парады, как думал мой муж, больше, чем что-либо другое, объяснит немцам, что они потерпели поражение.
Как минимум за месяц до Квебекской конференции Франклин получил несколько информационных писем от секретаря Халла, секретаря Стимсона и секретаря Моргенто, членов правительственного комитета, который он создал, чтобы представить план послевоенного обращения с Германией. Все они были тщательно продуманы, поэтому справедливо предположить, что план Генри Моргенто более точно отвечал потребностям ситуации так, как ее видел Франклин.
Генри Моргенто сам рассказал о последнем разговоре с моим мужем накануне его смерти. Франклин по-прежнему был полон решимости «не допустить, чтобы сентиментальные соображения изменили условия, необходимые для предотвращения новой агрессии со стороны Германии и немецкого народа». Генри Моргенто считал, что эти взгляды отразило Потсдамское соглашение. Позже возникла проблема, но не из-за этого соглашения, а из-за отсутствия дальнейших соглашений. Тщательный анализ ряда событий, вероятно, показал бы, что мистер Черчилль всегда выступал за менее жесткое отношение к Германии и из-за страха перед Россией все более убеждался в своем мнении.
Пока мы были на Квебекской конференции, нас с миссис Черчилль попросили выступить на радио на французском языке, кроме этого мы посетили несколько приемов. 18-го числа Франклин вернулся в Гайд-парк вместе с мистером и миссис Черчилль. Время на отдых было ограничено, потому что начиналась предвыборная кампания 1944 года.
Франклин открыл ее выступлением на ужине Профсоюза водителей грузовиков в Вашингтоне, а Дэниел Тобин был давним и горячим сторонником демократов. Именно во время этого ужина Франклин положил начало поражению мистера Дьюи на выборах, рассказав историю о том, как возмущен был Фала после обвинения республиканцев в том, что его оставили на острове и забрали оттуда лишь за счет неисчислимых сумм, внесенных в бюджет налогоплательщиками. В шуточной форме Франклин обратил это глупое обвинение в свою пользу.
После ужина кампания продолжилась, но у меня было много дел, которые не имели к ней никакого отношения. 4 и 5 октября в Белом доме состоялась конференция по сельскому образованию, организованная по инициативе миссис Чарльз Ормонд Уильямс.
Вскоре после своего дня рождения я начала регулярно сдавать кровь в Красном Кресте. Молодая дама за стойкой ужасно смущалась, потому что мне уже перевалило за шестьдесят, а людям в таком возрасте нельзя было сдавать кровь. Я не могла понять, как за несколько недель могла измениться моя кровь, но 11 октября 1944 года поняла, что действительно вступила в пожилой возраст.
В конце кампании мы с Франклином проехали несколько километров по улицам Нью-Йорка в один из самых страшных ливней на моей памяти. Мы сделали все, что запланировали, но время от времени останавливались в городском гараже, чтобы Франклин мог переодеться в сухую одежду. Он ехал в открытой машине под проливным дождем и промок до нитки. В конце концов он оказался в квартире, которую я пыталась ему показать с тех пор, как мы продали дома на 65-й улице. Он велел мне снять квартиру в Нью-Йорке, где мы могли бы время от времени останавливаться после того, как покинем Вашингтон, уточнив, что это должно быть место, где можно спокойно работать без лишних посетителей.
После Белого дома Франклин собирался провести остаток жизни в Гайд-парке и Уорм-Спрингс, но понимал, что ему нужно будет где-то остановиться в Нью-Йорке, если он собирается работать в журнале.
В тот день я по-настоящему беспокоилась за него, хотя он не устал, а, наоборот, был взволнован, после того как смог переодеться и немного отдохнуть. Толпа встретила его тепло и гостеприимно, а общение с людьми пошло ему на пользу. Люди, казалось, были не против того, чтобы стоять под дождем, покуда могли мельком его увидеть. От этого у любого бы возникли теплые чувства. Тебя любят, когда верят, что ты действительно работал ради них, и не было никаких сомнений, что жители Нью-Йорка говорили Франклину в тот день, насколько он для них важен. Мужчины, женщины и дети стояли часами, хотя улице было пасмурно.
Доктор Макинтайр беспокоился о предстоящей кампании, но в начале осени я сказала ему, что Франклин черпает силы в общении с людьми. В день нашего визита в Нью-Йорк я подумала, что была права, ведь Франклин действительно выглядел лучше, чем в начале кампании.
В тот же вечер, 21 октября, Франклин выступил на ужине Ассоциации внешней политики. Потом я слышала, что некоторым показалось, будто он в тот вечер выглядел больным, но я не удивилась, ведь он, конечно, очень устал. На выборы мы поехали в Гайд-парк. Когда результаты показали, что моего мужа гарантированно переизберут, он, как обычно, вышел на крыльцо, чтобы поприветствовать соседей, когда те пришли поздороваться и поздравить его.
Франклин отправился в Уорм-Спрингс на День благодарения и провел там почти три недели. Я всегда радовалась, когда ему удавалось туда поехать, потому что он получал огромное удовлетворение от общения с пациентами, особенно с молодежью. Думаю, ему казалось, что Уорм-Спрингс – это то, чем он по-настоящему может помочь людям, которые страдают так же сильно, как и он.
В том же году мы снова отправились в Гайд-парк на Рождество. Вскоре после этого Франклин начал планировать свою поездку в Ялту. Помню, он был так занят, что взялся открывать рождественские подарки только в январе. Он не позволял никому из нас делать это за него, поэтому мало-помалу, выделяя несколько минут перед ужином, с удовольствием открывал подарки, каждый из которых ему очень нравился.
В начале января Франклин настоял, чтобы каждый внук приехал в Белый дом на несколько дней в 20-х числах месяца, понимая, что это, безусловно, будет его последняя инаугурация, возможно, даже предчувствуя, что он пробудет с нами не так уж долго. Я не хотела собирать вместе тринадцать внуков в возрасте от трех до шестнадцати лет, опасаясь эпидемии кори или ветряной оспы, но Франклин был так настойчив, что я согласилась.
После инаугурации с каждым днем становилось все яснее, что Франклин далеко не здоров. Но он твердо решил ехать в Ялту, а уж если он что-то решал, то редко отказывался от своих намерений.
Франклин возлагал большие надежды на то, что на этой конференции сможет добиться реального прогресса в укреплении личных отношений с маршалом Сталиным. Он много говорил о том, как важно это сделать в грядущие мирные дни, когда появятся проблемы более сложные, чем во время войны. Кроме того, Франклин хотел, по возможности, встретиться с некоторыми представителями арабского мира и попытаться найти мирное решение ситуации в Палестине.
Но на обратном пути у генерала Уотсона, который больше всего на свете хотел отправиться в это путешествие, случился инсульт, сильно встревоживший Франклина. Генерал умер до того, как они покинули Средиземноморье. Гарри Гопкинс тоже заболел в пути и сошел в Марракеше, чтобы провести отпуск и отдохнуть. Над
