— А вдруг они ошибаются?
— А вдруг они ошибаются? — передразнил его Нарцисс. — Вдруг колесницы прячутся во всех рвах и, когда мы приблизимся, выскочат разом оттуда? Вдруг тысячи дикарей засели в болотах? Вдруг они вступили в тайный союз с племенем амазонок, чтобы те своими прелестями отвлекли наших солдат от мыслей о покорении острова?
Его насмешливый тон разъярил Веспасиана. Как смеет этот глупец выказывать такое пренебрежение к азам военного дела?
— Рельеф этой местности тщательно изучен, — продолжил Нарцисс. — Мы знаем, где размещается враг, мы знаем, где у него крепко, где слабо, и знаем, как использовать наши сильные стороны. Мы били Каратака раньше и побьем его снова. И в любом случае приказы утверждены, доведены до командиров подразделений и менять что-то сейчас уже поздно.
Плавт поймал взгляд Веспасиана и покачал головой, остерегая от дальнейшей настойчивости. Слово императора было законом, и в первую очередь для солдат, так что спорить с ним не представлялось возможным. Раз Клавдий решил провести молниеносную атаку, значит, ничто не сможет этому помешать.
Кроме бриттов.
ГЛАВА 48
Несколько последних дней выдались дождливыми, вдобавок неподалеку находилось болото, так что неглубокую лощину между двумя армиями заполнял плотный туман. Задолго до того, как взошедшее солнце окрасило его молочные завитки оранжевым цветом, легионеры уже встали, подкрепились, облачились в доспехи и теперь занимали позиции перед предстоящим сражением.
По обе стороны от строя преторианцев слышались лязг и скрежет: расчеты катапульт и баллист налегали на рычаги и вороты. Тут же разгорались маленькие жаровни — готовились зажигательные снаряды. На правой оконечности римского строя сгрудились встревоженные окутывавшей их белесой пеленой тумана слоны.
Император и его штаб дожидались докладов о готовности войск на вершине небольшого, поросшего травой холма рядом с лагерем. Лежавший внизу густой туман накрывал плотным одеялом большую часть римской армии, так что лишь смутные отрывистые обрывки выкрикиваемых приказов, топот сапог и копыт да звяканье снаряжения указывали на присутствие тысяч людей. Гонцы беспрерывно сновали туда-сюда по мере того, как Плавт пытался скоординировать действия отдельных частей своей невидимой армии. К счастью, он предвидел утреннее марево, и по его приказу еще ночью позиции были размечены вбитыми колышками. Но даже при этом командующий смог доложить о готовности армии к наступлению, лишь когда солнце уже поднялось высоко над горизонтом.
— Цезарь, орлы ждут твоих приказов, — объявил он наконец.
— Ну что ж, п-приступим, а? — отозвался Клавдий, раздраженный задержкой, не входившей в его план молниеносной атаки.
— Да, Цезарь.
Плавт кивнул трибуну, ведающему сигналами, и в тяжелом от влаги воздухе прозвучал могучий призыв римских труб. Варвары на кряже почти сразу же откликнулись хриплым ревом боевых рогов и оскорбительными выкриками. Снизу, из тумана, до слуха императора и его свиты донесся отрывистый стук. Эти звуки нарастали, распространяясь по всей длине римского фронта.
— Что это за шум? — буркнул Клавдий.
— Просто наши люди заявляют о себе, Цезарь. Ударяют копьями о щиты: это придает им бодрости и наводит страх на противника.
— А мне к-кажется, противник не слишком-то напуган, — проворчал император, кивнув в сторону британцев.
— Ну, Цезарь, все-таки это делается скорее для наших людей, чем для врага. Таков обычай.
— Дурацкий обычай.
В тумане застучали метательные машины, и на вражеские укрепления по дуге полетели тяжелые огненные стрелы. Падая, они сокрушали все вокруг, взметая искры, обломки кольев, комья земли и кровавые ошметки человеческой плоти. В первый момент крики бриттов стихли, но потом варвары, видимо, смекнули, что умолкнуть под обстрелом означает выказать растерянность перед лицом врага. Один за другим их боевые кличи зазвучали снова и были подхвачены всеми, кто укрывался за линией укреплений.
Со своих позиций, расположенных возле рва, обегавшего римский лагерь, бойцам Второго легиона были хорошо видны результаты обстрела. Машины работали бесперебойно, и небо над укреплениями бриттов постоянно прочерчивали огни и темные следы дыма. На варварских позициях уже занимались пожары, дым постепенно заволакивал дальний кряж.
— Бедолаги, — покачал головой Макрон. — Не хотел бы я оказаться сейчас на их месте.
Катон посмотрел искоса на центуриона, удивленный столь очевидным сочувствием к врагу.
— Ты никогда не видел, каких бед может натворить снаряд из баллисты или катапульты, а, парень?
— Я видел последствия, командир.
— Это не одно и то же. Чтобы оценить эффект в полной мере, нужно оказаться там, куда эта хрень падает.
Катон посмотрел на языки пламени, на густой черный дым и от души понадеялся, что у бриттов хватит ума повернуться и убежать. В последние недели ему стали казаться наиболее привлекательными такие сражения, после которых на поле боя остается наименьшее количество убитых и раненых. Правда, сегодня его мало волновала даже сохранность собственной жизни. После того как он стал свидетелем измены Лавинии, сердце его пребывало во власти холодного отчаяния и дальнейшее существование казалось не имеющим смысла.
Бритты, однако, не дрогнули, а, напротив, подняли над защитными сооружениями свои длинные, узкие, змеящиеся знамена. Поскольку стояло безветрие, знаменосцам, чтобы стяги не обвисали, приходилось ими размахивать, и с расстояния все это походило на пляску разъяренных червей, брошенных на горячую сковородку.
— А вот и преторианцы!
Макрон ткнул рукой вниз, туда, где из начинавшего редеть тумана выступила длинная, неровная цепочка людей. Сначала показались шлемы с белыми плюмажами, потом белые туники. Оказавшись в зоне нормальной видимости, преторианцы остановились, командиры выровняли строй, после чего гвардия безупречными шеренгами продолжила марш к первой линии вражеских рвов. По мере продвижения преторианцев метательные машины сначала замедлили, а потом и вовсе прекратили стрельбу, чтобы не накрыть своих.
Зато бритты, как только поняли, что бомбардировка им больше не угрожает, высыпали из укрытий к частоколу и сами повели стрельбу из пращей и луков по с трудом преодолевавшим первый ров римлянам. То здесь, то там по всему фронту наступления начали падать люди, но тут-то и сказала свое слово безжалостная римская дисциплина. Место упавших мгновенно занимали их товарищи, разорванный строй мигом смыкался снова, и наступление продолжалось безостановочно, хотя в каждом рву оставались тела людей в белых туниках. Под яростным обстрелом первая волна атакующих преодолела последний ров, переформировалась и начала взбираться по последнему отрезку склона к частоколу. Неожиданно по всей длине кряжа из-за кольев повалил дым, а потом через них полетели перебрасываемые вилами огромные связки горящей соломы. Они, подскакивая, катились вниз по крутому откосу, рассыпая снопы искр, и врезались в ряды наступавших, разбрасывая их в стороны.
