Достигнув наконец последнего этажа и заколов последнего из его защитников, шотландцы вырвались из башни во внутренний двор и оказались лицом к лицу с толпой арабов, встретивших их нестройным ружейным залпом.
– В атаку! Сметем ублюдков! Вперед!
Возглавивший штурм молодой офицер первым бросился на врага. Арабы так и не успели перезарядить свои длинноствольные мушкеты, и атакующие набросились на них с яростью, рожденной долгими минутами отчаяния.
Ворвавшимся в город требовалось срочное подкрепление, но пока оно поступало только через три лестницы, одна из которых опасно накренилась. Уэлсли, снова оказавшийся рядом с Уоллесом, потребовал расстрелять ворота, и полковник с потемневшим от злости лицом повернулся к пушкарям.
– Живее, дармоеды! Доставьте эту чертову коляску на место!
Собравшиеся над воротами защитники делали все возможное, чтобы задержать продвижение противника по центру, но Уоллес призвал на помощь пушкарям пехотинцев. Подхваченное десятками рук, орудие покатилось вперед.
– Огонь! – крикнул полковник. – Дайте им огня!
Рассыпавшиеся цепью пехотинцы дали залп по защитникам ворот, изрешетив свисающие с укреплений пестрые шелковые флаги. Пушка, грохоча по камням и спотыкаясь на неровностях дороги, подкатилась к воротам, осыпаемая сверху градом пуль. Волынщик надул щеки, и пронзительная диковатая музыка составила подходящий аккомпанемент нестройным крикам, воплям, треску ружей и прочим звукам безумного боя.
– Огонь! Огонь! – кричал полковник пехотинцам.
Пули с визгом впивались в камень, выбивая пыль из древней стены; ворота заволокло дымом, столь густым, что пушка исчезла в нем, словно в тумане. Оставались последние ярды...
Внезапно Шарп услышал глухой стук – дуло шестифунтовика ударилось о деревянные ворота.
– Назад! – крикнул командир орудия. – Назад!
Тащившие пушку солдаты отступили.
– Приготовиться! – скомандовал полковник, и пехотинцы прекратили стрельбу и вытащили штыки. – Заряжай!
Из облака дыма вырвалась, разбрасывая искры, ракета, и в какой-то момент Шарпу показалось, что она летит прямо в замерший строй пехотинцев, но в последний момент норовистый снаряд вильнул и ушел по дуге в небо.
Тем временем вытесненные из бастиона арабы отступали под неистовым натиском обезумевших от крови горцев, вырвавшихся на простор через внешние двери башни. Может быть, арабы и пришли из жестокой, воинственной страны, но шотландцы не уступали им ни в жестокости, ни в воинственности. Мало того, к горцам присоединились и следовавшие за ними сипаи. Инстинкт боя увлекал наступающих дальше, вдоль стены и в город, но возглавлявший атаку молодой офицер знал, что положение может измениться, если не открыть ворота и не впустить тех, кто уже стучится в них.
– К воротам! – крикнул он, увлекая своих людей вправо.
Укрывшиеся под аркой арабы повернулись к зашедшему в тыл противнику и разрядили мушкеты, но офицер не получил даже царапины. С хриплым криком, размахивая перепачканным кровью палашом, бросился он на врага, и арабы не выдержали. Часть их пала под ударами штыков, часть успела спастись бегством.
– Открыть ворота! – приказал офицер, и один из сипаев побежал вперед, чтобы вынуть из скоб тяжелый деревянный запор.
– Огонь! – крикнул полковник Уоллес по другую сторону ворот.
Командир орудия поднес фитиль к запальной трубке. Брызги искр... дымок... Заправленная двойным пороховым зарядом пушка отпрыгнула назад, отскочившее от высокой арки ворот эхо выстрела оглушающе ударило по ушам. Двери треснули, разбрасывая щепки, и поднимавшего запор сипая разрезало пополам шестифунтовым ядром и градом острых осколков. Пламя и дым ворвались в город, заставив горцев в страхе отхлынуть от ворот. Впрочем, от самих ворот уже мало что осталось.
– Вперед! – проревел Уоллес, и его люди с воплями устремились в проем, мимо откатившейся пушки, через заполненную дымом и обожженную огнем арку, через окровавленные останки незадачливого сипая.
– Вперед, Шарп! Вперед! – Маккандлесс вытащил палаш. Лицо старика просветлело, глаза заблестели. Пришпорив коня, он устремился к обреченному городу. Лестницы были забыты, и те, что только что нетерпеливо подталкивали товарищей вверх, присоединились к хлынувшему в проем бурлящему потоку.
Ахмаднагар пал. От первого ружейного выстрела и до последнего, снесшего ворота пушечного прошло всего лишь двадцать минут. И теперь красномундирники жаждали награды, а жителей города ожидали страдания.
* * *
В тот день майор Додд так и не успел позавтракать. Услышав мушкетную пальбу, он повернулся и спешно возвратился на стену, где и стал свидетелем начала эскалады. Кто бы мог подумать, что британцы решатся: на такое! Из всех вариантов взятия города они выбрали самый рискованный, и Додд с опозданием понял, что упустил из виду некоторые обстоятельства, которые принял во внимание и которыми воспользовался враг: Ахмаднагар не был окружен рвом, не имел гласиса и вообще каких-либо внешних оборонительных сооружений, так что выбор эскалады как средства для его захвата представлялся логичным. Майор признал, что допустил ошибку в своей оценке полководческих способностей Малыша Уэлсли. Он считал генерала слишком осторожным для столь рискованных предприятий.
Участок стены, где расположились люди Додда, находился слишком далеко от места, выбранного британцами для штурма, а потому первым ничего не оставалось, как только обстреливать врага из мушкетов, но расстояние снижало эффективность огня, а потом цель и вообще скрылась за плотным пороховым дымом.
– Я вижу только четыре лестницы, – сказал переводчик.
– Мало, – заметил Додд. – С четырьмя у них ничего не получится.
Некоторое время развитие событий подтверждало прогноз майора: попытки врага терпели полную неудачу, и происходящее напоминало пародию на штурм. Людям же Додда вообще ничто не угрожало, поскольку растянувшиеся вдоль стены стрелки-сипаи лишь понапрасну расходовали порох и свинец. Майор продемонстрировал свое отношение к противнику, когда встал во весь рост в амбразуре, откуда увидел умчавшийся к северным воротам кавалерийский отряд неприятеля. Впрочем, большой опасности для его полка несколько десятков всадников не представляли. Пуля врезалась в кирпичный карниз, осколки ударили по кожаному ремню, а красная пыль осела на рукав белого мундира. Белую форму Додд не любил. Она быстро пачкалась, но главное, с ней даже пустяковое ранение казалось едва ли не смертельным. На красном мундире кровь едва заметна, на белом даже капля ее способна повергнуть в панику и без того нервного солдата. Может быть, ему удастся убедить Полмана или Скиндию потратиться на новую форму? Коричневую или темно-синюю.
К амбразуре подошел переводчик.
– Сэр, килладар настаивает, чтобы мы построились за воротами.
– Слышу, – коротко ответил майор.
– Он говорит, что противник подтягивает к воротам пушку.
– Весьма разумно, – заметил Додд, не предпринимая, однако, ничего для удовлетворения просьбы килладара.
Повернувшись на восток, он увидел неожиданно появившегося у бастиона шотландского офицера. Убейте его, мысленно приказал майор защищавшим бастион арабам, но офицер уже спрыгнул со стены и принялся орудовать палашом. Вслед за ним к бастиону потянулись и другие люди в высоких шапках и клетчатых юбках.
– Ненавижу этих дикарей, – процедил сквозь зубы Додд.
– Сахиб?
– Кичливые мерзавцы, вот они кто.
Тем не менее все указывало на то, что кичливые мерзавцы вот-вот возьмут город, и Додд понимал – ввязываться в уличные бои, чтобы попытаться защищать потерянное, бессмысленно. Так он только лишится полка.
– Сахиб? – Толмач заметно нервничал. – Килладар ждет ответа, сэр.
– К черту килладара. – Майор спрыгнул с амбразуры. – Убрать людей со стены. Построиться поротно на внутренней эспланаде. – Он указал на широкую площадку за стеной. – И поживее! – Додд бросил последний взгляд на атакующих, повернулся и сбежал по ступенькам вниз. – Фемадар!
Гопал, лишь недавно получивший повышение за верную службу, тут же предстал перед командиром.
– Сахиб?
– Построиться! Выйти к северным воротам! Если гражданские будут мешать, стреляйте!
– Стрелять? – изумился фемадар.
– Ну не щекотать же, Гопал. Да, стрелять!
Слушавший этот разговор переводчик в ужасе уставился на долговязого англичанина.
– Но... сэр... – умоляюще начал он.
– Город потерян, – рыкнул Додд, – и второе правило войны гласит: не усугубляй неудачу.
Переводчик хотел спросить, что гласит первое правило войны, но момент для удовлетворения любопытства был не самый подходящий.
– Но килладар, сэр...
