбнулся и проинструктировал их, что надо делать, чтобы получился конвейер из двух человек. Показывая и ободряя похвалой, он добился определенного ритма наполнения и раздачи стаканчиков, так что очередь с шарканьем начала двигаться вперед. Тогда он подошел к нам.
— Пожалуйста, уйдите, — проговорил он. — Я ничем не могу быть вам полезен.
— Только несколько вопросов, прошу вас, отец Эндрус, — сказал Майло.
— Сожалею, мистер... не помню вашей фамилии, но я абсолютно ничем не могу быть вам полезен, и вы меня очень обяжете, если уйдете.
— Моя фамилия Стерджис, и вы ее не забывали, потому что я вам ее не сообщал.
— Верно, — кивнул священник, — вы не сообщали. Зато это сделала полиция. Совсем недавно. Полиция сообщила мне также и то, что вы — не полицейский.
— А я и не говорил, что я полицейский, святой отец.
Уши отца Эндруса покраснели. Он щипнул себя за редкие усы.
— Действительно, не говорили, но намекали на это. Я имею дело с обманом целый день, мистер Стерджис, — это часть моей работы. Но это не значит, что он мне нравится.
— Простите, — сказал Майло, — я...
— Извиняться не обязательно, мистер Стерджис. Вы можете выразить свое раскаяние тем, что уйдете и позволите мне вернуться к заботам об этих людях.
